Карты, водка, кражи и убийства: как в СССР дети и подростки становились преступниками

В начале 1920-х проблема детской преступности стала одной из самых острых для советского общества. Число преступлений, совершенных несовершеннолетними, выросло более чем в два раза по сравнению с показателями 7-летней давности. Такая статистика была связана с резким ростом сиротства и беспризорности — по данным исследователей, из‑за войн, голода и нищеты на улице оказались до 7 млн детей. Одна из рязанских газет в августе 1921 года сообщала, что сирот оставляют у дверей Наробраза (отдел народного образования) из‑за нехватки свободных мест в детдомах, а «родители, не вынося голодного крика детей, топят последних в Волге». Из‑за того что пайки в детских учреждениях урезались, бесприютные дети стали заниматься попрошайничеством, проституцией и кражами.

Малолетние правонарушители жили в подвалах, заброшенных домах, ночевали под опрокинутыми лодками и в старых паровых котлах. «Валяются дети на полу и закрываются от холода грязными тряпками и своими лохмотьями, почти все дети не имеют обуви и ходят босые. По их грязным костюмам ползают не только в одиночку, но и целыми группами насекомые. Шум, гам, циничные разговоры старших, звуки гармоники и песни нецензурного характера», — так студенты Саратовского университета, проводившие в 1924 году перепись беспризорных, описывали одно из типичных мест детского ночлега.

Уличная жизнь казалась подросткам лучшим вариантом, чем детдома, которые они считали «могилой». Дети регулярно сбегали оттуда из‑за насилия и плохих условий. Так, из одного приюта за три месяца ушло 270 воспитанников из 286. Оказываясь на улице, подростки объединялись друг с другом или примыкали к бандитским группировкам.

В этой среде господствовали суровые правила: расправы за непослушание «вожаку», издевательства над более слабыми, необходимость каждый день добывать пищу и уметь постоять за себя. Подростки вступали в ранние половые связи, из‑за чего многие заболевали гонореей и сифилисом. «Занимаются развратом, играют в карты, курят, пьют. Девочки 16–17 лет торгуют собой», — писал публицист Сергей Маслов в 1922 году.

Российская писательница Евфросиния Керсновская, заключенная ГУЛАГа, вспоминала в одном из очерков: «Смотрю на своих попутчиц. Малолетние преступницы? Нет, пока что еще дети. Голуби? Нет, пожалуй, цыплята. Те неоперившиеся еще цыплята, которых слишком рано бросила наседка. Попутчицы мои — девочки в среднем лет тринадцати-четырнадцати. Старшая, лет пятнадцати на вид, производит впечатление уже действительно испорченной девчонки. Неудивительно, она уже побывала в детской исправительной колонии, и ее уже на всю жизнь „исправили“».

«Не везет мне в жизни! И вообще, разве это жизнь? Мелкие кражи, чтобы с голоду не околеть. Вот кабы мне за границу, хотя бы в Польшу. Какая там шикарная работа в поездах — золото, меха, бриллианты… Риск? Да! Зато в случае удачи в золоте купаться можно. Уж там бы я себя показала!» — приводит слова этой девушки Керсновская.

«Самая маленькая — Маня Петрова. Ей 11 лет. Стриженная под нулевку, с большим ртом и серыми глазами навыкате, она ужасно похожа на лягушонка. Отец убит. Мать давно умерла. Она нарвала лука. Не самого лука, а пера. Над нею „смилостивились“: за расхищение дали не 10 лет, а один год».

Малолетние преступники овладевали криминальными профессиями и навыками — учились взламывать замки квартир и магазинов, незаметно красть мелочь из карманов прохожих, открывать чужие сумки и чемоданы. Выручка мелких воришек составляла примерно от двух до десяти рублей в день, добычу обычно делили поровну между всеми участниками кражи.

Банды подростков совершали и более серьезные преступления — например, вооруженные налеты. В такой работе участвовали дети, которые могли быстро забраться в форточку, слуховое окно или залезть в квартиру по водосточной трубе. Некоторые беспризорники разово или постоянно сотрудничали со взрослыми преступниками: продавали наркотики, сбывали краденые вещи, следили за людьми, привлекали новых воров.

Уголовный кодекс РСФСР от 1922 года предусматривал для несовершеннолетних в возрасте от 14 лет применение всех видов наказания — вплоть до смертной казни. На практике к ней фактически не прибегали, стараясь ограничиться «мерами медико-педагогического характера», то есть беседами с врачами и педагогами. Уже в 1926 году законодательство ужесточилось: осознав масштаб проблемы, государство стало воспринимать беспризорных сирот как прямую угрозу общественному порядку. В лагеря стали отправляли не только тех, кто занимался бродяжничеством и воровством, но и тех, кто просто сбегал из школ ФЗО (школа фабрично-заводского обучения, низший тип технической школы в СССР). В результате молодые люди в возрасте от 16 до 24 лет в 1927 году составляли 48% от всех заключенных.

Для задержания малолетних правонарушителей использовали разные методы. Еще в 1919 году Ленин подписал Декрет об учреждении Совета защиты детей, который располагал санитарными поездами — в них перевозили беспризорных, подобранных на железнодорожных станциях. В крупных городах против детей, ночующих возле железных дорог, применяли заградительные отряды — специальные воинские формирования, которые задерживали подростков, не позволяя им пересечь границы крупных городов. «Беспризорники отчаянно сопротивлялись: совершали одиночные и массовые побеги, не подчинялись сотрудникам милиции, били стекла и ломали решетки на окнах, назывались чужими именами, оказывали физическое сопротивление. По утверждению Г.Рауха (немецкий историк, родился в Российской империи. — Прим. ред.), когда группы беспризорников оказывали особенно упорное сопротивление, на помощь милиции привлекались войска, подавлявшие бунт пулеметным огнем», — пишет юрист Анатолий Кривоносов.

В 1930-е годы ряды беспризорников и сирот пополнили дети репрессированных врагов народа, раскулаченных крестьян и тех, кто пострадал от массового голода в степных районах страны. Как и раньше, они занимались попрошайничеством, кражами, пытались продавать папиросы, булки и хлеб. Мелкие преступления совершали и воспитанники детдомов: «Воровство стало обычным явлением среди мальчиков, находящихся в интернате. По ночам дети находятся на огородах, крадут картофель, свеклу, капусту, утром краденое продают на базарах».

Социальную политику по отношению к малолетним преступникам в 1930-е определили два знаковых документа. Первым стало Постановление 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий», которое в народе прозвали законом о «трех (или пяти) колосках». Рабочие и колхозники по всей стране жаловались на кражи хлеба и воровство грузов на железных дорогах, поэтому ЦИК приравнял к государственному все грузовое и колхозное имущество — перевозимые поездами и речным транспортом продукты, урожай на полях, общественные запасы, кооперативные склады, магазины. «Необходимо было сохранить каждое зернышко. Не от птиц или грызунов. От людей. На полях были сооружены дозорные вышки. Конные разъезды притаились в засадах. Сельские жители не должны были получить ни одного колоска колхозного хлеба. Даже с собственного поля не имел права колхозник унести ни одного зерна», — пишет демограф Сергей Максудов. В 1934 году под сферу действия постановления попали также растрачивание хлопка и расходование молочных продуктов без наряда (планового акта на поставку продукции).

За попытку присвоить себе часть зерна или груза преступник приговаривался к лишению свободы на срок не менее 10 лет, при отсутствии смягчающих обстоятельств приговором мог стать расстрел. Большинство беспризорников, воровавших хлеб, оказались в трудовых колониях или исправительных лагерях.

Дарья Дурнева, историк-исследователь проекта «Топография террора: Это прямо здесь — Москва», рассказывала: «Я своими руками перебирала учетные данные погибших на Бутовском полигоне и насчитала там 69 несовершеннолетних. Самому младшему из них [Шамонину], по имеющимся сведениям, было то ли 15 лет, то ли 13 лет. <…> Но поскольку Миша Шамонин был осужден по уголовной статье, он по сей день остается не реабилитированным. Это означает, что пока мы не можем установить, в чем конкретно его обвиняли. Достоверно сейчас известны лишь четыре факта: он был беспризорником, его осудили по уголовной статье, потом расстреляли, и что на момент казни Мише Шамонину было 13 лет, по другим данным — 15 лет (есть упоминания о том, что в анкете мальчику приписали два года). Точку в этой истории может поставить только публичное открытие материалов дел тех, кто был расстрелян в сталинские годы».

Вторым документом, повлиявшим на социальную политику тех лет, стало Постановление 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». Согласно нему, дети, совершившие серьезные преступления как умышленно, так и по неосторожности, могли привлекаться к уголовной ответственности с применением всех мер наказания (включая смертную казнь), начиная с 12-летнего возраста. К таким правонарушениям относились кражи, насилие, причинение телесных повреждений и увечий, убийства и попытки их совершения.

Считается, что основной причиной, побудившей власть ужесточить законодательство, стало личное письмо наркома обороны Климента Ворошилова Сталину: «Посылаю вырезку из газеты „Рабочая Москва“ <…>, иллюстрирующую, с одной стороны, те чудовищные формы, в которые у нас в Москве выливается хулиганство подростков, а с другой — почти благодушное отношение судебных органов к этим фактам (смягчение приговоров наполовину и т. д.). Тов. Буль, с которым я разговаривал по телефону по этому поводу, сообщил, что случай этот не только не единичен, но что у него зарегистрировано до 3000 злостных хулиганов-подростков, из которых около 800 бесспорных бандитов, способных на все. В среднем он арестовывает до 100 хулиганствующих и беспризорных в день, которых не знает куда девать (никто их не хочет принимать). Не далее как вчера 9-летним мальчиком ножом ранен 13-летний сын зампрокурора Москвы тов. Кобленца. <…> Что касается данного случая, то я не понимаю, почему этих мерзавцев не расстрелять. Неужели нужно ждать, пока они вырастут еще в больших разбойников?»

В письмо была вклеена вырезка из газеты, сообщавшая о 16-летних подростках, которые убили двух человек. Изначальный приговор — 10 лет каждому — был сокращен вдвое из‑за возраста преступников.

После опубликования постановления 1935 года органы суда и прокуратуры, встревоженные жесткостью документа, начали направлять в Москву запросы о разъяснении меры наказания. В секретном разъяснении Политбюро ответило: применение расстрела с 12 лет действительно возможно, но в исключительных случаях, и в отношении несовершеннолетних оно должно быть поставлено под особый контроль.

Известен по крайней мере один случай, когда на основании этого постановления был казнен несовершеннолетний. В мае 1940 года по приговору суда расстреляли Владимира Винничевского — подростка из Свердловской области, который в 1938–1939 годы похищал, насиловал и убивал детей. Это был самый молодой серийный убийца в СССР: выслеживать мальчиков и девочек он начал еще в возрасте 15 лет. Всего Винничевский совершил 18 нападений, 7 из них закончились смертью жертвы. После объявления приговора подросток направил прошение о помиловании, в котором написал, что он мечтает быть танкистом и готов заслужить прощение в бою. Прошение отклонили. За полгода до этого газета «Уральский рабочий» опубликовала заявление родителей Владимира: «Мы, родители, отрекаемся от такого сына и требуем применить к нему высшую меру — расстрел. Таким выродкам в советской семье места быть не может. 1 ноября 1939 г., 12 часов дня».

Новый всплеск беспризорности и сиротства, а значит, и детской преступности, был связан с началом Великой Отечественной войны. С каждым годом власть отмечала неутешительный рост показателей: количество преступлений несовершеннолетних в 1942 году возросло по сравнению с 1941-м на 61%, а в 1944 году — уже на 181%. Чаще всего в годы войны беспризорники и сироты совершали кражи и грабежи, карманные преступления и хулиганства, реже — мошенничества, вооруженные ограбления, причинение телесных повреждений.

В июне 1943 года вышло Постановление СНК «Об усилении мер борьбы с детской беспризорностью, безнадзорностью и хулиганством». Органам НКВД приказывалось открыть детские колонии для несовершеннолетних преступников в возрасте от 11 до 16 лет. Уже к концу 1943 года общее число подростков в этих колониях достигло 50 тысяч.

Подростки 12–18 лет, живущие в лагерях и колониях, были обязаны работать на производстве и в ученических мастерских от 4 до 8 часов в день. Они изготавливали боеприпасы, насосы, военное обмундирование, обувь, сортировали зерно. Все, у кого не было 7-летнего образования, параллельно учились в неполной средней школе. Преступники с инвалидностью, психическими расстройствами и заразно больные направлялись в специальные детские дома.

Подростки, которые отбыли срок в колонии, должны были сразу же пойти учиться в ремесленное или железнодорожное училище, реже — в школу ФЗО или на промышленное предприятие. Перед освобождением им выдавали документ, удостоверяющий личность, верхнюю одежду, обувь и две смены белья.

Разруха военного времени сказалась на состоянии колоний: малолетние преступники жили в антисанитарных условиях, плохо питались, не мылись. «Процветала картежная игра. В колонии допускались факты преступной связи вольнонаемных работников с осужденными подростками. Комендант Виноградов сбывал получаемые от них белье и одежду, снабжал их табаком и водкой и устраивал у себя на квартире попойки. Воспитатели Аникин, Дерябина и Батькова занимались продажей похищенного подростками имущества колонии», — писал нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Многие сбегали: только за январь 1944 года из 47 советских колоний для несовершеннолетних было совершено 445 побегов, большинство — в Чкаловской и Новосибирской областях.

В 1943–1944 годы по всему СССР начали работу детские комнаты милиции — особые дежурные отделения, предназначенные специально для заблудившихся детей и несовершеннолетних правонарушителей. С ними работали двое сотрудников — инспектор и помощник инспектора, обычно это были женщины. Они выясняли, при каких обстоятельствах беспризорник нарушил общественный порядок, и направляли его в приемник-распределитель НКВД, откуда ребенок попадал в колонию или детский дом. В комнатах милиции рассматривали только относительно мелкие преступления — драки, оскорбления граждан, азартные игры, попрошайничество, бродяжничество, уличную торговлю, нарушение правил пользования транспортом. Если в 1943 году в стране было 633 такие комнаты, то в следующем — уже 1058.

В послевоенном СССР был единственный случай, когда несовершеннолетний преступник подвергся высшей мере наказания. В августе 1964 года в Ленинграде расстреляли Аркадия Нейланда, который за день до своего 15-летия убил двух людей — женщину и ее трехлетнего сына. Подросток был безнадзорным — родился в полной семье, у него были братья и сестра, но родственники фактически отказались от Аркадия из‑за его склонности к хулиганству и мелким преступлениям. Некоторое время он жил в интернате, пока не сбежал. За три дня до двойного убийства Нейланд рассказал своему другу, что у него есть мечта — ограбить зажиточных людей, поджечь их квартиру и уехать на юг. Жертвой в итоге стала домохозяйка с золотой коронкой, у которой был цветной телевизор (Аркадий считал это показателями достатка), а ее сына он убил, потому что тот «крутился под ногами». После преступления подросток в этой же квартире пожарил себе яичницу, спокойно позавтракал и только потом сложил в чемодан украденные деньги, облигации и золотые женские украшения. Его задержали через три дня в Сухуми. Давая показания, Нейланд был совершенно спокоен и не раскаивался: он был уверен, что выйдет на свободу. «Мразь и дебил, он вызывал только отвращение», — вспоминали оперативники.

Быстро поднялся общественный резонанс. Люди требовали применить к убийце высшую меру наказания, и в марте 1964-го по делу Нейланда был вынесен смертный приговор. За месяц до этого Президиум Верховного Совета принял постановление, допускавшее применение расстрела в отношении несовершеннолетних, что было запрещено с 1959 года. Опубликование этого документа было необходимо для того, чтобы придать законность смертной казни Нейланда.

Именно в 1960-е слово «беспризорники» постепенно начало исчезать со страниц печати и официальных документов. На государственном уровне считалось, что на улицах их практически не осталось, а детскую и подростковую преступность в целом удалось искоренить. Но статистика говорит об обратном: число несовершеннолетних, совершивших преступления в 1961, 1962, 1963, 1964 годах, достигло 39 917, 56 102, 77 316, 98 808 человек соответственно. Ежегодный прирост составлял почти 40%.

В исторических исследованиях отмечается: «Приемники Министерства внутренних дел не пустовали, и собирали они под своей крышей не только потерявшихся детей и „путешественников“, но и тех, кто забыл о собственном доме, жил где придется, добывал средства к жизни нищенством, проституцией, кражами».

В последующие десятилетия из‑за роста социальной напряженности ситуация усугубилась, а после распада СССР в России был зарегистрирован пик преступности среди несовершеннолетних.