«Одно дело собрать лапу кошке, другое — хомяку»: как работает врач-экзотолог 🐍🦝🐤

В детстве у меня была безумная любовь ко всем животным, дома стояли книжки Джеральда Даррелла (английский анималист. — Прим. ред.), особенно мне нравилась «Моя семья и другие звери». Я ходила в импровизированные исследовательские походы, брала с собой блокнот и записывала, как ведут себя ящерицы и жуки в природе. Это было одним из моих любимых занятий. Причем я всех таскала домой, из‑за чего у меня были большие проблемы с бабушкой. Она не понимала, почему она достает спички, а внутри сидит моя коллекция жуков или ящериц. За все детство у меня успели пожить собаки, кошки, серая ворона, шиншиллы, волнистый попугай, рыбки, хомячки, рептилии и жуки.

Я очень благодарна родителям за то, что они никогда не навязывали мне свое мнение о том, чем я должна заниматься. Поэтому, когда я захотела пойти волонтерить в организацию «Друзья», которая помогает бездомным животным, мама меня поддержала. Как это обычно и происходит — сначала ты просто приходишь, спустя время становишься своим, и тебе разрешают делать что‑то большее. Так я начала с четырнадцати лет «работать» в ветеринарной клинике, принадлежавшей «Друзьям». Сначала гуляла с собаками, помогала с бытовыми делами. Когда мне уже исполнилось шестнадцать, меня допускали на операции, я могла поставить капельницу или укол животному — это была более медицинская работа. Тогда моими подопечными были только собаки и кошки. Сейчас не понимаю, как я, будучи четырнадцатилетней девочкой, не побоялась куда‑то пойти работать, но тогда мне это казалось нормальным.

А когда пришло время выбирать профессию, у меня было не так много вариантов — ветеринарные вузы или биологические факультеты. Так как мы все понимаем, что такое наука в России, к сожалению, то все мои родственники дружно сказали, что идти в нее не надо. Может, из‑за этого я и выбрала экзотов — чтобы лечить животных на практике и при этом косвенно заниматься научной деятельностью, читая статьи и исследования.

Понятия «экзотолог» в ветеринарии, вообще, нет, это придуманное кем‑то когда‑то слово. Есть специалист по лечению экзотических животных: рептилий, птиц, амфибий, грызунов и других. Как правило, у каждого специалиста свой круг животных, которых он принимает. А есть такие врачи, как я, которые ни туда, ни сюда, — я принимаю практически всех, кроме амфибий.

Обычно нужно проработать какое‑то количество времени, чтобы понять, что тебе интересно и с какими животными ты хочешь остаться. Потихоньку так и получается — в какой‑то момент у тебя становится больше рептилий или больше птиц. Я сейчас не готова бросить всех и уйти в одну область, но, возможно, в будущем это произойдет само. Все зависит от навыков, опыта и твоего личного интереса. В принципе, на интересе и держится вся специальность, потому что в институтах не очень-то и собак с кошками учат лечить, а что касается экзотических животных, то это всегда только самообразование. Наверное, это абсолютно нормальная система — ни один вуз не сделает тебя специалистом, пока ты этого сам не захочешь. Чем больше ты читаешь и разбираешься, тем более классным профессионалом становишься. Нельзя пройти какой‑то курс «Как лечить всех животных на свете», и все, это невозможно. Даже у врачей, которые по тридцать-сорок лет работают, бывают случаи, что они не знают, как лечить и что делать. Это нормально. Когда такое происходит, ты садишься за литературу, спрашиваешь совета у более опытных коллег или тех, кто сталкивался с этим, — так и растешь как специалист.

Я работаю в клинике с третьего курса, всего шесть лет. В основном ко мне приводят животных-компаньонов, которых люди заводят себе. Мы разные, и наши приоритеты разные — одному хочется собаку, а другому хамелеона. И хамелеонам тоже ведь нужно лечиться. Иногда на прием могут попасть дикие животные: например, ежик прибился к людям, они его подобрали и принесли ко мне. Бывает, что подбирают взрослых птиц и птенцов и приносят, но это редкость, и большая часть моей работы все же связана с домашними животными.

К сожалению, люди постоянно заводят питомцев до того, как изучить о них информацию и понять, готовы ли они к этому морально и финансово. Берут хамелеона за две тысячи рублей, думая, что это недорого, а потом выясняется, что ему нужен террариум стоимостью минимум двадцать пять тысяч. В этот момент многие предпочитают думать, что хамелеону нормально и без террариума, экономят деньги, а животное страдает. Я всегда прошу очень внимательно обдумывать решение завести любого экзота.

Если же человек осознанно делает этот выбор — завести, например, енота — и он готов обеспечить ему хорошие условия, отдельную комнату, постоянно следить за тем, не съел ли он что‑нибудь и не разрушил ли квартиру, то это нормально. Но в целом, думаю, это какой‑то корыстный интерес человека — иметь милую, необычную зверушку не как у всех. Но я никому не посоветую заводить енота — они очень активны, все пробуют на зуб, ломают, могут быть агрессивны даже к владельцам.

Случается, что ко мне приходят люди и говорят, что хотят приобрести животное, но многое о нем не знают, и спрашивают мое мнение как врача. Я так люблю этих людей! Это прекрасно, когда у человека хватает осознанности, чтобы выяснить эти моменты заранее, но это единичные случаи. Иногда я отговариваю их, потому что вижу, что они не готовы и делают это, например, для ребенка. А это всегда очень спорно. Если взять кролика — ребенок может его просто сломать при попытке обнять, змей и черепах особо не потрогаешь, а зачем ребенку животное, с которым он не может играть? Поэтому очень важно все обдумывать — наше желание иметь животное, конечно, сильное, но качество его жизни должно играть решающую роль. И если мы не готовы обеспечить ему комфортные условия, то не надо. Я сама безумно хочу собаку, но я четко осознаю, что из‑за работы дома меня почти не бывает — этот пес будет несчастным. Так что пока никакой собаки.

Проблемы со здоровьем у животных возникают из‑за многих факторов — и из‑за сбоя в организме, и из‑за плохого содержания и отношения владельцев. Просто в разных случаях одно больше играет, а другое меньше. Если говорить о рептилиях, то у них в 90% случаев патологии связаны с нарушением условий содержания. Это косвенная или прямая вина человека. Но часто я сталкиваюсь и с таким, что владельцы чудесные: смотришь на них и радуешься, сердце наполняется теплотой, оттого что есть такие внимательные люди, — а у животного возникает заболевание, которое мы не можем вылечить. К сожалению, не угадаешь.

Поэтому профилактические осмотры обязательны и желательны для всех животных. Но у нас культура посещения врача с профилактической целью в целом очень слабо развита, это идет от человека в ветеринарию. Плюс касаемо экзотов это неоднозначно, потому что многие из них стрессозависимые и часто их показывать тоже не стоит. Это, например, все кролики и грызуны — они на приеме испытывают сильный стресс, некоторые могут умереть прямо во время осмотра, потому что напуганы. Предотвратить это на 100% невозможно. Если мы знаем, что животное тяжело переносит врачей, а на прием нужно, то иногда назначаем седативные препараты перед походом, чтобы хоть немного снизить уровень стресса. Но это все нужно делать обязательно после консультации с врачом, а не самостоятельно, потому что многие патологии могут скрываться на фоне эффектов седативных препаратов, и можно сделать только хуже.

Один-два раза в год рекомендуется показываться, если с животным все хорошо. Особенно это касается тех, кто обладает стратегией сокрытия боли и покажет что‑то, только когда все уже совсем плохо. Это опять же грызуны и кролики — эволюционный механизм, который помогает им выживать, заставляет их скрывать боль: если в природе кролик по малейшему поводу покажет слабость, то станет первым блюдом на столе у хищника. Поэтому пока он может терпеть, он будет терпеть. И чаще всего мы видим какие‑то недомогания и признаки, когда все уже плохо.

В том числе это наша задача — сделать практику профосмотров массовой, потому что многое зависит от того, как мы общаемся с владельцем. Часто человек приходит с проблемой, доктор лечит и отпускает их, но это неправильный подход. Нужно объяснить, почему это произошло, как этого можно было бы избежать и как часто нужно приходить в будущем, чтобы застать проблему на ранней стадии.

Обезьянка Чита — звезда моей карьеры, ее появление в клинике — это всегда праздник. Все встают на уши, никто не может остаться равнодушным, особенно мужчины, потому что к ним у Читы исключительное внимание. Она уже очень старенькая обезьяна, ей 27 лет, а их средняя продолжительность жизни — около 30. Чита — тот редкий случай, когда к нам попало цирковое животное. Ее владелица всю жизнь работала дрессировщицей, выступала с Читой и забрала ее с собой на пенсию.

Приматы это вообще отдельная история, потому что они практически маленькие люди. И, помимо того, что нужно выявить патологию, необходимо искать к ним психологический подход. Чита, например, терпеть не может женщин, а из всех женщин она больше всех не может терпеть меня, потому что я делаю ей больно, когда беру какие‑то анализы. И она достаточно серьезно выражает свою агрессию: может укусить, царапнуть или прыгнуть на меня. Бывали случаи, когда у нее совсем не было настроения, а нам нужно сдать кровь на анализы, — я брала двух ассистентов-мальчиков под руки, чтобы они ее отвлекали. Стоит войти любому мужчине в кабинет, эта обезьяна просто расцветает. Забывает, что ей больно, что рядом стоит злой доктор, и начинает заигрывать с мальчиками — подмигивает им, моргает глазками, хлопает ресницами, протягивает им лапки, мол, держите меня за ручки. Они с ней разговаривают, отвлекают, и только так мы проводим медицинские манипуляции. Владелица тоже не всегда может с ней совладать, у нее много шрамов от Читы. Не надо заводить такое животное, если не имеешь стажа работы с ним, — это тяжело психически и физически.

Самые сложные эмоционально случаи — это те, когда ты не можешь ничего сделать для животного и понимаешь, что твои возможности заканчиваются и нужно об этом сказать владельцу. Мы боремся за качество жизни и, если понимаем, что животное мучается, стараемся открыто говорить, что в этой ситуации лучше всего будет перестать его мучить и усыпить. Все усложняется тем, что я работаю с животными, про которых меньше исследований, у которых меньше врачей, для которых меньше технологических возможностей. Зачастую их размер сильно ограничивает возможность вмешательства: одно дело прооперировать и собрать лапу кошке, другое дело — сделать это с хомяком.

Я считаю, нужно говорить о том, что ветеринария — это тяжелая работа. Многие люди оканчивают академию и не работают по специальности, потому что это вообще не то, что они себе представляли. Это тяжело эмоционально и физически — мы работаем ночами, по несколько смен подряд; иногда это большие животные, укусы, царапины, лечение после укусов. Все это не сочетается с той картинкой, которая транслируется в обществе, что ветеринария — это непыльная работа, когда ты обнимаешься с собаками и вакцинируешь кошек.

Такое несоответствие ожиданий с реальностью порождает то, что многие уходят из специальности. Из моего потока в ветеринарии работает меньше, чем одна четверть группы. Это не плохо и не значит, что они слабые и не выдержали. Просто для них это не то, чего они хотели.

Еще у людей много ошибочных оценочных суждений о возрасте — какая‑то постсоветская установка, что чем дольше ты работаешь, тем ты компетентнее. Бывают люди, которые с порога говорят: «А можно доктора позвать?» — и ты на секундочку впадаешь в ступор, ведь я же уже здесь. Сейчас есть огромное количество площадок и оборудования, чтобы учиться, а вся информация — в свободном доступе. Поэтому судить об опыте врача по его возрасту — большая ошибка. Я надеюсь, что люди начнут это понимать раньше, чем я постарею.

Тем не менее я всегда с огромным восторгом рассказываю о своей работе. В других аспектах она прекрасна — животные дарят тебе огромное количество положительных эмоций. Да и сама возможность прикоснуться к зверям, которых ты вообще никогда не видел и не увидел бы, дает большой эмоциональный подъем.