Почему мы боимся рака и что с этим делать? Отвечают эксперты

Ласков: Это боязнь рака, которого нет. Люди, страдающие ей, обычно заходят в кабинет с тремя томами обследований, и ты сразу понимаешь, что перед тобой канцерофоб. Для онколога, это, наверное, самая безнадежная история, потому что ты вынужден решать несуществующую проблему.

Кожанов: Я бы выделил три вида канцерофобии. Иррациональный страх, неконтролируемый и негативно влияющий на качество жизни, в том числе на ментальное здоровье. Состояние эмоционального нагнетания, приписывание себе симптомов рака даже при рациональной картине мира и доверию к медицине.

Вера в мифы о раке. По аналогии с бытовым расизмом такая канцерофобия может проявляться как требование изолировать людей с онкологическими заболеваниями от остальных, боязнь «подцепить болезнь» в лифте.

Канцерофобия как попытка противостоять страху перед болезнью. Речь идет про онкодиссидентов, альтернативное лечение и «разоблачение» официальной терапии. Эта система убеждений строится на выборочных данных, переинтерпретации медицинской статистики и позиции официальных СМИ. Обычно таких взглядов придерживаются противники науки в целом. Такая форма канцерофобии, с моей точки зрения, самая опасная, поскольку бросает вызов медицине.

Щавлева: Термин «канцерофобия» появился еще в 1950-х годах в США. Американский психиатр Натан Кляйн, оценивая результаты просветительской противораковой кампании, подчеркнул, что социальная реклама привела практически к «национальной канцерофобии». Этот вывод имел недостаточную доказательную базу и вызвал дискуссию и критику в научных кругах, однако термин вышел за рамки меняльного расстройства и получил новое значение.

Ласков: Канцерофобия может появляться от переизбытка или, наоборот, дефицита информации. Например, человек читает много медицинских материалов, не задумываясь о релевантности и грамотности источников, и начинает заниматься самодиагностикой: обнаруживает какой‑либо симптом и убеждает себя и врача, что у него рак. Или, наоборот, не понимает, как он проявляется.

Часто такие люди говорят в свою защиту: «Один мой знакомый пришел на обследование, которое ему не назначали, и у него нашли рак». Но нет статистики, что канцерофобия увеличивает процент ранней диагностики.

Кан: На ее появление влияет негативный опыт — чаще всего это неудачное лечение кого‑то из близких. Если у человека нет ментальных расстройств, можно рассматривать эту фобию как психологическую травму. Также канцерофобия нередко формируется там, где есть проблемы с терапией онкозаболеваний, и фраза «рак лечится» доходит очень условно, звучит как «рак лечится, если у тебя есть деньги», «если поедешь в Москву» — очень много разных если и но.

Ласков: Например, пациент приходит ко мне за направлением на ПЭТ (метод исследования внутренних органов человека. — Прим. ред.). Я не вижу оснований для назначения и не хочу выписывать то, что не нужно. Как правило, после этого слышу: «Вам что, жалко что ли?» Это не так, просто многие бессмысленные вмешательства в организм не только не помогут, но еще и навредят. У него могут найти незначительный фиброз (рубцовые изменения в органах. — Прим. ред.), который не надо удалять, но человек будет настаивать на ненужной операции.

Иногда частные клиники зарабатывают на таких пациентах, назначая им множество обследований, анализов и процедур. Мне же просто хочется сказать: «Я не возьму с вас денег, лучше обратитесь к другому специалисту». Я онколог, и могу помочь только при наличии рака, а не при его отсутствии — такие проблемы скорее подходят для проработки у психотерапевта.

Кан: Важный аспект канцерофобии — аутостигматизация, которая порождает чувство стыда и вины, стремление скрыть симптомы из‑за негативной реакции и осуждения окружающих. Очень часто страх рака не позволяет человеку вовремя обследоваться или уточнить диагноз, значимые нюансы, доверять лечению. Он заранее относится к себе как к обреченному или мертвому.

Если мы говорим в принципе о стигматизации, то это система социальных установок, которые крепко засели в головах. Люди стараются держаться подальше от онкобольных, потому что верят, что можно, например, заразиться раком, а кто‑то боится просто находиться рядом «со смертью» или не знает, как поддержать человека, у которого нет шансов на выздоровление.

Щавлева: Хороший пример контроля на уровне страны — Великобритания. Раз в два года в стране проводят большое исследование The Cancer Awareness Measures, которое отражает уровень осведомленности и медицинской грамотности населения в отношении онкозаболеваний. Кроме того, британцы разработали шкалу для измерения стигмы в отношении рака — Cancer Stigma Scale. Проведенное по ней исследование показало, что стигматизация может оттолкнуть людей от прохождения скрининга на онкологические заболевания.

Кан: В первую очередь, если у человека есть страх перед какой‑то болезнью, нужно понять, имеется ли у него причина для беспокойства. Например, если родственник человека умер от онкозаболевания, то канцерофобия обусловлена опытом и аргументирована. Если мы говорим о страхе без весомых поводов, то стоит найти причину и проработать ее с психологом. В случае конкретной травмы психотерапия может потребовать от человека определенных усилий и времени, но проблема общей тревожности решается быстро и успешно.

Кожанов: Для борьбы с канцерофобией важно повышать собственную информированность из надежных источников как о медицинском, так и о социальном аспекте этой проблемы, отслеживать свое эмоциональное отношение к людям с раком, управлять своими страхами.

Ласков: Нужно не только повышать осведомленность о той или иной болезни, но и учить людей грамотно действовать в случае обнаружения определенных симптомов, задавать правильные вопросы. Нельзя заниматься самодиагностикой и самостоятельно выбирать, какие обследования проходить и от чего лечиться.