Видеопродюсер. Переехал в Ереван и открыл медиа о культуре «Мост»
Я работал в сфере культуры, в основном в театре: организовывал съемки, пресс-конференции, трансляции спектаклей. До этого снял шестисерийный документальный сериал для «Новой газеты» как продюсер и оператор. Впоследствии он получил «Золотое перо». Для Skillbox организовывал съемки онлайн-курсов и проводил мероприятия в Петербурге.
«Театр на Малой Бронной» — по моему мнению, один из лучших примеров менеджмента в культурной организации. Я занимался там всем, что связано с видео: от тиктоков до прямых трансляций, и должен был продюсировать эфир открытия театра в апреле, но уволился раньше. Тогда все выглядело так: есть худрук Константин Богомолов, который стремился выстроить работу как у Табакова, то есть брать в качестве учеников молодых режиссеров, например, Микиту Ильинчика. Вся команда театра была молодой, были крутые коллаборации и проекты благодаря бывшему директору по маркетингу Ире Герасимовой.
Незадолго до начала ***** [спецоперации] я снимал спектакль, который вышел 21 февраля. Спустя шесть дней понял для себя, что покину страну, но планировал сделать это не ранее апреля. У меня было достаточно запланированной работы: открытие театра, проект Russian Case, который позже отменили, съемки, монтаж. В момент вынесения предупреждения «Дождю»* семья передала мне деньги и купила билет до Еревана. Как и многие, я поддался панике из‑за начала спецоперации, но вообще выехал без проблем. У меня практически не осталось работы в России — за исключением двух роликов, которые взял с собой, чтобы домонтировать.
Я бы не хотел уезжать из России. Но из‑за кризиса, в частности в сфере культуры, у меня здесь просто не будет работы. При этом не было паники по поводу ее потери: понимал, что в любом случае как‑то выкручусь. Все, что я умею, может кому‑то пригодиться.
Армения — очень комфортная и доступная для переезда страна. Мне было бы легче найти работу по профессии в Берлине, потому что там моя профессия больше востребована, или, например, Барселоне: я владею испанским языком, многое могу делать сам в продакшене и постпродакшене. В любой другой европейской стране было бы проще найти работу: там более понятный рынок, сформировавшаяся индустрия и люди. В Армении чувствую себя комфортно, можно продолжать вести привычный образ жизни. Но тут есть своя война — та, что идёт в Арцахе. Есть страх, что на них тоже наложат санкции, но в то же время и надежда на то, что приехавшие сюда люди останутся и сделают что‑то для этой страны.
Когда мы приехали, то вспомнили, что у нас есть армянские знакомые. Но многие из тех, кто сейчас эмигрировал, находятся в пузыре московского сообщества, не заводят контактов с местными, почти ничего не знают о стране: переезжают компаниями, ходят в местный «Кооператив „Черный“», местный «Мутабор», на тусовки, организованные уже знакомыми ребятами. Без знакомых, которые могут показать город и рассказать о стране в целом, сложнее адаптироваться к новой среде. Поэтому мы — я, моя сестра, ее молодой человек и наши друзья — подумали, что было бы неплохо сделать свое русскоязычное медиа про культуру Армении.
Информацию о любом московском заведении можно легко найти по первой ссылке в гугле: меню, адрес, номер телефона. Здесь этого нет, и обо всем можно узнать только от местных знакомых. Многие места для вас так и останутся неизвестными, потому что они не адаптированы под русский язык. Конечно, еще есть чаты в телеграме, но у меня в папке «В Ереване» уже больше ста чатов, куда постоянно пишут, и невозможно постоянно следить за потоком информации. В нашем медиапроекте мы будем рассказывать как о культуре страны, так и о том, что вообще будет полезно эмигранту: какие документы требуются, как найти квартиру, куда звонить в экстренной ситуации и прочее.
Нам важно в тексте, например, о кино упоминать местные произведения. Если делаем паблик-ток, то у спикера, даже если он владеет русским языком, всегда должна оставаться возможность говорить на армянском с синхронным переводом. Да, мы пишем на русском, но о культуре Армении: театре, кино, архитектуре. Будем ставить спектакли, которые невозможны в нынешних реалиях России или уже отменены.
Мы делали медиа собственными силами: собрали сайт, придумали дизайн, теперь пишем тексты и верстаем. Из свободных денег у меня было 300 долларов, которые потратил на оплату базовой разработки и домена сайта. Мы запустились недавно, но понятно, что скоро перед нами встанет вопрос привлечения средств. Я готов работать бесплатно, потому что это мой проект. Если когда‑нибудь окупятся вложенные деньги — будет приятно, если нет — ну ладно, зато я сделал хорошую вещь. Сейчас живу на деньги, заработанные и отложенные со съемок в Москве и те, которые нам дали наши родители, пока у меня нет стабильного источника дохода в Ереване. Наша команда работает над тем, чтобы привлечь финансирование в проект: планируем работать с фондами на грантовой основе, запускать спецпроекты с армянскими компаниями и организациями, продавать билеты на мероприятия.
Когда я только переехал сюда, у меня были мысли попытаться найти работу по профессии. В Армении гораздо меньше рынок, а средняя зарплата — 300 долларов. Мой доход в России был явно не такой. Еще здесь нет такого количества съемок и тем более прямых эфиров: я могу ими заниматься, но это не принесет больших денег. В ситуации, в которой я оказался, писать тексты и организовывать фандрайзинг собственного медиа, заниматься организацией мероприятий и продажей билетов на них — более рабочая история. Вообще, если бы мне надо было продолжать заниматься съемками, я бы уехал не в Армению. В Дубае, например, гораздо больше возможностей для этого, и всем все равно, что ты русский.
Всем, кто сейчас оказался в подвешенном состоянии из‑за потери работы и переезда, советую читать медиа, аналогичные нашему, а если вы остались в России, советую новый проект «Новой газеты». Это хорошо помогает сориентироваться в новой реальности.
Работала продюсером и видеомонтажером в Москве. Открыла детский сад для детей эмигрантов в Тбилиси
В Москве я работала продюсером в компании, где занималась организацией съемок, прямых трансляций, постпродакшеном, монтажом. Я была по-настоящему рада, что нашла эту работу. Можно сказать, у меня была dream life в Москве: отличный коллектив, интересные задачи, красивый офис, быстрый карьерный рост. Я быстро вышла на повышение зарплаты с 45 до 70 тыс. рублей. Снимала жилье, откладывала часть денег и даже путешествовала.
Мне все нравилось, но последние несколько месяцев чувствовала, что выгораю, и отправилась в отпуск. Мы с подружкой решили поехать в Грузию, наши билеты на 24 февраля были куплены сильно заранее. В тот день мы проснулись, и ничего не было ясно, но все равно решили поехать. Я взяла одежду ровно на неделю и уехала с одним маленьким рюкзаком в ручной клади. Отдохнуть не вышло по понятным причинам, и уже здесь, в Тбилиси, начались разговоры о том, чтобы сдать обратные билеты и остаться.
Я сильно переживала. Все произошло очень неожиданно, в последний момент мы сдали билеты. Мне очень нравилась моя жизнь в Москве, которую я только-только устроила, и я не хотела оставлять семью, друзей, соседей. На работе ко мне стали резко негативно относиться, потому что я покинула Россию. Все находились в большом напряжении, было много увольнений, а начальники рвали и метали.
Сначала мне намекали на увольнение. Это было действительно больно, потому что работа всегда была и остается по-настоящему важной частью моей жизни. Тогда же снизили зарплату почти в два раза, несмотря на то, что практически все мои обязанности и до этого были в рамках удаленной работы. Но я была согласна на все ради сохранения хоть какого‑нибудь заработка.
Я понимала, что мне будет тяжело найти работу без знания грузинского языка. Сначала задумалась о том, в каких сферах я могу быть полезной. Осознала, что вряд ли найду работу по профессии, но тут вспомнила о своей старой мечте — преподавать детям фотографию и видеотворчество. Написала в местную частную русскую школу, где подруга вела дополнительные занятия по керамике. Скинула резюме, после чего мне ответили, что вакансий нет. Но, как оказалось, много семей ищут нянь.
У меня уже был опыт работы няней. Я написала тому контакту, который мне дали. Выяснилось, что это не семья ищет няню, а целая компания, которая перевезла своих сотрудников в Грузию. Людей там действительно много — четыре или пять полных самолетов сотрудников с их семьями. Детский сад требовалось сделать за два дня: детей было некуда отправить, а родителям уже надо было выходить на работу.
Поначалу, конечно, я стрессовала. В срочном порядке нужно найти помещение, сотрудников. Дети в возрасте от двух до десяти лет, но нет никакой возможности разделить их по группам. В итоге организовали детский сад действительно за два дня.
Детей приходит очень много, каждый день кто‑то новенький. А придумать активности абсолютно для всех просто нереально. Мы справились на отлично и поняли, что, несмотря на то, что этот импровизированный детский сад был чем‑то временным, все равно готовы дальше работать с этими семьями и детьми. Все было организовано на деньги компании, которая перевезла этих сотрудников. Так мы проработали месяц — нам платили по 5 долларов в час. С учетом курса рубля это был неплохой доход.
На душе сразу стало спокойнее, потому что появилась какая‑то стабильность. Дети буквально вылечили меня в первый же рабочий день. Все события мира растворились в рабочем процессе, это меня спасло на старте нашего дела и спасает до сих пор. Тем не менее адаптироваться было действительно сложно. Мне до сих пор очень сложно. Что помогло? Я дала себе два дня на то, чтобы поплакать и погоревать. Потом я успокоилась, сказала себе: «Да, все разрушено. Все в руинах — значит, строим заново». Поняла, что надо искать какие‑то свои мелочи: любимую лавку с овощами и фруктами или местную кофейню, куда регулярно захожу, и мне становится легче. Стараюсь больше гулять, открывать новые маршруты.
Также я пошла волонтерить в гуманитарную помощь, где общаюсь с людьми. У меня до сих пор идет процесс адаптации, поэтому я записалась на бесплатную групповую терапию для эмигрировавших людей. Меня сильно мотает из стороны в сторону: то ощущаю эйфорию от пребывания в другой стране, то появляется желание сейчас же купить билеты в Москву и вернуться в свою старую жизнь.
Сейчас, на этом этапе, я правда рада сказать: «Я Катя, и я работаю в детском саду». У меня нет мыслей, что раньше я была крутым продюсером, а сейчас всего лишь няня — нет, наоборот, чувствую себя лучше на своем новом месте. Это более ценная и ответственная работа. Не исключаю, что в будущем начну двигаться в сторону фриланса по профессии, вообще, изначально я режиссер монтажа.
Всем, кто находится на стадии поиска работы, рекомендую вспомнить свои старые мечты: «Где вы хотели работать, но не пробовали себя раньше?» Обращайте внимание на свои увлечения, которые раньше казались неуместными, неприбыльными. Также держите в голове, что вы всегда имеете право на ошибку и можете вернуться, если что‑то не получится.
Бывшая директорка кинотеатров «Москино». Теперь работает в фонде помощи наркозависимым «Гуманитарное действие» в Санкт-Петербурге и студии подкастов «Либо/либо»
Я была начальницей двух кинотеатров «Москино». Занималась всем, что связано с их функционированием: управляла площадками, руководила командой, планировала репертуар, организовывала спецпоказы. Последние пять лет вся моя деятельность была связана с кинопоказами, и это действительно приносило удовольствие.
Утром 24 февраля я поняла, что все изменилось. Стало ясно, что та индустрия, которую мы столько лет строили, закончилась. Помимо прочего, сфера во многом завязана на международных отношениях; стало очевидно, что дальше все будет как‑то иначе. Не могу сказать, что было легко продолжать работать те несколько дней после начала спецоперации, когда я еще находилась на старом месте. Тогда еще не думала, что сменю работу прямо сейчас, но та карьера, которую я себе представляла до всех этих событий, перестала быть возможной и сколько‑нибудь значимой. Знала, что мое увольнение — это следствие моей позиции, но ощущаю, что поступила правильно. Я не жалею ни о своих словах, ни о действиях.
После того как я подписала открытое письмо, развернулась ситуация с моим вынужденным уходом с работы. Тогда еще не понимала, что буду делать. Все произошло очень быстро, но уже 28 февраля я осталась без работы.
Мне было очень сложно сформулировать пост в соцсетях про поиск работы. На то, чтобы собраться с мыслями, ушло около пары недель. Тогда же мне позвонили знакомые из петербургского благотворительного фонда «Гуманитарное действие» и предложили заниматься у них связями с общественностью, продвижением и развитием. Я сразу же согласилась — благотворительность точно входит в спектр моих интересов. Для меня всегда было важным делать что‑то полезное, в этом и есть смысл вставать по утрам.
Чуть позже меня позвали поработать в студии подкастов, заниматься развитием блока контента по подписке. Мне продолжают предлагать писать тексты про кино, читать лекции, представлять фильмы на спецпоказах. До недавнего времени я на все соглашалась, а сейчас понимаю, что уже не успеваю. Шучу, что перешла от монотрудоголизма к политрудоголизму — поменяла одну большую работу на много маленьких. Что касается денег, у меня была хорошая, уверенная московская зарплата — комбинация из разных проектов, которыми я сейчас занимаюсь, обеспечивает прежний заработок.
Фонд, в котором я сейчас работаю, находится в Петербурге. Уже более 20 лет он помогает наркозависимым, старается максимально снизить вред от употребления наркотиков и сопутствующих заболеваний. Мне очень близки ценности этого фонда в плане повышения значимости человеческого достоинства. Я сама родом из Санкт-Петербурга, но живу последние годы в Москве и сейчас остаюсь там же. Но буду с удовольствием приезжать в город по работе.
Сначала я столкнулась с ощущением беспомощности и бессмысленности всего, непониманием, как ориентироваться в новом мире. Многие друзья и знакомые уехали из России, и я, естественно, тоже об этом думала. Первые недели были очень нервные, с постоянными эмоциональными качелями. Помогла мне терапия.
Также с помощью подкаста «Хорошо, что вы это сказали» мне организовали отдельный разговор на тему потери работы. Это была правда живительная сессия: смещение фокуса с привычного построения целей, конкретной карьеры, на понимание того, что сейчас все оказались в межвременье, когда все зыбко и единственное, на что можно и нужно ориентироваться, — это ценности. Эта мысль может быть простая и даже очевидная, но мне очень помогла.
Я бы все променяла на то, чтобы 24 февраля вообще не случилось, а я вернулась к старой работе. Индустрии, в которой я работала, уже нет и не будет. Кинопрокат не восстановится еще очень долго, количество площадок скоро сократится. Очень горжусь и радуюсь за тех коллег, команды, площадки, которые продолжают функционировать и пытаются выживать в этой ситуации, это стоит очень дорогого. Но себя как постоянного участника этого процесса я больше не вижу. Думаю, ближайший год будет просто попыткой пережить происходящее. Сейчас себя чувствую как во время землетрясения, когда все рушится и единственная задача — пережить это с минимальными потерями. Каждый день что‑то меняется.
Не знаю, насколько моя личная стратегия применима к другим, но первое, что сделала, — рассказала всем, кому могла, о той ситуации, в которой оказалась. Я постаралась сформулировать свои навыки без привязки к профессиональной сфере, в которой работала до этого. Например, я умею управлять командой, выстраивать процессы, организовывать проекты — это довольно универсальные навыки. Отделите навыки от конкретной сферы, в которой вы задействованы, и не бойтесь писать командам, которые вам симпатичны. Если ваша индустрия рушится, не замыкайтесь на одной нише, где вы можете себя приложить. Наверняка вы можете что‑то еще и сейчас нужны кому‑то.
Это тоже большая привилегия — совершать такие резкие действия и поступки, как произошло со мной. У многих такой возможности нет: выражать свою гражданскую позицию, не рискуя при этом потерять свою работу. Если бы у меня была возможность обратиться к большему количеству людей, я бы сказала, что надо взвешивать риски каждому индивидуально. То, что я смогла сделать со своей жизнью, мне хватило отчаянности и поддержки для этого, не означает, что это могут сделать все. Я ни в коем случае не осуждаю никого, кто сейчас держится за свое место. У многих из этих людей нет накоплений, поддержки, семьи, своего жилья. Можно быть полезными, не разрушая полностью свою жизнь. Совершая небольшие дела, чтобы мир хотя бы капельку стал лучше.
Работа, несомненно, спасает. Это возможность отвлечься от инфопотока на конкретные действия и задачи, увидеть их результат. Я думаю, что если бы у меня было меньше коммерческих проектов или обязательств, то пошла бы в волонтерство: сортировать вещи или просто что‑то делать руками. Как говорила Екатерина Шульман*: «Если вам есть чем заняться, продолжайте это делать».
Для меня вообще перестало существовать понятие своего места как такового. Теперь я не знаю, где мое место. Есть ли долгосрочная польза и благо от того, что я делаю. Каждый день заново совершаю выбор: что я сегодня делаю и зачем, почему я делаю именно это и помогает ли мне это чувствовать себя принадлежащей себе.
Бывший менеджер бара в Санкт-Петербурге. Переехала в Тбилиси и работает поваром
Я проработала в ресторанном бизнесе много лет: в последний год была менеджером и арт-директором бара в Петербурге. У меня была классная работа, где я видела перспективы для дальнейшего карьерного роста. За первую неделю ***** [спецоперации] прошла стадию отрицания, а на пятый день пришло осознание, что мир не будет прежним. Для меня это был скорее вопрос совести, я понимала, что не смогу смириться с жизнью в этой стране и что‑то изменить тоже не получится. Тогда же появились первые мысли об отъезде, и я задумалась о том, что делать дальше. Мою работу нельзя перевести в удаленный формат: это постоянное общение с гостями и командой, решение проблем и вопросов на месте.
Я находилась в состоянии тревоги и даже отчаяния, но уже два года хожу к терапевту. Поэтому у меня сформированы механизмы здоровой психологической защиты. Когда я готовилась к отъезду, то сказала себе: «Я еду посмотреть и попробовать». В голове держала мысль, что, возможно, ничего не получится и мне придется вернуться, и от этого было гораздо легче. Уезжала с финансовой подушкой на пару-тройку месяцев — казалось, средств достаточно, чтобы попробовать различные варианты трудоустройства.
Мне казалось, что с поиском работы могут помочь грузинские знакомые. Поначалу думала, что работодатели будут с руками отрывать — ведь у меня гораздо больше опыта, понимания ресторанной индустрии, но выяснилось, что это не так. Я общалась с ребятами из разных баров Тбилиси и уже тогда понимала, что не смогу сохранить свою управленческую должность. Во-первых, из‑за языка, во-вторых, в Тбилиси довольно высокий уровень безработицы, поэтому работу найти сложнее. Наконец, когда вы не знаете специфику местного бизнеса, нельзя рассчитывать на должность управляющего. Я понимала, что в любом случае будет переход в сферу линейного персонала.
Поиски заняли около двух-трех недель. Во многих заведениях мне отказывали из‑за незнания грузинского языка: это история не про русофобию, о которой сейчас активно начали говорить, а именно специфика этой работы. В определенный момент я уже отчаялась, и мой знакомый рассказал, что владелец одного русскоязычного заведения искал повара. Мне повезло, потому что это все еще моя сфера. Я работала во всех отраслях ресторанного бизнеса: и барменом, и официантом, и менеджером. Для полной картины еще нужен опыт работы на кухне. А еще это было моим первым рабочим предложением за три недели, и я согласилась, не раздумывая.
Сложно сравнивать мою нынешнюю работу с той, что у меня была в России. Переход с руководящей должности на линейную сильно сократил мою зарплату. Тем не менее я работаю в достаточно известном заведении Тбилиси, у которого большая история и интересная концепция. У меня нет проблем с языковым барьером: в нашей команде говорят либо на английском, либо на русском языках. А главное, умеют слушать и понимать друг друга.
Сейчас все складывается неплохо. Я не единственная в коллективе, кто переехал из‑за ***** [спецоперации], поэтому чувствую себя комфортно. С другой стороны, приготовление еды для меня — абсолютно новое поле деятельности, ведь я не занималась этим ранее на профессиональном уровне. Иногда это дается сложно — учиться чему-то новому, находясь в стрессе.
Я до сих пор продолжаю бороться с негативными эмоциями, тяжелыми состояниями. Скучаю по своим друзьям, квартире, работе, вообще по той жизни, которую выстроила в России. Но также понимаю, что сейчас нахожусь в лучшем положении, чем другие люди. При чтении историй об украинских беженцах не возникает ни единой мысли о том, чтобы начать жалеть себя.
Стараюсь жить моментом: у меня есть любимое дело, а зная себя, могу сказать, что точно есть и карьерные перспективы. Для меня работа во время эмиграции — один из важнейших аспектов в плане ассимиляции. Когда вы пытаетесь социализироваться нарочно, то есть заставляете себя выходить из дома, заводить знакомства — это другое. Когда вы работаете в общественном месте, то этот процесс происходит быстрее и естественнее.
В первую смену я была по-настоящему счастлива от осознания, что буду общаться с людьми и заниматься чем‑то полезным. Чувствую, что сейчас заполняю пробел в своей карьере: еще прошлой осенью говорила себе, что надо поработать на кухне. Тогда не была готова терять деньги, а тут все само сложилось, и очень рада этому. У меня нет сомнений, что все получится на новом месте: я вообще такой человек, что берусь за каждую возможность и иду до конца. Обивая пороги кучи ресторанов в Тбилиси, точно знала, что где‑то мне повезет.
Очень важно помнить и знать свою ценность как сотрудника и свой опыт, но при этом действительно быть готовым занижать ожидания, в том числе зарплатные. Самое главное — не сдаваться: сто человек вам откажут, но один точно согласится. Лично меня мотивировала и поддерживала мысль, что всегда могу вернуться домой в случае неудачи.
* «Дождь» и Екатерина Шульман признаны Минюстом РФ средствами массовой информации, выполняющими функцию иностранного агента.