Жертва патриархата: годовщина смерти принцессы Дианы

31 августа нынешнего года исполнилось ровно 25 лет с момента трагической гибели Дианы, принцессы Уэльской. В этот день мир был охвачен новостью о смерти другого величайшего общественного деятеля XX века, Михаила Горбачева. Но абсолютное большинство британских таблоидов вышли из типографий с портретами Дианы на обложках. И это весьма симптоматично: в ее жизни было несколько отношений — с единственным (и на момент ее смерти бывшим) супругом и его семьей. С прессой. С общественным мнением. Все эти отношения при внимательном рассмотрении имеют общие черты: Диана в них оказывалась не столько личностью, сколько объектом. Не столько живой женщиной, сколько функцией.

В каждых из этих отношений она оказывалась в уязвимой позиции, когда как бы ни старалась, просто не могла быть достаточно хороша. Можно было бы списать это на ее характер, судьбу или личный выбор. Но во многом все то, что происходило с Дианой, — это хрестоматийная метафора отношения общества к женщине. Супруга будущего короля, мать будущего короля, «королева людских сердец» — любой из этих ярлыков требовал определенного поведения; любой шаг в сторону от этих требований вызывал гнев у тех, кто находился с другой стороны. Нежелание терпеть абьюзивный (и по сути фиктивный) брак вызывало ярость со стороны мужа и его родственников. Нежелание быть объектом слежки и «продавать» газеты — провоцировало травлю со стороны СМИ. Нежелание соответствовать в полной мере идеалам добродетели — приводило в негодование общество.

Вся ее судьба — последовательное разрушение иллюзий. А также — неоспоримое доказательство того, что патриархальный мир со всеми консервативными представлениями о норме, двойными стандартами морали и стереотипными взглядами способен разрушить жизнь абсолютно любой женщины. Даже если она в буквальном смысле выбирает соответствие идеалам патриархата делом своей жизни.

Родительскую семью Дианы современные психологи назвали бы абсолютно дисфункциональной. Она происходила из аристократического рода Спенсеров, состояла в дальнем родстве с Уинстоном Черчиллем, королем Карлом II и Марией Стюарт.

Мать Дианы, леди Франсис Рут Шанд Кидд, была дочерью британского политика Эдмунда Мориса Берк Роша, 4-го барона Фермой, и Рут Сильвии Рош, баронессы Фермой, доверенной фрейлины королевы Елизаветы.

Диана и ее будущий муж, принц Уэльский Чарльз, состояли в отдаленном родстве и между собой: оба вели свое происхождение от дочерей Генриха VII.

Но богатейшая родословная стала для нее не благом, а проклятием. Диана была четвертой дочерью виконта Джона Спенсера. В те времена женщины еще не могли наследовать титулы учтивости, поэтому основной миссией супруги аристократов было как можно скорее родить мальчика. К моменту появления в семье четвертой дочери отношения отца и матери Дианы уже были очень напряженными; то, что спустя несколько лет после Дианы в семье наконец-то родился мальчик, эти отношения не спасло.

Мать будущей принцессы Уэльской ушла от мужа со скандалом, когда Диане было всего восемь лет. Этим она настроила против себя не только всех родственников со стороны супруга, но и свою собственную мать (бабушку Дианы), которая много лет была важнейшей королевской фрейлиной. Опека над пятью детьми досталась отцу. Он вскоре женился вновь, но отношения с мачехой не сложились ни у Дианы, ни у кого из ее сиблингов.

Девочка осталась фактически предоставленной самой себе. И росла в мире загородных поместий, частных школ и девичьих компаний, состоящих из таких же, как она, девушек аристократического происхождения, которым была уготована одна судьба: удачно выйти замуж за кого‑то из своего круга.

Диана не любила учиться в школе. И вовсе не потому что ее интеллект был невысок; просто девушкам ее статуса совершенно не нужны были академические достижения. В 70-х годах прошлого века образование и работа считались уделом среднего класса. А семья леди Дианы принадлежала к классу высшему. Основными юношескими увлечениями будущей супруги принца Чарльза были любовные романы, балет и театральное искусство.

И это абсолютно метафорично. Она как будто бы уже тогда знала, к чему ее готовит судьба: играть ритуальную роль «идеальной женщины». Супруги, матери, красавицы, скромно опускающей глаза в пол и идущей всегда в тени мужа. Быть подобной фигуре из примитивного оперного либретто: плоской, одномерной, всегда безупречной, без полутонов. Покорно исполняющей свою партию.

Думала ли об этом Диана, когда сказала «да» 36-летнему Чарльзу, который к тому моменту сменил десятки партнерш, имел статус самого желанного холостяка и был безнадежно влюблен в замужнюю Камиллу Паркер Боулз, перспективу брака с которой не одобрила его семья?

Если и думала, то, очевидно, недолго. И гнала от себя эти мысли прочь, потому что знала: на ее месте мечтали быть миллионы девушек. И когда она шла к алтарю в Вестминистере, и когда впервые выходила на балкон Букингемского дворца в статусе молодой жены, и когда совместно с Чарльзом отправилась в первое турне — в Австралию.

Неужели все женщины, мечтавшие быть на ее месте, были так же наивны? Абсолютно точно — нет. Но многие из них были убеждены: брак строится не на партнерстве, не на взаимном уважении и не на равенстве интересов каждого из партнеров. Брак в те времена был социальным институтом, который защищал женщину от бедности, бесчестия и одиночества.

Как это возможно было в 1980-е? Когда в США уже вовсю поднималась третья волна феминизма, а поколение молодых женщин пожинало плоды сексуальной революции и эмансипации 1960-х? Вопрос риторический.

Представления о семейной жизни, составленные на основе любовных романов, — это все, с чем Диана пришла в брак. И рушиться они начали очень быстро. Сегодня подобная история была бы объявлена примером классического абьюза: молодая женщина оказывается полностью отрезана от внешнего мира и заперта в золотой клетке, из которой нет ни малейшего шанса выбраться. Отныне и навсегда она обречена быть молчаливой жертвой, которая не просто не имеет права никому рассказать о своих страданиях, — она обязана изображать прямо противоположное матримониальное счастье.

«В этом браке нас всегда было трое» — скажет она много лет спустя в интервью «Панораме». И произведет тем самыми революцию: никто из женщин ее статуса никогда ранее не мог признать, что измена — это повод разрушить брак. Уйти от будущего короля и поставить тем самым под сомнение его возможность унаследовать престол. Сказать прямо: «Так со мной нельзя». Показать всем тем наивным девушкам, которые продолжали верить в то, что самое главное в жизни — «выйти замуж за принца», что этого не просто недостаточно. Но и что такой судьбы вообще мало кому пожелаешь.

Сегодня мы знаем, что то самое интервью, в котором Диана впервые рассказала о супружеской неверности принца Чарльза, было получено при помощи поддельных документов; его автор, Мартин Башир, скрыл это от своего руководства из Би-би-си.

Тем не менее видеозапись вошла в историю и стала одним из самых просматриваемых интервью прошлого века. Диана тогда произвела целый шквал признаний, сенсационность которых может быть совершенно непонятна тем, кто взрослел в момент появления «новой этики». Она рассказала о моральном насилии. О том, как долго боролась с булимией и депрессией.

Даже в наши дни, когда подобные признания делают селебрити, блогеры или просто обычные люди, их истории могут вызвать разную реакцию, несмотря на то что общество существенно продвинулось в борьбе с виктим-блеймингом и стигматизацией жертв абьюза. В 1995-м Диана создавала прецедент. Никогда ранее никто из королевской семьи не делал подобных заявлений. Этим жестом Диана не просто поставила жирную точку на своем «худом мире» с Букингемским дворцом, она начала совершенно новую главу своей жизни: поиски себя, своего голоса и своего собственного пути.

Утверждение, что Диане было легко найти себя заново после развода и краха всех тех иллюзий, которые она питала в юности и успешно поддерживала в глазах окружающих в замужестве, было большим преувеличением.

Женщине, которая растет самодостаточной, финал неудачного брака возвращает свободу. Женщине, которую взращивают как придаток и рассматривают как молчаливую последовательницу супруга, разрушенный брак в лучшем случае обеспечивает клеймо неудачницы.

Диана слишком хорошо это знала — и не готова была с этим смириться. Увы, вместо того чтобы сосредоточиться на собственном взрослении, заботе о себе и залечивании душевных ран, она вновь принялась играть роль. На этот раз — роль «сильной независимой женщины», «королевы людских сердец» и бесстрашной благотворительницы. Очень хочется верить, что, если бы ее жизнь не оборвалась так рано, однажды она смогла бы избавиться от необходимости продолжать соответствовать ожиданиям окружающих.

У истории нет сослагательного наклонения. Диана Спенсер, мать наследника британского трона и на тот момент уже бывшая супруга принца Уэльского Чарльза, погибла, когда ей было всего 36 лет. Но невозможно не думать о том, что, будь Диана 36-летней женщиной сегодня, она, возможно, была бы жива.

Феминизм и новая этика — то, что не позволило бы миру обойтись с Дианой так, как с ней обходились СМИ, истеблишмент и родственники со стороны мужа.

Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на Меган Маркл, которая три десятилетия спустя попала в те же самые обстоятельства, но получила прямо противоположный результат.

Во-первых, когда Меган входила в королевскую семью, она была абсолютным продуктом своей эпохи — ровно настолько же, насколько таким продуктом была Диана 24 февраля 1981 года, в день объявления о помолвке с Чарльзом, принцем Уэльским.

Какой же была Меган? Успешной. Знаменитой. Сильной. Разведенной. А еще — темнокожей. Любое из этих определений тридцать пять лет назад могло бы значить все что угодно, только не перспективу стать частью Британской королевской семьи. Но она стала ее частью ровно по одной веской причине: по любви.

И это — то, чем и Меган, и каждая современная женщина в некотором смысле обязана Диане.

Человек, который понимает это, как никто другой, — супруг Меган, герцог Сассекский Гарри. В его жизни тоже было знаковое интервью, когда они с Маркл больше часа беседовали с Опрой Уинфри. В той беседе Гарри рассказал о том, сколько параллелей он видел в том, как СМИ (и его родственники) относятся к Меган, с тем, через что проходила его мать.

Самое прекрасное в этом то, что Гарри оказался полной противоположностью своего отца. В 2016 году администрация двора настоятельно советовала принцу Гарри не делать публичного заявления в поддержку Меган Маркл, которую уже тогда осаждала пресса. Но принц поступил по-своему, и сообщение было опубликовано.

Он ни секунды не сомневался в том, что так жить нельзя. Он готов был отказаться от всего — включая даже титулы и охрану для своих детей, — чтобы защитить Меган и дать ей то, чего она заслуживала: права не быть объектом. И это — бесспорная заслуга его матери, Дианы. Жаль, что она об этом не узнала.