Как россиянка переехала во Францию и строит экологичные электростанции на воде

Я родилась в Москве, но практически сразу мы с родителями переехали в город Усинск Республики Коми. Я прожила там до 11 лет, поэтому менталитет у меня совершенно нестоличный. Мы вернулись в Москву из‑за экологической катастрофы в Усинске: там разлилась нефть, ее нужно было собирать, но это было долго, дорого, неудобно, поэтому ее решили жечь. Все это было жутко вредно.

В детстве я мечтала быть экологом, всегда болела за животных, переживала за все, что происходит с природой. Но потом выросла, окончила школу в Москве, российские реалии повернули меня в техническую сферу. Я поступила в РХТУ им. Д.И.Менделеева на специальность «химическая технология и биотехнология».

Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я сразу начала работать. Сначала — техником-лаборантом во ВНИИнефть им. А.П.Крылова. Проводила химические и физические анализы нефти. После окончания института устроилась в небольшую нефтесервисную компанию, в отдел цементирования скважин, где мой отец был руководителем. Он цементажник, всю жизнь в нефтегазовой тематике. Я какое‑то время поработала при его отделе, но с родственниками работать сложно, поэтому я уволилась. И волею судьбы в 2008 году, когда мне было 24 года, устроилась в нефтесервисную компанию «Шлюмберже» инженером по цементированию скважин и поехала в Иркутск, работать в поле: холод, цемент и трубы.

Я работала вахтами: шесть недель находилась на работе, три — дома в Москве. Официальный график был с 9 утра до 9 вечера, но по факту часто случались бессонные ночи. Иногда возникали проблемы с доставкой еды, потому что вертолеты не могли залететь на буровые.

Сейчас мне это очень помогает, потому что тогда нужно было одновременно мониторить много задач, отвечать за большое количество людей, координировать их, хотя ты сам там не особо хорошо спишь и ешь.

Условия для девушки были не супер ни в плане туалета, ни в плане этики. Некоторые коллеги-мужчины завидовали, потому что у меня, как у инженера, зарплата была выше, мастера и операторы получали меньше. Поэтому они хотели, чтобы я напрягалась физически так же, как и все. Но были и те, кто понимал, что я, возможно, и не могу так же легко тащить трубу, но зато могу договориться с заказчиком и лучше выполнить другие задачи, которые требуют не силы, а эмоционального интеллекта.

Девушек-коллег были единицы. По статистике McKinsey по 2018 году, в нефтегазовой отрасли среди начинающих работников — 32% девушек, а вот на уровне СЕО — только 10%. Кто‑то отсеивается из профессии, а кто‑то просто остается на должности лаборантов, инженеров, до руководства почти не доходят.

Когда приходит девушка, то она становится диковинкой, потому что начальник бурового отдела видел вокруг себя только таких же мужчин. Поэтому чем чаще девушки будут появляться в таких «традиционно мужских» отраслях на руководящих позициях, тем быстрее мужчины начнут воспринимать это как норму. Тогда пол перестанет играть роль, будет важен только опыт. Не будет мужских и женских отраслей. Это требует системного глобального подхода, и я думаю, что со временем это будет меняться.

В Иркутске я проработала два года. Потом была на Сахалине, затем меня отправили в Новый Уренгой и обратно на Сахалин. Между этим я успела еще какое‑то время поработать в Америке. Работа в основном была уже офисная, выезжала в поля только на аудиты и ответственные задания. Каждые два года я меняла локацию, мне это очень нравилось, но в 2015 году я вспомнила, что хотела быть экологом. Никто мне ничего не говорил, просто стукнуло в голове, что все плохо с экологией, меня будто потянули эти корни из детства. Тогда стала думать, как эта нефтянка, в которой я работаю, вредит природе. Тогда же меня заинтересовали альтернативные источники энергии, и я решила поехать в Германию изучать их. В «Шлюмберже», где я получила бесценный трудовой и жизненный опыт, я закончила работать в 2016 году.

В России на тот момент негде было изучать альтернативные источники энергии, они только сейчас начинают здесь внедряться, еще пять лет назад этого практически не было, поэтому и специалистов в этой области не готовили. А еще я хотела расширить свой кругозор, испытать новый опыт учебы за границей, ведь прошло 10 лет после окончания первого института и поступления во второй. Было сложно возвращаться за парту и изучать что‑то новое.

Я выбрала Ольденбургский университет имени Карла фон Осецкого в Германии, но училась там не все время. В первом семестре были общие курсы. Мы изучали математику, метеорологию, нам рассказывали, какие альтернативные источники энергии бывают: солнце, ветер, вода, биомассы. Второй семестр проходил в Португалии, где я изучала энергию океана. Последний семестр был в Финляндии. Там я проходила стажировку в компании Wello Oy, которая разрабатывает технологии для электростанций на воде. После окончания учебы я осталась работать там еще на семь месяцев. Но от Финляндии очень устала. И хотя говорят, что это самая счастливая страна, по всем показателям там высокий уровень жизни, мне было грустно. Менталитет финнов не подошел, они достаточно закрытые. Я поняла, что мне нужно солнце и больше веселых людей вокруг, тогда взяла рюкзачок и поехала в Южную Америку.

Попутешествовала, объехала Чили, Перу, Боливию, Аргентину, Бразилию. И тогда же начала думать над тем, что хочу делать. Я работала в научно-исследовательском институте, работала в большой корпорации, работала в маленькой компании. Поэтому подумала, что для общего развития мне стоит сделать собственный стартап, связанный с морем.

Решила строить плавучие солнечные электростанции. Так я объединила полученные во время учебы в РХТУ знания о пластике, опыт работы на буровых установках в море и знания об энергии океана, которые получила на втором высшем. И делать это решила максимально экологично, с использованием переработанного пластика, например отходов от автомобильной промышленности. У меня фокус не на производство самих солнечных панелей, а на создание флоутера — плавучей системы, на которой эта панель устанавливается.

Сейчас я вижу большой потенциал данной технологии, ведь разные организации, например порты, этим сильно интересуются. Потому что у плавучих электростанций есть основное преимущество: для выработки энергии они не занимают земельное пространство.

Стартап я решила делать во Франции. Там много сильных университетов, которые занимаются исследованиями технологий для морского базирования. А еще там я могла получить визу на четыре года, а в Германии — только на год. Подумала, что раз у меня нет географических границ, то Франция — хороший вариант.

Когда начала делать собственный проект, я будто получила степень МВА (от англ. магистр экономического управления) в реальной жизни. Я вообще поначалу ничего не понимала, поэтому подавала заявки в различные акселераторы и программы. Меня взяли в акселератор Entrepreneur First в Париже. Там мне объяснили, из чего состоит бизнес: маркетинг, продажи, венчурные привлечения, а еще мне платили стипендию. В этот акселератор выбирали людей, которые кажутся интересными личностями. Я подошла им, потому что у меня было хорошее образование, крутой рабочий опыт и предпринимательская жилка. И уже после прохождения акселератора зарегистрировала компанию HelioRec во Франции. Сделать это было легко: платишь 600 евро — и все готово. Но там все равно много нюансов. Например, бухгалтерский сервис стоит в шесть раз дороже, чем в России. Открыть — дело нехитрое, а вот управлять этим сложно.

Сейчас у меня две фирмы: HelioRec во Франции и «ХелиоРек» в России. Российскую компанию я открыла в 2019 году, чтобы стать резидентом инновационного центра «Сколково», это было обязательное условие. Резидентство дает мне возможность получать гранты на проекты или на оборудование, которые мы используем в работе. С двумя фирмами бывает тяжело, конечно, но я могу справляться с большим количеством задач благодаря опыту работы в нефтегазовой сфере. Кроме того, сейчас многое можно делать удаленно, это упрощает процессы управления.

Делать стартапы в сфере экологии не особо выгодно и прибыльно. Стоит понимать, что стартапы различаются между собой. Есть IT-проекты, и в них могут работать два человека, которые быстро выведут продукт на рынок. У меня hardware-стартап — я создаю технологическое устройство, а не программу. Такие стартапы в принципе развиваются медленнее, цикл продаж у них длиннее: сначала нужно договориться с клиентом, потом получить предоплату, начать строить, привезти оборудование, установить его и так далее.

Hardware-стартапу требуется от трех до пяти лет, чтобы начать приносить прибыль. Моя компания сейчас на стадии исследования и разработки, и за полтора года мы уже построили первый проект. Вся Европа закрылась на пандемию, проекты были приостановлены. И в это время на меня вышли из «Корпорации развития Дагестана», вместе мы решили сделать проект на озере Аккель в Махачкале. Оно обмелело, из‑за сточных вод и нарушения химического баланса в нем снизился уровень кислорода, поэтому там погибла рыба. Мы должны были насытить воду кислородом — провести аэрацию, чтобы восстановить в озере экосистему. Идея была том, что мы взяли аэраторы, которые нагоняют в воду кислород, и подключили к плавучей солнечной электростанции. Данный проект, за который мы с партнерами получили Национальную экологическую премию им. В.И. Вернадского, был реализован в сентябре прошлого года на сколковский грант.

Следующий проект я буду устанавливать в Бельгии. Идея такая: построить в порту плавучую электростанцию на 10 кВт, чтобы посмотреть, как она под действием волн, соленой воды и сильного ветра будет вести себя в океане. Порту это нужно, чтобы снижать выбросы СО2 и экономить земельное пространство.

Не жалею, что ушла из нефтянки, я проработала там 14 лет, теперь у меня новый этап в жизни. Сейчас моя цель — развить стартап, потом выгодно его продать и начать новое дело. Я хочу спасать животных в Африке. Там многих животных убивают ради бивней. А еще сжигают леса для того, чтобы выращивать сою, из‑за чего звери тоже погибают. Естественно, если мне будет нечего есть, я вернусь в нефтянку, но пока я могу комфортно жить и делать, как мне кажется, полезное дело, хотя денег, конечно, получаю намного меньше.

В Европе более-менее нормально относятся к тому, что девушка может быть предпринимателем. Я была там в бизнес-инкубаторах, организациях, которые поддерживают молодых стартаперов, и видела много предпринимательниц и основательниц собственных проектов, причем не только экологических.

Я не могу интерпретировать его как супернегативное, но это показывает, что у людей, даже в Европе, есть сомнения в том, что девушка в одиночку может чего‑то достичь.

В России мне сложно. И экология сложная, и женское предпринимательство. Например, я четыре раза подавалась в Фонд содействия инновациям, но так ничего и не получила. Из 160 участников, которые выигрывали гранты в 2021 году, женщин — 17%, но в основном это социальные проекты. А по направлению «Ресурсосберегающая энергетика» всего два участника, причем один касался нефтянки, а второй — ветряков. Можно сделать вывод, что тема экологии не очень интересна в нашей стране.

А год назад я защищала в этом фонде свой проект, и со мной вообще не захотели разговаривать. Было три члена жюри: двое не особо участвовали в процессе, а один был достаточно агрессивный, он сказал мне, чтобы я пригласила мужчину-инженера. Меня это так выморозило тогда: это моя идея, я ее разработала, запатентовала, у меня есть образование, опыт работы — почему такое отношение?! Я не могу сказать, что весь фонд такой, но вот мне повстречались такие люди.

Все равно я решила, что буду подавать заявку в пятый раз. У меня и инновации, и патент, и реализованные проекты — все есть, поэтому буду до последнего биться. Конечно, существует и позитивный опыт: моя подруга — основательница IT-стартапа, получила грант от этого фонда. Просто энергетика в принципе мужская отрасль. Если кто‑то думает, что девушке за красивые глаза дадут денег, то это не так.

В 2019 году я получила в Париже награду Women in Green Tech за всю мою деятельность в целом. Women in Tech — это французская НКО, которая работает над снижением гендерного неравенства в технологиях и науке. Они открыли отделения в 65 странах, в том числе и у нас в Петербурге в конце 2019 года. Я стала ментором российского проекта наставничества для женщин в STEM (Science, Technology, Engineering and Mathematics), а также мы будем делать совместно с пятью другими странами программу Global Mentor in Tech.

Я побывала в 68 странах, подолгу жила в шести, пандемию, например, пересидела в Чили. Но жить постоянно я бы хотела во Франции. Мне понравилось и в Германии, но там похолоднее. Во Франции красивая природа и хорошая экология, вкусная еда, развитая экосистема для предпринимательства. И французы мне нравятся больше, чем немцы. Немцы педантичные, суровые. А французы — что‑то среднее между немцами и испанцами, и делают то, что обещали, и не сильно напряженные.

Во Франции я с 2019 года, сначала жила в Париже, потом переехала в Нант, обосноваться хотела бы на юге. Я не знаю языка, его надо будет учить, чтобы интегрироваться. Хотя у меня никогда не возникало проблем с английским, в комьюнити стартаперов и инженеров все говорят на нем пусть с русским, французским и каким‑нибудь еще акцентом.

Французы достаточно вежливые, если им что‑то не нравится, то они не будут ругаться, а спокойно тебе все объяснят. Пока не встречала показательного неприятия среди местных жителей. Но я немного общалась именно с французами-французами. Потому что среди стартаперов много мигрантов. В принципе сегодня мигрантов много везде, но во Франции много людей из Африки, потому что эти страны раньше были французскими колониями, люди знают язык, им проще получить здесь документы и адаптироваться.

Во Франции адвокаты, бухгалтерия, инженеры — все дороже, чем в России. Поэтому основные исследования я сейчас провожу именно через русскую компанию. Так я могу платить инженеру 500 евро, а во Франции пришлось бы 5000. Эта страна не рай на земле для бизнеса. Зато гранты здесь получать достаточно легко. Но и при этом нужно иметь софинансирование: личный капитал или помощь бизнес-ангела — частного лица, которое готово вкладывать деньги в рисковые стартапы, но получать при этом большой процент компании за небольшие деньги.

Традиционные источники энергии плохи тем, что выделяют при работе большое количество углекислого газа. Как это все влияет на нашу жизнь? В атмосферу выделяется все больше СО2, и возникает эффект теплицы: солнце отражается от земли и не может уйти, потому что сдерживается шапкой газов, из‑за этого температура на планете повышается. Поэтому тают ледники, поднимается уровень океана, вода в нем окисляется, возникают тайфуны, цунами, а в других местах происходит засуха. Например, озеро Чад высохло уже почти наполовину.

Альтернативные источники энергии тоже вредят, ведь генераторы нужно изготовить, потратить на них ресурсы, но такие затраты оказывают намного меньше влияния, чем использование традиционных источников энергии.

В России я пытаюсь договариваться о сотрудничестве с различными проектами, но это сложно. Люди, возможно, не готовы внедрять альтернативные источники энергии, потому что не видят этого. Например, в Германии сейчас на каждой крыше висит солнечная батарея, и местные жители думают: «О, у соседа есть, значит, мне тоже надо». Это важно, потому что такие солнечные панели помогают вырабатывать электричество и не использовать его от центральных электростанций, которые работают на газе или угле. Так меньше расходуются ресурсы, снижается выброс CO2.

На Земле становится все больше и больше людей, они хотят комфортной жизни: айфон, хорошую машину, кондиционер дома — электроэнергии на все это нужно очень много. И хотя генерация альтернативных источников повышается, ее недостаточно, чтобы покрывать все нужды людей.

Если взять страны Евросоюза, то они снизили свой выброс СО2 за последние 30 лет на 23%. Там есть амбициозные планы: необходимо снижать потребление, внедрять инновации, вводить «экологические» законы. Но это Европа, там люди к окружающей среде относятся осознанно, если взять Китай, где производят все для всех, то там нереально это сделать.

Не думаю, что осознанность появляется сама по себе, в человека я не верю. Нужен сильный политический драйвер. Но еще мне кажется, что нужно делать максимум того, что ты сам можешь. Я просто лучше себя чувствую, осознавая, что всеми своими силами пытаюсь сделать что‑то полезное для планеты.