Я родился в Москве, в детдом попал в два года. Мама спилась и умерла, а отец сел в тюрьму за драку. После отсидки он приезжал, но не очень-то пытался наладить отношения. Другие родственники от меня отвернулись, так что теперь я сам по себе.
За жизнь я сменил три детских дома, сейчас живу в центре содействия семейному воспитанию «Радуга» в Москве. Здесь мне не очень нравится. Самые лучшие воспоминания о детском доме № 6, в котором я жил до 10 лет. Там была семейная обстановка, всего 20 человек. Пришлось переезжать из-за того, что его расформировали.
Если знакомлюсь с людьми, стараюсь не говорить о том, что я из детдома. Мне кажется, в обществе до сих пор не очень хорошее отношение к сиротам. Некоторые люди считают, что мы инопланетные монстры, некоторые, наоборот, начинают жалеть, а жалость я не люблю, это унижает.
Слишком опекать ребят в детдомах и задаривать подарками вообще не стоит. Благотворительность — это хорошо, люди дарят частичку своей души, но во всем нужна мера. Не нужно привыкать ко всему готовому, потом не сможешь добиться чего-то в жизни.
Я больше одобряю фонды, которые помогают детям развиваться. Мне очень помог фонд «Дети наши», с 6-го класса они меня курируют. Нас возили на разные интересные экскурсии, например — на завод «Пепси». Была еще программа по кулинарии, мы приезжали в рестораны, учились сами готовить. А еще с волонтерами можно было поделиться тем, что не хотелось рассказывать воспитателям или сверстникам.
Я мечтаю получить творческую профессию: стать ведущим на радио или диджеем. Мои кумиры — Мартин Гаррикс и Hardwell. В 14–15 лет я смотрел их ролики, влоги — они стали для меня главной мотивацией. Эти диджеи тоже были простыми ребятами, которые не сдавались и добились, чего хотели. В трудную минуту я включаю их музыку и заправляюсь энергией, чтобы работать над собой.
В 10-м классе я пошел на курсы в школу диджеев, учился там создавать музыкальные чудеса. У меня мало что получалось, но я попытался приблизиться к своей мечте. В 11-м классе решил поступать на журфак МГУ, на отделение радиожурналистики. Все удивились тому, какую нереальную планку я поставил.
Больше всего беспокоюсь о результатах ЕГЭ по английскому. В начале года в английском я был, мягко говоря, ноль. Конечно, учил язык в школе до этого, но в результате всех переездов я сменил пять школ, так что системной учебы не было. Вообще, у меня есть претензии к российскому образованию. Фонд оплатил мне языковые курсы, только там я узнал, как хорошо могут преподавать английский. За шесть месяцев выучить всю грамматику, наверное, нереально, но я попробовал. Если судьба бросает вызов, нужно бороться. Экзамены я уже сдал. Шанс пройти на бюджет остается (ЕГЭ по английскому Паша написал на 61 балл, сейчас он подал документы в МГУ).
Хочется добиться чего-то большего, поломать представление о выпускниках интернатов как о неприспособленных к жизни людях, алкоголиках или наркоманах. Хочется доказать, что дети из детдома не нулевые ребята. Есть и одаренные, но им не дают того образования и воспитания, которого они заслуживают. Некоторым воспитателям вообще ничего не нужно — это мое мнение. Лично мне в плане дополнительного образования гораздо больше помог благотворительный фонд, но сколько фондов нужно, чтобы обеспечить все детские дома? Страшно представить.
Что бы я изменил? Если бы была возможность, я бы расформировал детские дома и раздал детей в семьи. Но я понимаю, что сейчас это невозможно. Мне кажется, что проблема с количеством сирот у нас никогда не изменится в лучшую сторону. Если бы я мог решать, я бы сделал больше конкурсов и соревнований для детей, которые помогали бы раскрыть таланты ребят, помочь им найти себя, свое место в жизни. Еще я бы отменил запрет на усыновление русских детей для американцев. Считаю, что это бред, какой-то дешевый закон. Если семья хорошая, все работают и не пьют, почему бы не дать им возможность усыновить русского ребенка? Я понимаю, что идет информационная война, но стараюсь не слушать СМИ, а думать своей головой.
Мне скоро 18 лет, когда получу жилье — не знаю. В лучшем случае уеду из детдома только в декабре. Хотелось бы начать работать, но это зависит от того, сколько времени будет занимать учеба. О дальнейших планах пока рано говорить, самое главное — встать на ноги.
В детдом мы попали после того, как мать лишили родительских прав, она сильно пила. Других родственников у нас не было, о своем отце я ничего не знал. Мы — это я, две старшие сестры и младшая сестренка. Знаю, что у меня есть брат и еще две сестры, которых я никогда не видел, от другого мужа матери.
Я родом из Смоленской области. В семь лет попал в приют в Вяземском районе. Там была очень домашняя атмосфера, но через год меня вместе с одной из сестер перевели в Сафоновскую школу-интернат. В интернате было много народу, адаптироваться было сложно, потом привык. Сейчас я с теплотой вспоминаю жизнь в детдоме. В комнате нас жило 10 человек, обособленности не хватало. Когда я хотел побыть один, уходил гулять или оставался в классе после того, как все расходились с уроков.
Управляться с бытом нас учили на уроках труда в школе. Они были стандартными: девочки вышивали, а мальчики строгали. Зато по воскресеньям у нас был кружок домоводства, организованный благотворительным фондом, где мы все вместе учились готовить.
До 8-го класса я хотел стать офицером, но с этой мечтой пришлось попрощаться из-за проблем с сердцем. После этого я увлекся компьютерами, начал серьезно заниматься информатикой. Подростку с таким увлечением в мое время приходилось трудно. В нашей комнате поначалу вообще не было компьютера. Когда я учился в 9-м классе, у нас появился старенький компьютер, не подключенный к интернету, — какой от него прок? Естественно, был отдельный компьютерный класс. Но доступ туда был только на уроках информатики и во время кружков два раза в неделю. В остальное время войти в класс, чтобы позаниматься, было невозможно. Я и другие ребята уговаривали учителя информатики пускать нас туда в неурочное время, но он оставался непреклонным.
Если бы я мог вернуться в прошлое и что-то изменить, я бы предоставил детям больший доступ к информации, интернету. Большие вопросы вызывал режим. Например, домашнее задание все делали одновременно, сидя в классе. Если ты сделал все уроки быстро, то все равно должен сидеть в классе час-другой, вместо того чтобы поиграть в футбол или сходить в тренажерку.
Однажды к нам в школу приехал директор негосударственного Московского института комплексной безопасности. Мне понравилось общаться с ним, и я решил поступать туда. После школы я поступил в этот институт на специальность «специалист по защите информации». По окончании бакалавриата ушел в армию. Служил в Санкт-Петербурге, потом — в Мурманской области. Думаю, что опыт жизни в детдоме помог мне быстро адаптироваться в армии, правда, режим там был построже.
Жилищный вопрос я решаю до сих пор, это тянется уже восемь лет. Когда я вышел из интерната, у меня формально уже было жилье, но в нем прописаны девять человек. Разобраться с законами и узнать о правах лично мне помог интернет. Там же я нашел юриста, который согласился бесплатно помочь мне составить иск в суд. Дело я выиграл, по суду мне должны перечислить средства на приобретение отдельного жилья в родной Вязьме. Не знаю, что делать с этой квартирой: по закону сдавать я ее не могу, но пусть мне хотя бы дадут это жилье.
Никакой стипендии я не получал, с первого курса пришлось работать. Сначала это была должность инженера по локальной сети в небольшой компании. После армии я тоже одно время работал по специальности, но быстро понял, что сидеть в офисе — это не мое. Уже год я работаю ревизором, езжу по городам России и провожу ревизию в магазинах. В этой работе мне нравится движение, возможность путешествовать по стране. В планах — выучиться на аудитора, это более перспективная профессия. Собираюсь параллельно работать и учиться.
Сейчас у меня мало связи с родным детским домом, часто созваниваемся только с одним из воспитателей. Недавно ездил в интернат — сейчас там все по-другому, например, отдельные комнаты на двух человек.
Конечно, хочу создать семью. Думаю, что через пару лет мы с моей девушкой поженимся. Задумываемся и о детях, но с этим сложнее. Ипотеку брать не хочется, к кредитам отношусь с осторожностью. Хотя и переезжать на родину не собираюсь, хочу и дальше жить в Москве, очень люблю этот город.
В 4 года я попала в Сафоновский детский дом под Смоленском, потому что мою семью признали неблагополучной. Родители развелись, маму лишили родительских прав, а отца признали без вести пропавшим, поскольку на связь он не выходил, информации о нем не было. Когда мне было 9 лет, мама умерла.
Из родственников была еще бабушка: когда я попала в детдом, ей исполнилось 58 лет. Она приезжала ко мне, мы общались. Бабушка почти не говорила о том, почему мы не живем вместе. Мало кому захочется рассказывать о неприятных моментах своей жизни и оправдываться. Только годам к 12 я осознала, что у нее не было возможности меня забрать из-за возраста и условий жизни.
Не скажу за все детские дома, но у нас были вполне приемлемые условия для жизни. На территории интерната находилась школа, детсад, больница, столовая. Мы жили по расписанию. Сейчас мне кажется, что это очень хорошо, а в детстве мы возмущались: почему мы должны ежедневно делать зарядку? Почему должны убирать постель? Никаких издевательств со стороны старших и тех «ужасов детдомов», которые иногда мелькают в СМИ, у нас не было, хотя в детстве за шалости воспитатели могли шлепнуть по заднице. Думаю, это допустимо.
После уроков было свободное время. Кто-то просто смотрел телевизор или играл, кто-то ходил в кружки. У нас были творческие студии, столярная мастерская, вышивание, вождение автомобиля, кружок домоводства, где ребят учили готовить. Думаю, в интернате дети получают более обширную программу дополнительного образования, чем в семьях, — не у всех есть возможность оплатить несколько кружков одновременно.
Гулять можно было только на территории детского дома. Нужно понимать, что интернат находился далековато от цивилизации. После 9-го класса нам дали больше свободы, мы могли выезжать в город, но друзей на «большой земле» у нас не было, денег — тоже. Пенсия и пособия до совершеннолетия копились на счете. В подростковом возрасте некоторые считали себя ущербными из-за отсутствия карманных денег, раздражались, что не могут распоряжаться пособием. Лично я таких эмоций не испытывала, я была спокойным ребенком.
Вместе с ребятами мы ездили на экскурсии: в Смоленск, Санкт-Петербург, Москву. Переживалось это тяжело. Любую ситуацию проще воспринимать, когда ты обладаешь дополнительной информацией. Нас просто ставили перед фактом: ребята, мы едем в московский цирк — но не рассказывали ни об истории этого цирка, ни о жизни Никулина. Такие поездки мало влияли на личность, скорее это делалось для галочки.
За нашей учебой и подготовкой к экзаменам следили строго, но не помню, чтобы воспитатели объясняли нам, что знания, полученные на уроках, — это наше будущее. Профориентации тоже не было, нас настраивали лишь на то, чтобы хорошо учиться. В итоге вуз и специальность я выбрала по принципу «на что хватит баллов ЕГЭ». Откровенного говоря, я просто хотела получить высшее образование, мне было все равно, на какую специальность поступать. В подростковом возрасте у меня была мечта стать визажистом — мне нравилось работать с косметикой. Но эта профессия не предполагает высшего образования, а мне было важно получить диплом. В итоге я поступила в СмолГУ, училась на специалиста по социальной работе.
Главный шок взрослой жизни — то, что ты теперь один. Другим студентам в сложных ситуациях помогают родители, а ты должен сам отвечать за себя, должен самостоятельно строить расписание, самостоятельно распоряжаться деньгами.
Проблемы были и с жильем — у каждого выпускника интерната они свои. Я была зарегистрирована в квартире бабушки, в доме 1936 года. Там в принципе было невозможно жить, квартира была в аварийном состоянии. Ремонта пришлось добиваться через администрацию Смоленска.
В первые рабочие годы образование мне очень помогло. По окончании университета я работала в смоленском отделении Пенсионного фонда. В прошлом году переехала в Москву и начала работать в фонде «Дети наши». С сотрудниками фонда я познакомилась в 2008 году, когда они начали курировать наш интернат.
Я могу взглянуть на ситуацию с детскими домами не только как выпускник, но и как сотрудник благотворительной организации. Мне кажется, что воспитание осталось прежним, но работа фонда стала глобальнее. Мы даем ребятам дополнительное образование — создаем больше кружков, оплачиваем репетиторов. Во время моей учебы в старших классах такого не было.
Недавно я созванивалась с выпускниками интерната. Статистика хорошая: из 102 человек только у троих сложилась неблагоприятная жизненная ситуация. Среди моих одноклассников все работают, многие создали семьи, воспитывают детей, никто не развелся.
Я поняла, что не хочу строить карьеру по той специальности, которую я получила в вузе. Можно сказать, что я вернулась к своей детской мечте: подрабатываю консультантом в известной косметической компании и хочу развиваться как визажист и гример. Хотелось бы окончить курсы художественного грима в школе «Останкино» и быть приближенной к театру — к этому у меня лежит душа.
Редакция благодарит за помощь в подготовке материала благотворительный фонд «Дети наши».