Интервью

«Нестабильность внешнего мира нельзя допускать в семью»: Федор Катасонов о детской тревоге

20 марта 2022 в 19:05
Фото: Анна Шмитько/«Цимес»
Федор Катасонов — один из самых известных в России педиатров, автор книги «Федиатрия. Нетревожный подход к ребенку», ведущий подкаста «Почему мы еще живы» и создатель Школы беззаботного родительства «Первые объятия». «Афиша Daily» поговорила с ним о том, что родителям делать с возросшей тревожностью — и детской, и собственной.

— Почему в сложившейся ситуации дети ловят взрослую тревожность? Даже малыши, которые еще не говорят. Сегодня многие родители жалуются на то, что сбился сон, режим питания, что дети все чувствуют.

— Дети всегда ловят взрослую тревожность. Особенно груднички. Для маленького ребенка важнейшая базовая потребность — безопасность — реализуется через механизм привязанности к взрослому. Если ты привязан к кому‑то, он гарант твоей безопасности, твоя опора и защита. Человеческие младенцы без взрослых нежизнеспособны в принципе. Поэтому формируется эта связь, которая бывает разной, в зависимости от поведения родителей. Здоровая форма — надежный тип привязанности — формируется при адекватном поведении родителей, их предсказуемости и чуткости. Подробно рассказывать не буду, об этом много где можно почитать и послушать в нашей Школе беззаботного родительства. Уже в полгода можно определить, какой тип привязанности формируется у малыша, то есть грудной возраст как раз и есть период особой чувствительности к тревогам родителей.

Если твоя безопасность, то есть жизнь вообще, зависит от твоего близкого взрослого, а этот взрослый вдруг начинает дрожать, метаться, плакать, опоры твоей жизни подкашиваются.

Как ребенок может на это не реагировать? Это крайне важная вещь. И совсем не обязательно речь идет только о вербальных сигналах. Не надо думать, что, если мы просто умолчим что‑то, ребенок не почувствует нашу тревогу.

А проявляется это тем, что растет тревожность самого ребенка. Эта тревожность сопряжена в основном со страхами. Малыш испытывает эмоции всем телом, они не дифференцированы. И описать он их часто не может. Поэтому они проявляются неспецифическими симптомами — требовательностью, плаксивостью, плохим сном и аппетитом, замкнутостью и подавленностью, появляются или усиливаются тики, заикание, энурез. Дети могут чаще требовать соску, сосать палец, грызть ногти, мастурбировать, теребить уши или пупок.

Разумеется, у детей со временем возникают здоровые или менее здоровые адаптационные механизмы. Дети с надежной привязанностью учатся контролировать эмоции, справляться со стрессом. Иные за адаптацию платят большую цену. Но адаптируются все, «ребенок все принимает как данность», как говорит Петрушевская.

— Нужно ли специально как‑то обрабатывать все эти симптомы?

— С этими симптомами бороться довольно бесполезно. Можно задавить один, но вылезет другой. Важно бороться с причиной, то есть с самим стрессом. В первую очередь избегая стрессовых факторов, а если это невозможно, то помогая прожить стрессовое время правильно. В первую очередь это означает успокоиться самим. Никаким образом не передавать ребенку свои переживания, страдания, страхи. Это все оставьте в своем взрослом мире.

С ребенком надо вести себя максимально обыденно и спокойно. Детей успокаивает постоянство распорядка, любые действия, нормализующие жизнь.

Это труднее, если вы уехали из дома. Где бы вы ни оказались, чтобы ни делали, не изменяйте привычному укладу по возможности. Или формируйте новые традиции, которые должны соблюдаться постоянно. Вся нестабильность внешнего мира не должна проникать внутрь семьи. Не изменяйте гигиеническим, пищевым привычкам. Представляйте вынужденный отъезд как отпуск, то есть не сидите на вокзале в ожидании поезда, а выйдите в город и посмотрите достопримечательности. Находите маленькие радости.

— А вы сам как отец как сейчас действуете?

— Я сейчас с детьми временно нахожусь в совершенно не знакомой ни мне, ни им стране. И у нас тут уже есть традиции: в какое кафе мы ходим, в какой магазин потом заходим за шоколадкой, смотрим кино или читаем книжку по вечерам, дети продолжают дистанционное обучение. Я не позволяю им жить «временно», на чемоданах. Они убирают свою комнату, поддерживают себя в чистоте. Общаются с друзьями в мессенджерах. Они делают много выборов, мы все обсуждаем, то есть не превращаются в объекты, которые куда‑то почему‑то тащат. И настроение у них прекрасное, даже когда у меня не очень.

— Какие еще советы можно дать родителям, что делать вместе с детьми? Йога, медитация, арт-терапия — что‑то мягкое, что можно в домашних условиях самим поделать, может помочь?

— Это уже вкусовщина, как именно себя стабилизировать. Лично мне больше помогает четкий план, то есть минимизация неопределенности. Конечно, кризисная психотерапия. Любой кризис кончается, и есть способы помочь его пережить — это единственный способ из кризиса выйти. Пройти все стадии. Йога и медитация могут помочь отвлечься, как и таблетки, но вернее помогают разговоры и встречи — с психотерапевтом, друзьями, даже духовником.

— Есть точка зрения, что всем нынешним детям светит травма: и тем, кого сейчас увезли, резко сдернули с места, и тем, кого не увезли, но в семье перевернулась жизнь после «специальной военной операции»…

— Травма светит нам всем. ПТСР формируется не только у жертвы насилия, но и у свидетелей насилия, а мы сейчас все свидетели. При этом ПТСР формируется не у всех: кто‑то более устойчив, кто‑то менее. Я рассказываю об этом в последнем выпуске нашего подкаста «Почему мы еще живы».

Говорить о том, что на долю этого поколения выпадает какая‑то особенная травма, которую мое поколение, скажем, не встречало на своем веку, нельзя.

У нас уже полтысячи лет силовое государство, что для населения часто травматично. Мы надеялись, что нашим детям повезет, но сами не вывезли это организовать.

— Как понять, какие проявления тревожности у детей в рамках нормы, а какие уже за ее пределами? Какие симптомы могут показать, что «само не пройдет»?

— Я не думаю, что надо что‑то понимать. Надо вести себя адекватно и делать то, что в наших силах. А если что‑то смущает — обращаться к детскому психологу, а иногда и психиатру, если нужна медикаментозная поддержка. Я уверен, что ста процентам детей на каком‑то этапе жизни (чаще подростковом) требуется помощь психолога. Кризисное время — хороший период, чтобы к нему обратиться.

— Может быть, у вас есть какие‑то напутственные слова для поддержки русскоговорящих родителей по всему миру?

— Я хочу сказать не только русскоговорящим, но и украиноговорящим, и вообще всем свидетелям этой кошмарной трагедии, которая травмирует людей по всему миру. Друзья, в это тяжелое время главное — человеческие связи. Выжить, выстоять, вернуть себе счастье и процветать помогает только взаимоподдержка. Сейчас главное — восстанавливать и формировать связи, строить комьюнити. Помогайте друг другу — и помощь вернется к вам с другой стороны. Или с других сторон. Нет надежд на государства и законы. Есть надежда только на людей, на сообщества, проникающие по обе стороны границы Российской Федерации. Не переставайте помогать, даже если самим трудно, не переставайте жертвовать, даже если самим мало. Пишите, звоните, встречайтесь — после общения всегда намного легче. И подавайте этот пример своим детям.

Расскажите друзьям