На первых родах врач пальцами раскрыл мне шейку [чтобы простимулировать роды]. Это было очень больно, и мое отношение к гинекологам ухудшилось. Прошлой весной я была на диспансеризации, и когда села в кресло, акушерка вытаращила глаза и, не объясняя, что происходит, позвала врача. Он провел осмотр и сказал: «Знаете, у вас тут кое‑что не очень хорошее, может быть, и рак, вам, наверное, все удалят». На УЗИ нашли четыре миомы (доброкачественная опухоль из мышечной и соединительной ткани матки. — Прим. ред.) и один миоматозный узел. Сказали, что надо готовиться к плановой операции.
Мы отложили ее до осени, так как летом все заживает хуже из‑за жары и хирургические операции лучше не делать. Но после месячных у меня появилось кровотечение, и по пути на работу я заехала в женскую консультацию. Интуиция подсказала, что надо провериться. Врач осмотрела меня, сказала: «Боже, какой ужас» — и вызвала скорую. Меня отвезли в областную больницу и через два дня удалили матку, трубы и шейку.
Я спокойно пошла [на операцию] от незнания, что ждет меня после. Через неделю, за пару дней до выписки, начала задыхаться от капельницы с витаминами. Когда ее убрали, резко поднялась температура. Это случилось в пятницу, а в выходные в больнице есть только медсестры и дежурный врач. Температура не падала, шея опухла из‑за воспаленных лимфоузлов. В понедельник вся больница стояла на ушах. Состояние ухудшалось, а врачи не могли найти причину резкого лимфаденита (воспаление лимфатических узлов. — Прим. ред.). Из Москвы прилетел инфекционист, взял у меня кровь на стерильность, проверил на все лихорадки, вирусы и штаммы. Меня осмотрели все: лор, стоматолог, онколог, маммолог. Четыре раза делали КТ всего тела, ежедневно возили на УЗИ.
Когда приходил очередной врач, я говорила: «Не трогайте, пожалуйста, мне везде больно». У меня начались истерики из‑за моего состояния и из‑за того, что все пытались меня пощупать и постоянно осматривали. В итоге врачи не выявили источник воспаления и выписали экспериментальный антибиотик. На вторые сутки его приема температура начала падать. Я провела в больнице почти месяц и еще две недели долечивалась дома.
Мне важна определенность во всем, даже если это что‑то неприятное. Но я не знала, что со мной происходит. Не понимала, на что надеяться — вдруг я умру? А что будет со здоровьем, если останусь жива? Это было даже страшнее, чем физическая боль.
В интернете мало адекватной информации, отчасти поэтому я написала подробный пост об операции в инстаграме. Девушки стали находить меня по хештегу, и я начиталась от них разного мрака. Например, я общалась с женщиной, которая замужем за врачом. Все говорили ей о критическом положении, мол, «еще месяц и операция будет невозможна», а муж запрещал делать операцию. Считает, что матка — жизненно необходимый орган. А она боится, что он уйдет. Какая разница, расстанетесь вы или нет? На первом месте должны стоять собственная жизнь и здоровье.
Женщина за 50 лет, чей муж моложе ее на восемь лет, переживала, что после удаления матки не сможет ему родить. Девушки думают о ком угодно, кроме себя. Другая поделилась, что у нее был первый секс после операции. Спрашиваю: «Ну как?» Говорит: «Ему понравилось, он ничего не заметил». При чем тут он? Ведь важнее, как ты себя чувствовала, было ли больно, дискомфортно или было классно. Она сказала: «Я терпела». Все. Занавес.
Из‑за операции и лежачего состояния я сильно поправилась. Бывает тяжело физически, ощущение, что мочевой пузырь переполнен. Так как мне оставили яичники, то хирургический климакс не наступает. Периодически бывают ПМС, но организм все равно в шоке — яйцеклетка ежемесячно выходит наружу и говорит: «А где все?» А никого нет, и организм стрессует.
Операция — это фильтр, помогающий избавиться от людей, которых не должно быть рядом. Мои отношения длились 14 лет, мы жили в разных городах. Я была уверена в человеке, но, когда рассказала о проблемах со здоровьем, он исчез. Через два месяца молчания я спросила: «Мы что, расстались?» Ответил: «Да». Не убивалась и не страдала, но самолюбие было задето — когда у него были проблемы, я оставалась рядом. Еще у меня была анкета на сайте знакомств. После операции наткнулась на нее и провела эксперимент — рассказывала всем парням, что мне удалили матку. Одни спрашивали, как я себя чувствую, другие писали: «И что ты тогда тут делаешь?» Но в целом отношения с мужчинами не изменились, адекватные относятся к этому спокойно.
Либидо вернулось на второй день после операции. Еле лежала и ходила, как вдруг поняла, что срочно хочу секса. Это было какое‑то неконтролируемое желание. После операции я следовала указаниям врача, поэтому сейчас проблем с сексом нет. Теперь у меня более глубокие и яркие оргазмы, они стали лучше. Ну и большой плюс — нет страха незапланированно забеременеть.
Моя жизнь кардинально изменилась, я чувствую себя свободной от многих вещей. Раньше я старалась быть нужной людям, мужчинам. Вытирала всем сопли, спасала, разгребала их проблемы. Что я получала взамен? Ничего. Только опустошение и обиды, которые росли внутри меня миомами. Сейчас я прежде всего думаю о себе. И это не эгоизм, а любовь.
В 36 лет у меня нашли большую миому в матке и сделали лапароскопию (операция с минимальным хирургическим вмешательством. — Прим. ред.). Операция прошла успешно, но через какое‑то время начались кровотечения от эндометриоза (слизистая оболочка матки разрастается в других отделах организма. — Прим. ред.). Он прогрессировал, и появились новые миомы. Я стала пить гормональные таблетки по назначению врача, но результата не было, и я перешла на [гормональные] уколы. Они помогли, но вскоре кровотечения возобновились. Мне предложили остановить их прижиганием или удалить матку. Я посоветовалась с мужем и выбрала второй вариант, потому что за полгода очень устала и хотела, чтобы все это прекратилось.
Мы давно решили, что не хотим еще детей, тем более у нас их шестеро от разных браков. Большую роль сыграло то, что гинеколог успокоила меня. Она рассказала, что матка — это просто мышца, в здоровом состоянии она размером примерно со спичечный коробок, и нужна только для вынашивания ребенка. Если у кого‑то удаляют орган или его часть, жизнь на этом не заканчивается.
Психологического дискомфорта не было. Врач запретила читать об операции, так как на форумах пишут только те, у кого были проблемы. Соответственно, когда ты видишь это, думаешь, что удаление матки — это конец.
Выход из операции был легче, чем после удаления миомы, когда разрезали и зашивали матку. Было сложно первые четыре дня, я их провела в больнице, через неделю делала легкие восстанавливающие упражнения, через две с половиной села за руль, а через месяц пошла в спортзал, начала плавать и заниматься сексом. Я не боялась, потому что изучила строение женского тела. Только в первый раз немного переживала и следила за ощущениями. Если не знать свою анатомию, конечно, будет страшно, а от этого возникнет и физический дискомфорт.
Меня сильно вдохновляла знакомая, которой из‑за рака удалили трубы, матку, шейку и яичники. Ее стойкость поразила меня. Наверное, она все же переживала, но внешне была бойцом. Поэтому я решила не волноваться. Операция ни на что не повлияла, удаление матки, как правило, не сказывается на здоровье. У меня есть ПМС (болит грудь, повышается аппетит, меняется настроение) и овуляция, ведь яичники вырабатывают половые гормоны.
Сначала сомневалась, рассказывать ли об удалении матки публично — на меня в инстаграме подписаны все друзья, коллеги, знакомые. Было страшно открыться. Но я поняла, как много женщин подавлены, страдают и не могут получить помощь, потому что об этом не принято говорить. Считается, что это стыдно. Но жить в страданиях и депрессии, думать, что ты неполноценная, — ненормально. Я решила: надо, чтобы кто‑то начал говорить.
Сейчас учусь на коуча и хочу применять знания в восстановительной терапии — поддерживать людей после операций. Женщины часто пишут мне, что они в панике и ужасе от предстоящего удаления матки. Меня шокируют истории, когда врачи говорят: «Не рассказывай ничего мужу». Для чего это делают? Это не их зона ответственности, лучше посоветовать обратиться к психотерапевту. А врачи дают установку, что гистерэктомии нужно стыдиться, и закладывают почву для депрессии.
Я организовала проект «Я женщина». Приглашаю туда специалистов, гинекологов, врачей, коучей, которые рассказывают о здоровье. В чате все делятся позитивным опытом, чтобы не было так, как на форумах — один мрак про последствия, что «после операции ты перестаешь быть женщиной». Не знаю, почему мы ассоциируемся с маткой. Если так рассуждать, то женщину женщиной делают яичники — это они выделяют все гормоны. Важно знать свое тело и какие процессы в нем происходят, изучить элементарную анатомию.
Миссия проекта — просвещение. Показать всем, что это частая проблема, что многие уходят в жуткую депрессию после операции и вернуть их не так просто. Окружающие остро реагируют, потому что ничего не знают о гистерэктомии. Если сами женщины не в курсе, что у их близких была такая операция, то что говорить про остальных. Важно перестать стыдиться себя и своего тела и начать разговаривать с близкими, особенно с партнером. Искренность и открытость, даже если поначалу они дискомфортны, принесут счастье и гармонию.
В 24 года мне удалили одну трубу из‑за внематочной беременности на девятой неделе. Она была деформирована, длиннее второй. Обычно эмбрион двигается по трубе до матки три-четыре дня, но он начал развиваться на ее стенке. Через три года умерла бабушка, и в тот же день я сдала кровь на ХГЧ (гормон, который вырабатывается после имплантации эмбриона. — Прим. ред.), так как тест показал беременность. Она подтвердилась, но из‑за переживаний после утраты случился выкидыш.
В 2014 году я снова забеременела, и из‑за кишечных коликов, которые сводили меня с ума, я пошла в частную клинику, где снова диагностировали внематочную беременность. Слышала, как бьется сердце моего ребенка, и после слов врача: «Срочно в больницу, труба может лопнуть, и вас не спасут» — у меня помутился разум. Душа разорвалась на мелкие кусочки от боли и несправедливости. Мне вызвали скорую и отправили в больницу на операцию, а после сказали, что, когда я поправлюсь, можно попробовать ЭКО.
Мной двигало лишь желание стать мамой, увидеть малыша и почувствовать его запах. Мы посещали врачей, сдавали анализы, но в начале карантина у меня возникли кровянистые выделения после менструации. Как только поликлиники открылись, мы поехали к врачу. Ей показалось, что шейка не в очень хорошем состоянии, хотя по результатам онкоцитологии все было хорошо. Мне поставили дисплазию (структурные изменения клеток эпителия. — Прим. ред.) под вопросом и отправили на биопсию (забор клеток или тканей из организма. — Прим. ред.).
Очень хочется забыть тот страшный день. Было солнечно и жарко, мы с мужем приехали за результатами гистологии. Врач был на операции, пришлось ждать его во дворе два часа. Сильно переживала и не находила себе места, но верила, что все будет хорошо. В кабинет мне нужно было зайти одной — такие диагнозы сообщаются совершеннолетнему пациенту наедине. Там врач грустным голосом и с непонятными медицинскими терминами озвучил, что со мной. У меня был шок. Ничего не поняла, перебила его и спросила: «Это рак? Я умираю? У меня есть шансы? А родить смогу?» Врач опустил голову и сказал, что уже не получится и нужно лечиться. Вышла из кабинета на полусогнутых ногах, подошла к мужу и в лоб сказала: «Это рак. Разводись со мной — у меня никогда не будет детей». Помню только, что, выходя из клиники, кричала и мне предложили успокоительное.
Потребовался пересмотр стекол (гистологических, с образцами тканей. — Прим. ред.), чтобы убедиться в диагнозе. Мне подтвердили рак шейки матки. Онколог сразу сказал, что медлить нельзя и нужна операция, поскольку в любой момент может начаться маточное кровотечение. Мне уже тогда было нехорошо: температура 37,5, озноб и боли внизу живота, от которых хотелось лезть на стенку. Я постоянно спала, мало ела и чувствовала апатию. Примерно за два месяца до биопсии начала замечать ухудшение самочувствия — голова кружилась, давление было повышенным.
Кто‑то отказывается от операции из‑за страха остаться без детей. Со мной в палате лежали девочки, которые винили себя за это. У них был выбор — удалить матку или вырезать опухоль и продолжить лечение, что дает около 60% шансов на выздоровление. Они выбрали второй вариант, но из‑за метастаз (распространение опухолевых клеток. — Прим. ред.) произошел рецидив. В моем случае выбора не было (вид лечения зависит от размера и места опухоли, вида рака). Мне удалили матку и шейку, а яичники оставили, чтобы не подвергать организм раннему климаксу.
Я сильно переживала в день операции. Думала о том, что хочется жить, побывать в разных местах, съездить на море. Первые сутки после я провела в реанимации, было плохо и больно, особенно тяжело видеть смерть людей, которые лежали в больнице в одно время со мной, находиться под трубками и аппаратурой.
Пытаюсь брать себя в руки, рисую, пишу посты, отдыхаю на свежем воздухе. Очень важный момент — я не стараюсь отвлечься и забыть о случившемся, а разрешаю себе погрустить, поплакать, пожаловаться мужу. Это мои эмоции, и их нужно проживать.
Первое чувство после операции — осознание, что я никогда не буду матерью. Второе — что друзья, знакомые и родственники говорят мужу: «Ты подумай, зачем тебе это. Она все равно умрет, а ты молодой, перспективный, будут у тебя еще дети». Многие отвернулись, но у меня получилось все принять. На все праздники после заболевания я загадывала одно — жить.
Я была готова, что муж уйдет от меня. Это его выбор, который я бы приняла и поняла. Но он открылся с другой стороны. Мне очень повезло, потому что после больницы муж взял отпуск и был рядом со мной: ухаживал, делал перевязки, гулял с собаками, готовил, помогал восстановиться после операции.
Как только он вышел на работу, у меня начались психологические откаты — опять слезы, страх и апатия. Особенно накрывает, когда я прохожу обследование, чтобы убедиться, что со мной все хорошо. Откаты длятся от нескольких минут до нескольких суток. В такие моменты я боюсь наступления ночи, просыпаюсь каждые полчаса и проверяю, жива ли. До сих пор страшно, что я не увижу любимого мужа и родных, что умру или случится рецидив.
Кажется, что семье было еще труднее. Папа, например, плакал. Родственники не знали, как меня поддержать, и сами оказались в психологической ловушке. На самом деле нужно просто обнять человека, рассказать, как после болезни вы поедете в путешествие, не обесценивать эмоции и ни в коем случае не закрываться. Начните с вопроса: «Как у тебя дела?» В России не хватает психологов-онкологов, которые бы бесплатно помогали справляться пациенту и его родственникам. Я бы не отказалась от помощи, чтобы проработать некоторые моменты, но специалисты платные, а у нас нет таких средств. Психотерапевты в поликлинике лишь прописывают успокоительные.
Сейчас в моем сердце живет только любовь, у меня нет времени страдать и жалеть себя. Хотя в самом начале я хотела отправиться на тот же свет, где мои неродившиеся дети. Жизнь продолжается, с детьми или без них. Не нужно справляться и бежать от этого, лучше научиться проживать любую эмоцию.
