«Нежно завернула девочку»: как репортерка Нелли Блай расследовала продажу детей

Миссис Шредер живет на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Она управляет большим заведением, и у нее всегда есть младенцы на продажу. Она очень хитра. Никому никогда не удавалось выведать имя ее няни. Как только в ее доме рождается младенец, его заворачивают в одеяло и относят к няне. Затем она дает объявление об «усыновлении детей»: это означает, что она их и покупает, и продает. Поступая к ней в дом, роженица заключает соглашение о покупке младенца за сумму, не превышающую одного доллара! Потом миссис Шредер продает его за такую цену, какую сможет выручить.

«Сейчас у меня тут детей нет, — сказала она мне. Это ее обычная отговорка. — Если вы вернетесь через час, я достану вам младенца. Почем? О, что вы, я не смею продавать младенцев; но, конечно, я ожидаю от вас платы за труды. Скажем, 15 долларов. Нет? Что ж, тогда десять. Но не рассчитывайте на первостатейного младенца или на младенца хороших, почтенных родителей — за десять-то долларов!» Я не вернулась. Поскольку она не направила меня к своей няне, мне незачем было возвращаться. В день, когда я посетила ее дом, там родился ребенок.

Миссис Уайт на Восточной Сорок девятой улице покупает и продает младенцев. У нее прекрасный частный дом, и она утверждает, что водит знакомство со многими мужчинами и дамами из высшего общества. Она берет за младенца сколько удается выручить, но рассчитывает на хорошую цену.

— Дети появляются у меня каждый день, — сказала она мне. — Одна леди из Бруклина обзавелась здесь младенцем сегодня утром. Если подождете час с небольшим, я достану и для вас.

— Мальчика или девочку? — спросила я саркастически.

— Ишь, не ждите, что я вам расскажу! — засмеялась она. — Если не хотите ждать, оставьте задаток, и я придержу для вас ребенка.

— Для меня это все в новинку. Я хочу увидеть ребенка прежде, чем покупать, — сказала я и направилась восвояси.

— Вам нигде не найти младенца от таких завидных родителей, как у этого, — сказала она, провожая меня в дверях. — Это девочка богатых людей. Ее мать принесла ее сюда, а сама, как поправится, вернется домой и когда‑нибудь выйдет замуж. Ее отец ничего об этом не знает. Он думает, что дочь уехала навестить друзей. Это дело плевое, и в Нью-Йорке подобное происходит каждый день.

Миссис Эппинджер живет на Восточной Восемнадцатой улице. Эта низкорослая женщина с хитрым лицом носит чепец и передник, как сиделка. Миссис Эппинджер достала двоих младенцев Гамильтон, оба они умерли.

— Детей от хороших родителей вы можете достать у миссис Димайр или у меня, и больше нигде, — сказала она хвастливо.

— Во что вы оцениваете детей? — спросила я смело.

— Я их не продаю, но всегда получаю что‑нибудь за труды. Леди, купившая ребенка, который сейчас находится у моей няни, дала мне за него 20 долларов.

Она вложила деньги мне в руку, я было подумала, что это серебряный доллар, а оказалось — золотая монета в двадцать долларов.

— Разве вы не держите детей здесь?

— Вот уж нет. Как только они рождаются, я посылаю за нянькой, и она их забирает и держит у себя, пока их кто‑нибудь не возьмет.

— Вы никогда не задаете никаких вопросов людям, покупающим детей? — спросила я.

— Вот уж нет. Я ничего не хочу о них знать.

Всякий врач, я полагаю, обязан отчитываться в Департаменте здравоохранения о каждом родившемся ребенке, сообщая имена и возраст родителей. Эти торговцы живым товаром становятся свидетелями родов каждый день — и, однако, не подают отчетов. Сей гигантский ежегодный процент рождаемости в одних только подобных домах должен составлять существенную разницу в переписи населения Нью-Йорка.

Сама я купила младенца у миссис Келер на Восточной Восемьдесят четвертой улице. Это женщина примерно четырех футов росту и в три фута поперек. Несколько раз она попадала в неприятности, но ей всегда удавалось каким‑то способом избежать наказания. Укради она буханку хлеба, непременно села бы в тюрьму, но, поскольку миссис Келер всего-навсего торгует человеческой плотью и кровью, ей удается разгуливать на свободе.

— Миссис Келер, у вас есть младенец на продажу? — спросила я, усевшись в ее прекрасно обставленной гостиной.

— Есть — как раз родился сегодня в два пополуночи, — ответила она быстро. На часах было три пополудни. — Это девочка. Я принесу ее вам, — и работорговка вышла, чтобы принести маленькую рабыню.

Мне показалось, что в тот день в этом доме кто‑то умер; во всяком случае, ваза с туберозами на столе в центре комнаты навела меня на такую мысль. Цветы источали тяжелый гнетущий запах, и я придвинулась ближе к затемненным окнам в тщетной надежде получить глоток свежего воздуха.

— А вот и девочка, — сказала она, вернувшись в комнату со свертком на руках.

Рассмотреть малютку она предложила мне в самом темном углу комнаты — под тем предлогом, что свет повредит ее глазкам. В действительности она хотела помешать мне заметить любые возможные изъяны маленькой рабыни.

Ей было тринадцать часов от роду, и я ее купила. У меня еще не было няни, поэтому я сказала миссис Келер, что вернусь за ребенком завтра. Поскольку ей случалось попадать в передряги, она обзавелась подставным лицом — женщиной, которая изображает мать ребенка: ей представляют покупателей, и она дает им согласие на усыновление. Кроме того, миссис Келер вручает им бумагу, которую выдает за соглашение. Это тоже делается для того, чтобы не попасть в лапы закона, — однако юридически эта бумага не имеет абсолютно никакой силы.

— Сколько вы хотите за ребенка? — спросила я, возвратившись на следующее утро.

— Ну, цену я устанавливать не могу, я не торгую детьми, — сказала она.

Она внесла в комнату девочку. Ее недавно кормили, и особый оттенок молока наводил на мысль о наркотических веществах или чем‑то таком. Широко известно, что подобные работорговцы часто опаивают детей, которые проживают лишь несколько дней, вырвавшись из их рук.

Миссис Эппинджер продала миссис Гамильтон двух младенцев. Оба они умерли. Миссис Келер продала миссис Гамильтон одного младенца. Он умер. Никто из этих работорговок (за исключением той, что провернула сделку) не знал, что за женщина продала миссис Гамильтон маленькую Беатрис, которая выжила.

— Вы ручаетесь, что девочка здорова и благополучна во всех отношениях? — спросила я.

— Да, это прекрасный ребенок. А теперь, если вы мне уплатите, мы поднимемся к матери. Она еще ни разу не видела младенца. Я дала ей 10 долларов. Она взглянула на деньги, потом, держа ребенка в одной руке, протянула другую со словами: — Прибавьте, пожалуйста. Такой ребенок стоит куда дороже.
Вы дадите мне еще?

— Сейчас — ни единого цента, — ответила я. — Если с ребенком все окажется в порядке, я пришлю вам подарок.

Посылаю ей воскресный номер World, в котором напечатана эта статья. С наилучшими пожеланиями.

На третьем этаже в гостиной лежит молодая светловолосая женщина. Когда мы вошли, она разговаривала с другом, который пришел ее навестить.

— А вот и малютка, — сказала работорговка. — Это молодая леди, которая хочет ее забрать.

Я знала об уловке с подставной матерью, поэтому спросила самозванку, в котором часу родилась девочка. Она обратилась за ответом к работорговке. Ей дали ребенка. Она развернула шаль. Маленькая рабыня, за которую я только что заплатила, открыла крошечные голубые глазки, как будто стремясь увидеть свою мать — в первый и последний раз. Она слабо поворачивала головку и перебирала крошечными ручками. Я почувствовала комок в горле, а в сердце у меня зазвучал крик Гуда: «О боже! Зачем… так дешевы тело и кровь?»

— Какая маленькая, не правда ли? — заметила женщина равнодушно, передавая рабыню обратно торговке — без единого поцелуя, взгляда, благословения.

Если она и правда была ее матерью, ее родное дитя покидало ее навсегда. Куда? Она не знала. С кем? Она не спрашивала. С какой целью? Ее это не заботило. Миссис Келер подала мне коряво написанную бумагу. Вот что
там говорилось: «За вознаграждение в размере одного доллара другая сторона уступает первой стороне своего ребенка, причем заключено соглашение, что первая сторона может распоряжаться вышеупомянутым ребенком по своему усмотрению».

Мать продала ребенка за доллар. Я купила его за десять долларов у торговки живым товаром. Произошло это 2 октября, в год от Рождества Христова 1889-й.

Эта бесчеловечная, варварская сделка заставила меня пасть духом. Я хотела поскорее уйти от работорговки и ее пациенток. Моя спутница нежно завернула голубоглазую девочку одного дня от роду в мягкую теплую шаль, и мы покинули этот дом, а торговка живым товаром кричала мне вслед:

— Не забудьте прислать мне еще денег за ребенка. Она того стоит!