«Истерический психоз, состояние тяжелое»: как работала карательная психиатрия в СССР

Первым человеком, принудительно заключенным в советскую лечебницу, считается Мария Спиридонова. Ее называли символом Первой русской революции. В 20 лет девушка вступила в боевую дружину партии левых эсеров, а через год смертельно ранила советника губернатора Гавриила Луженовского — это была месть за его расправы над участниками крестьянских волнений 1905 года. Суд приговорил Спиридонову к смертной казни, однако вскоре заменил ее каторжными работами.

Сразу после Февральской революции в 1917 году министр юстиции Александр Керенский освободил Марию и других заключенных эсеров. Женщина уехала в Москву, где стала ключевой фигурой в партии социалистов-революционеров и, по словам американского журналиста Джона Рида, «самой популярной и влиятельной женщиной в России». В середине 1918 года Спиридонова осудила большевистскую власть. В июле, когда развернулось восстание левых эсеров против большевиков, Мария назвала политических оппонентов предателями революции. Ее неоднократно заключали под стражу. Очередной ее арест в 1920-м закончился поручительством, что девушка больше не будет заниматься политической деятельностью, но это не убедило руководство большевиков.

В апреле 1921 года председатель ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии) Феликс Дзержинский писал в служебной записке: «Надо снестись с Обухом и Семашкой (врачи, организаторы советского здравоохранения. — Прим. ред.) для помещения Спиридоновой в психиатрический дом, но с тем условием, чтобы оттуда ее не украли или не сбежала. Охрану и наблюдение надо было бы сорганизовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям».

Марию перевели из лазарета ВЧК в Пречистенскую психбольницу. Психиатр Петр Ганнушкин, обследовав ее, поставил диагноз: «Истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни». Неизвестно, какому лечению подвергалась Спиридонова; в больнице женщина провела несколько месяцев.

В следующие десятилетия политические злоупотребления психиатрией участились. Несогласных с властью отправляли в тюрьмы со спецотделениями и психиатрические больницы. Так, в 1942 году в Казанскую ТПБ (тюремную психбольницу) на принудительное лечение заключили Константина Пятса — первого президента Эстонии. Совершив в 1934-м государственный переворот, он стал единоличным правителем прибалтийского государства на шесть лет, но уступил, когда Эстонию объявили советской республикой.

«Душевнобольным» признали и Василия Ситникова — художника, который в начале Великой Отечественной войны собирал листовки, сброшенные немецкими летчиками. В ТПБ он выжил благодаря дополнительному питанию, которое получал за уборку замерзших экскрементов и захоронения покойников. «Там „лечили“ валерьянкой и бромом, была распространена „сонотерапия“ — когда заключенного по две-три недели накачивали снотворным. Эффект, конечно, был нулевой», — рассказывал журналист и правозащитник Виктор Давыдов.

Другим подобным учреждением была Ленинградская специальная психбольница. В 1953 году туда направили историка и библиографа Сергея Писарева, который незадолго до смерти Сталина выступил с критикой репрессий против врачей. Мужчине поставили диагноз «шизофрения», обвинили в антисоветской пропаганде и клевете. С 1949-го по 1950-й в психбольнице содержался Александр Есенин-Вольпин — математик, сын поэта Сергея Есенина. Его также обвинили в антисоветской агитации и пропаганде (фактически — в сочинении и публичном чтении стихотворений с критикой власти) и признали невменяемым. В психиатрических больницах, тюрьмах и ссылке он провел шесть лет.

В полную силу механизмы карательной психиатрии в СССР заработали в 1960–1980-е. Граждан чаще всего судили по статье 70 УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда». В 1961 году, при Хрущеве, появилась «Инструкция о неотложной госпитализации психически больных, представляющих общественную опасность», согласно которой инакомыслящих можно было лишить свободы на неопределенный срок даже при отсутствии законных оснований.

При этом в психбольницы отправляли не только диссидентов, но и тех, у кого возникали конфликты с администрацией своего предприятия или с местными властями. «Среди [пациентов] велика прослойка так называемых „жалобщиков“. Эти люди надеются добиться справедливости, обращаясь в вышестоящие советские и партийные инстанции, в органы юстиции, и в конце концов оказываются в психиатрических больницах, госпитализированные туда прямо из чьей-то очередной приемной», — писал диссидент Александр Подрабинек.

Постепенно сеть тюремных больниц в стране разрасталась: помимо Москвы и Ленинграда, они действовали в Орловской, Костромской, Смоленской, Амурской, Калининградской областях, в других республиках СССР. Насильственное помещение в психбольницы, как правило, происходило без привлечения внимания, без освещения в прессе. Чаще всего людям ставили диагноз «вялотекущая шизофрения» (в большинстве стран мира его не признавали) или «сутяжно-паранойяльное развитие личности» (образование системы сверхценных идей, с которыми обычно связано неадекватное поведение).

25 августа 1968 года семь советских диссидентов вышли на протест у Лобного места на Красной площади против ввода войск СССР в Чехословакию. На их плакатах было написано «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» и «За нашу и вашу свободу». Их задержали через несколько минут. Троих приговорили к ссылке, двоих — к тюремному заключению. А поэтессу и переводчицу Наталью Горбаневскую и филолога Виктора Файнберга отправили на психиатрическую экспертизу.

Последнему во время задержания выбили передние зубы. Появление на публике в таком виде было нежелательно, поэтому суд признал Файнберга невменяемым без его присутствия. В институте имени Сербского за ним наблюдали два месяца, после чего вынесли заключение: «С увлечением и большой охваченностью высказывает идеи реформаторства по отношению к учению классиков марксизма, обнаруживая при этом явно повышенную самооценку и непоколебимость в своей правоте». В Ленинградской психтюрьме Файнберг провел четыре года.

Горбаневскую вскоре после задержания отпустили как кормящую мать, однако через полтора года все же привезли в психбольницу. Психиатр Даниил Лунц поставил поэтессе следующий диагноз: «Не исключена возможность вяло протекающей шизофрении». О своем опыте Горбаневская рассказывала: «… дело было не в сроках, а в принудительном приминении галоперидола, что давно признали пыткой. Галоперидолом лечат бред и галлюцинации. Ни того ни другого у меня не было. <…> Обычно этот препарат принимают месяц с последующим перерывом, потому что у пациента может возникнуть побочный эффект — болезнь Паркинсона. Мне же давали его девять с половиной месяцев подряд».

Вялотекущую шизофрению доктор Лунц диагностировал многим диссидентам. В их числе были Валерия Новодворская и Ольга Иоффе — их арестовали за распространение антисоветских листовок. Последняя вспоминала: «Не знаю, чем пичкали Леру, но мне давали галоперидол в таблетках. Не в уколах, что страшнее, но все равно это ужасная боль». Новодворская также рассказывала, что в Казанской психбольнице применялось подкожное введение газообразного кислорода и «санация полости рта» — сверление здоровых зубов бормашиной.

В 1964 году, после громкого судебного процесса, власть на три недели отправила в психбольницу Иосифа Бродского. «Ну представьте себе: вы лежите, читаете — ну там, я не знаю, Луи Буссенара, — вдруг входят два медбрата, заворачивают в простынь и топят в ванной. Потом вас вынимают, но простыни не разворачивают, и они ссыхаются на вас. Это называется „укрутка“», — говорил поэт. Кроме того, ему внутримышечно вводили раствор очищенной серы.

В мае 1970-го в калужскую психбольницу насильно поместили биолога и публициста Жореса Медведева. Незадолго до этого он написал книгу «Биологическая наука и культ личности», в которой осудил репрессии в области генетики, и несколько других трудов, где критиковал цензуру. Книги Медведева распространялись в самиздате в рукописном виде. В поддержку ученого выступила значительная часть советской интеллигенции — от его брата-близнеца Роя до академиков Сахарова и Капицы, писателей Твардовского, Каверина, Солженицына. Все они подписывали письма в защиту Медведева, а иностранцы открыто выступали за его освобождение. В конечном счете ученого освободили — в больнице он пробыл всего 19 дней. Однако вскоре его поставили на учет с диагнозом «вялотекущая шизофрения с паранойяль­ным реформаторским бредом», а через три года лишили советского гражданства.

Случай Медведева был скорее исключением: помешать насильственному помещению диссидентов в психиатрические больницы было непросто. Впрочем, на освобождение писателя Владимира Буковского тоже во многом повлиял общественный резонанс. Публициста признали невменяемым за изготовление копий запрещенной книги Милована Джиласа «Новый класс».

О практиках «лечения» в Ленинградской психиатрической тюрьме Буковский рассказал в автобиографической книге «И возвращается ветер…»: «Все, что я сейчас скажу, каждый мой жест она [врач] переврет и запишет в историю болезни. <…> Горячиться нельзя — будет запись: „Возбужден, болезненно заострен на эмоционально значимых для него темах“. Аминазин обеспечен. Будешь слишком подавлен, угрюм — запишет депрессию. Веселиться тоже нельзя — „неадекватная реакция“. Безразличие — совсем скверно, запишет „эмоциональную уплощенность“, „вялость“ — симптом шизофрении». На Западе развернулась масштабная кампания за его освобождение, и в конечном счете писателя выписали. Однако в тюрьмах и на принудительном лечении он провел в общей сложности 12 лет.

Голодовку держал и Владимир Буковский — один из главных разоблачителей карательной психиатрии. Именно ему в период заключения пришла идея проводить независимые экспертизы, чтобы доказать сфабрикованность диагнозов. Психиатр из Киева Семен Глузман вместе с двумя коллегами провел заочную экспертизу Петра Григоренко — «сокамерника» Буковского в Ленинградской психбольнице, генерал-майора, выступившего с критикой партии еще в 1961 году. Они признали Григоренко полностью вменяемым, но Глузмана тут же приговорили к семи годам лагерных работ.

Материалы экспертизы вызвали резонанс в СССР и за границей. Кроме того, Буковский передал материалы дел некоторых известных политзаключенных адвокату Софье Каллистратовой — с ее помощью они распространились на Западе. В 1977 году Всемирная психиатрическая ассоциация (ВПА) осудила применение репрессивной психиатрии и обязала СССР расследовать жалобы граждан. Отрицая эти обвинения, Советский Союз приостановил членство в ВПА.

При этом еще в 1979 году, отмечает диссидент Александр Подрабинек, число судебных дел, в результате которых инакомыслящих заключали в психбольницы, уменьшилось либо стало сильнее маскироваться. С конца 80-х, когда началась перестройка, злоупотребления психиатрией резко сократились. Советское руководство понимало, что интеграция страны в мировое сообщество будет невозможна без изменений в области человеческих прав. В 1988 году 16 психбольниц специального типа были переданы из ведения МВД Минздраву, пять из них — ликвидированы. С психиатрического учета сняли более миллиона человек. Из Уголовного кодекса РСФСР изъяли статьи 70 и 1901, рассматривающие антисоветскую пропаганду и клевету как социально опасную деятельность, а Политбюро ввело правовые гарантии против психиатрических преступлений.

Филолог Виктор Рафальский за сочинение и распространение антисоветской прозы провел в психиатрических больницах 26 лет. Лишь в 1987-м его реабилитировали и признали здоровым. В воспоминаниях «Репортаж из ниоткуда» Рафальский писал: «И тут поневоле приходит на ум — так ли уж безболезненно все это, те страшные годы, не оставив и шрама, отошли в прошлое?»