Елена Ханга: «Секс — это повод поговорить на социальные темы»

Я впервые появилась на телевидении в передаче «Взгляд», которую вели Влад Листьев, Александр Любимов и Дмитрий Захаров — три мушкетера, как я их называла. Думаю, Леня Парфенов там меня и увидел. А потом, когда стал генеральным продюсером, вспомнил — где Ханга? Ему говорят: уехала давно в Америку. Но Леня слова «нет» не знает. Он меня нашел. Предложение я долго не принимала всерьез. Ну представьте, вы уже много лет живете в другой стране, уже выбрали специальность (я собиралась быть психотерапевтом), уже учитесь в университете, и тут вам предлагают вернуться. Это было начало девяностых. Здесь все было непонятно, а там у меня уже была сытая, размеренная жизнь. Поэтому я на телефонные звонки из Москвы особо не реагировала. А потом Леня приехал и буквально за ухо меня забрал.

Тогда было золотое время для телевидения. Сейчас что мы смотрим? Купленные форматы. Все уже обкатано и по много раз. А формат передачи «Про это», которую я вела с 1997 по 2000 год, до сих пор никто не повторил. Конечно же, были тогда и есть сейчас всякие шоу для взрослых: хотите — эротические, хотите — порнографические. Но там о сексе не разговаривают. Тем более что наша передача, я считаю, была не совсем о сексе. Секс — это повод поговорить на социальные темы. Была у нас, например, передача о сексуальном образовании в школе, на которую я позвала свою первую учительницу Ирину Семеновну Зильберман. Мы говорили о том, как плохо, что вместо дипломированных специалистов — сексопатологов, врачей, соцработников — этот предмет ведет любой учитель, у которого вдруг окажется свободная пара. Учитель физкультуры, учитель биологии, учитель химии. В результате сплошная профанация. А это очень важная тема. Особенно сейчас, когда интернет открыл доступ к порнографии. Любой ребенок может совершенно случайно наткнуться на это.

Когда моей дочери Лизе было семь лет, она очень хотела сестренку. Ходила за мной и говорила: «Мам, купи мне девочку», как ребенок говорит «купи куклу», «купи собаку». А поскольку я не реагировала, она взяла и набрала в интернете «купить девочку». Можете себе представить, что там вылезло? Я тогда вызвала IT-специалиста заблокировать ненужные сайты. Он повозился, попыхтел и говорит: «Вы же понимание, что я сейчас ерундой занимаюсь?» Я спрашиваю: «Почему?» «Потому что ваша дочь пойдет в гости и все это увидит. Вы же не можете заблокировать интернет у всех ее подружек. Надо блокировать вот здесь, — и показывает пальцем на голову. — Вы ей объясните все, тогда и меня вызывать не надо». В свое время мне что-то похожее сказала доктор Рут — известный американский сексопатолог, писательница и телеведущая. Мы встретились на одной конференции в Италии, я воспользовалась случаем и спросила, когда начинать говорить о сексе с ребенком. Она говорит: «А сколько ребенку?» — «Семь». — «Вот видите, вы уже опоздали на семь лет». То есть, конечно, без физиологических подробностей, но надо с самого начала объяснять, что папа с мамой делает. Что он не делает ей больно, а любит ее. А то ребенок зашел случайно в спальню, и что у него в голове останется? Он побоится спросить у вас, что это было. Но травма и ложное представление о сексе может остаться на всю жизнь.

Войти в тему секса было очень сложно. Мы долго репетировали. Леня ставил меня напротив камеры и говорил: «Повтори это слово. Как называется эта часть тела? И перестань глупо хихикать, когда ты это говоришь. В твоем возрасте уже пора быть профессионалом». Ломала себя через колено. Долго не могла найти правильную тональность. У нас в стране на тот момент говорили об отношениях между мужчиной и женщиной или языком Пушкина — поцелуй, камера отъезжает, и ты только догадываешься, что там происходит за кадром, — или так, как пишут на заборе. А потом моя приятельница, мать пятерых детей, предложила: «А ты смотри в камеру и разговаривай со мной. С одной стороны, вроде как с подругой, а с другой — со взрослой, опытной женщиной, матерью пятерых детей».

На съемку зрители приходили в подчеркнуто официальном виде — в пиджаках, в галстуках. Как будто собрались на бизнес-переговоры. Чтобы показать, что задача передачи — не эротическое возбуждение, а стремление породниться, поговорить на темы, которые всех волнуют, не боясь, что кто-то рассмеется или скажет пошлость. Ведь достаточно одного взгляда или хамской выходки, чтобы в этом хрустальном ощущении пошла трещина. И все, ты уже не соберешь передачу. Тогда еще подстав не было. Мы категорически не хотели использовать актеров. Наши девочки-редакторы, закончившие психфак, встречались заранее с потенциальными героями, чтобы убедиться в том, что этот человек не сумасшедший и не собирается с помощью передачи сводить с кем-то счеты.

Команда была отличная: Андрей Лошак, Анжела Боскис, другие ребята — все сильно моложе меня. Мы этим жили, горели. Нам никто ничего не запрещал — и от этого было еще сложнее. Когда у тебя цензура, ты работаешь, как лошадь в шорах: сюда ходи, сюда не ходи. А там единственным ориентиром было внутреннее ощущение. Если ты чувствуешь, что тебе гадко и хочется принять душ, значит, что-то не то. Я даже не знала, что Андрей Лошак все три года, пока шла передача, собирал письма телезрителей. Это так трогательно. Мне их никогда не показывали, потому что я очень тревожная. Если мне перед эфиром сказать гадость, я замкнусь и вообще не выйду. А в газетах писали только гадости. И вот я приходила и говорила: «Ну-ка дайте мне такую-то газету» — потому что мне сказали, что там что-то написано. И мне давали — с вырезанной статьей. Я не понимала, что это специально вырезали. Просила принести другую. А в другой на том месте пролит чай или еще что-то. Потому что знали, если что-то мне сказать, я полностью деморализуюсь.

Самое яркое воспоминание — передача о сексе инвалидов. Девушка-инвалид переписывалась с парнем, который сидел в тюрьме. Не помню, каким образом они нашли друг друга, но нашли. И то ли она ему соврала, то ли просто умолчала о том, что не ходит, но у них целый год была большая любовь по переписке. А жила она в санатории — назовем это так. И когда срок закончился, парень решил к ней приехать. Девушка понимала, что для него это будет шок. Не хотела предстать перед ним в коляске и придумала встретиться в бассейне — плавать она могла. И вот он приехал, и она слышит, как нянечки говорят: «Смотри, какой красавец, и пришел к этой». А парень действительно оказался красавцем. Они встретились, купались вместе. И так деликатно он себя повел, так красиво сыграл влюбленного перед всеми этими нянечками и подружками за все годы, что она его поддерживала. Помню, на этой передаче все плакали.

Мы были первыми, кто заговорил о нетрадиционной сексуальной ориентации. Первыми, кто заговорил о СПИДе. Тогда считалось, что это болезнь проституток и геев, а у нас в стране такого не может быть. Мы подняли проблему подростков в провинции, где им делать вообще нечего. Я уж не говорю о том, сколько мы сделали передач о безопасном сексе. У нас самая читающая страна в мире, как мы любим говорить. В космос первые полетели. За нами Достоевский и Толстой. При этом тридцатилетние, сорокалетние мужчины ни за что не будут предохраняться: герои нашей передачи говорили, что заниматься сексом в презервативе — все равно что нюхать розу в противогазе. Кандидаты наук, начальники отделов, вся эта образованная публика ездит по командировкам, цепляет грязь и везет домой. Даже если отвлечься от того, что изменять плохо, — все-таки мы говорили о сексе, а не о морали. Но если ты это делаешь, ты подумай о семье. А в ответ слышу: «Нет, ну мы же с приличными женщинами». Это что за показатель — приличная женщина? Она из хорошей семьи? Или у нее высшее образование? «Она медсестра».

Темы были разные: «Женский оргазм», «Секс и литература», «Секс и искусство», «Секс и шпионы», «Тантрический секс». После этой передачи нам долго присылали письма с просьбой выслать кассету с записью. Мы шли навстречу, записывали и высылали тоннами, пока мне не сказали: «Лен, у нас столько денег нет».

Я привыкла скорее к агрессии, чем к положительным отзывам. Люди стесняются подойти сказать хорошее, а плохое — с удовольствием. Как-то, когда я уже делала «Принцип домино», ко мне подошла старушка маленького такого роста и стала что-то говорить. Я нагнулась послушать, а она взяла и плюнула мне в лицо. И прокляла до пятого колена: «Это тебе за передачу «Про это». Я говорю: «Бабушка, эта передача десять лет назад закончилась». А она все помнила. Или, может, повторы смотрела. Было такое, передачу перекупил другой канал и спустя много лет стал показывать. До меня дозванивались бывшие герои: «Умоляю, снимите с эфира. Я там такое рассказываю, а у меня жена». Или: «Я теперь банкир, у меня серьезная компания». Я дозвонилась до Парфенова, он поднял свои контакты и снял с эфира передачу.

В 2001 году на канале НТВ запустилось ток-шоу «Принцип домино». Тоже знаковая передача. Мы работали в формате, в каком сейчас работает Малахов и многие другие. Но они все выходят в записи, а мы — в прямом эфире. И нам в прямой эфир звонили даже из Америки при разнице в восемь часов. У «Принципа домино» была очень простая схема. Передача строится на разнице позиций. Главное, чтобы никто из героев неожиданно не «сполз с позиции» и не переметнулся на сторону оппонента. Тогда передаче конец. У нас был целый список спикеров, которые всегда сделают эфир. Лолита очень хорошо говорила, Лена Ленина, Жириновский. Ощущение, что он теряет над собой контроль, — иллюзия. Ничего он не теряет и прекрасно знает, что делает. Помню, на одной передаче он заявил, что все женщины проститутки. Мол, если девушка выходит замуж за богатого, чем это отличается от поведения проститутки? Только тем, что проститутка работает за наличные, а жена — за дома, дачи и машины. Потом он достал деньги: «Вот я сейчас докажу, что все проститутки и вы проститутка», — и швырнул мне их в лицо. Все оторопели. Редактор говорит: «Уходим на рекламу». И тут Жириновский: «Лена, я тебя не зашиб? Скучно! Герои неинтересные пришли. Зато теперь все смотреть будут!» В «Принципе домино» впервые появился Ваня Ургант. Передача называлась «Откуда берется юмор». Иван блистал. Это было его первое появление как юмориста, и я тогда сказала: «Пройдет время, и он сделает всех».

Я всегда старалась делать так: отработала, закрыла дверь и забыла. И дальше настоящая жизнь начинается. Ни муж, ни свекровь не смотрели мои передачи. Свекровь как-то вызвала домой мастеров установить спутниковую тарелку. А я забежала на секунду за зонтиком. Ребята спрашивают у нее: «Это что, Ханга?» «Какая Ханга?» — «Телеведущая! Только что зашла взяла зонтик». — «Нет, это жена моего сына».

Я не феминистка, боже упаси. Хотя считаю, что ничего плохого в этом нет. Был такой случай. Во времена моей работы в газете «Московские новости» я стояла в очереди в буфет. И что-то надоело мне стоять в очереди. Обогнула я одного военного корреспондента и встала кокетливо перед ним. А он мне говорит: «Лен, как в очереди стоять, так ты не хочешь. Намекаешь на то, что ты женщина и тебя надо пропустить. А как поехать в Америку в командировку, так ты кричишь, что у нас равенство. Ты уж определись — ты женщина или журналист? А то когда тебе удобно, ты тут же вытаскиваешь свой чепчик, надеваешь его на голову и кричишь, что ты женщина». Это был хороший урок.

Из соцсетей я читаю фейсбук, но ничего не пишу. Не думаю, что мое мнение кому-то интересно. Единственный раз я написала в ответ на заметку о том, что у нас открывают детский сад для пожилых людей. В Америке это так называется. Я только что оттуда, и меня там поводили по таким «садам» в качестве артистки. Представьте, вам семьдесят лет, вы здоровы, дети живут отдельно — грустно, тоскливо, делать нечего, только сидеть телевизор смотреть. И вы приходите в такой клуб. Там, во-первых, вам завтрак, обед и ужин. Во-вторых, уроки йоги, бассейн, рисование, лепка, по вечерам танцы. Они вместе ходят в кино, ездят на специальной машине в театр. А если дети живут далеко, предоставляется машина, чтобы съездить их повидать. И это все бесплатно. Я была свидетельницей сцены, когда одна старуха Шапокляк выясняла, будет ли икра на завтрак. Ей говорят: «Нет, только на обед». — «Как на обед?» То есть старики там живут как у Христа за пазухой. Я прочитала, что у нас тоже хотят такое открыть, а люди пишут: «Как? Зачем это надо?» Вот я и написала — как зачем? Они, может, и старенькие, но им интересно общаться. Дай бог, чтобы нам хватило энергии сделать такое для наших стариков. Когда-то на передаче у Малахова я предложила поставить памятник бабушке — не конкретной какой-то, собирательный образ. Я считаю, все держится на бабушках. Родители заняты, делают карьеру, а что такое хорошо, что такое плохо рассказывает бабушка. Вот сейчас в фейсбуке обсуждают, куда поставить памятник гопнику. На мой взгляд, памятник бабушке значительно актуальнее.

Моя книга «Про все» была издана в Нью-Йорке. Русская версия — это часть американской книги, в которую я чуть-чуть дописала про «Про это». Американскую книгу перевели на японский. Она рекомендуется к прочтению студентам. Я узнала об этом случайно. В метро ко мне подошла девушка и спросила: «Вы автор?» У нее в руках была книга со мной на обложке. Я говорю: «Я. А вам как — понравилось?» «В том-то и дело, что очень не понравилось, но у нас сегодня экзамен. Расскажите, чем там все закончилось».

Когда мы делали пилот «Форта Боярд», у нас было задание — прыгнуть с высокой скалы в море. Перед нами англичанка должна была прыгать. И вот она мучилась, ее полчаса тошнило от страха. Следующие на очереди — мы. Выходит Марианна Максимовская, прыгает — и все. Французская съемочная группа ничего понять не может: «Чего она туда сиганула? А как же страдания? Мучения?» « Вы что, не боитесь?» — спрашивают. Она: «Конечно, боюсь. Но раз Леня сказал прыгать, что теперь рыдать? Все равно придется прыгать». Так везде. Леня сказал, что надо прыгать, и мы прыгнули.