С первых дней после зачатия я понимала, что оно произошло: внутри было особое чувство наполненности. Потом появились две полоски, и мы с мужем побежали в женскую консультацию, чтобы не сомневаться, что беременность наступила. Но в эйфории я пребывала не долго. К концу пятой недели мое состояние резко ухудшилось.
У меня начался токсикоз. Особенно плохо мне становилось в общественном транспорте. Из Химок я обычно добираюсь до работы на маршрутке, а затем на метро. Несколько дней подряд я просила водителя маршрутки остановиться на Ленинградке. Меня рвало на обочине. Мне было стыдно, но я ничего не могла поделать. Я подолгу стояла перед входом в метро и старалась привести себя в чувство. А в подземке все как обычно — утренняя толпа, не хватает воздуха, никто не уступает места.
Сначала я думала — ну и что, что тошнит, токсикоз на то и токсикоз. Но тошнота не отступала даже ночью. Я теряла аппетит, меня рвало даже от глотка воды. Если в желудке ничего не было, то меня рвало пустотой. На четвертый день мое терпение лопнуло и я доползла в женскую консультацию.
«Сколько раз рвота? Восемь? Еще и терпела так долго, нужно было сразу приходить, как только недомогание почувствовала», — причитала врач, выписывая мне направление в стационар Химкинского роддома. Из ЖК я поехала домой собирать необходимые вещи. Я взвесилась и обнаружила, что похудела на два килограмма. Мне стало страшно.
В стационар мы приехали вместе с мужем.
«Вам нужно подняться на пятый этаж, это отделение гинекологии. Там на посту вас оформит дежурная медсестра. Верхнюю одежду и вещи оставляйте здесь, мужчинам туда нельзя», — сказал мне охранник и указал на дверь, за которой находилась лестница. Ступеньки казались бесконечными, но я как-то взобралась на этот пятый этаж. Это восхождение заняло у меня целую вечность, я все время останавливалась и пыталась отдышаться.
На посту меня расспросили про симптомы и ощущения, заполнили карту пациента, затем определили в четырехместную палату. Вместе с санитаркой я спустилась вниз на грузовом лифте за своими вещами, поцеловала мужа и вернулась в палату. Две мои соседки не обратили на меня внимания и не прервали разговор. Обе были беременны, у обеих отслоилась плацента. Настроение у них было не очень.
«Если меня завтра отсюда не выпишут — я точно напишу отказ от дальнейшего лечения!» — говорила одна.
«Да я и дома могу себе эти свечи спокойно ставить, сколько можно тут находиться!» — отвечала вторая.
Через три часа ко мне первый раз подошел врач и попросил пройти в смотровую. Там меня осмотрели, взяли анализы и сделали УЗИ. Врач улыбался, когда делал УЗИ, и мне на минуту он показался если не волшебником, то явно человеком, заинтересованным в своей работе. Меня подробно расспросили про симптомы, перенесенные заболевания и даже спросили, как переносила беременность моя мама.
Четырехместная палата в отделении
Суп, который давали на обед
Котлета и картофельное пюре
Слив в душе
Одна из душевых
Когда моя мама была беременна мной, она лежала в больнице до конца 17-й недели. Она не могла даже вставать. А моя бабушка по маминой линии от страшного обезвоживания организма потеряла одного ребенка. Но в то время медицина была на другом уровне, да и жила она в деревне. Меня убедили, что мой токсикоз для ребенка не опасен, если вовремя принять меры, назначили капельницы, уколы, свечи. И попросили через не хочу хоть что-нибудь есть. Из смотровой я вышла, успокоившись, и отправилась в палату ждать капельницу.
На следующий день одна из соседок выписалась, а другая, как и обещала, написала отказ от лечения. Вечером поступила молодая девушка — бледная, подавленная. Она не расставалась с телефоном, постоянно всхлипывала. У нее на пятый месяц замерла беременность. Ей прописали стимуляцию, чтобы активировать родовую деятельность. Через пару дней у нее начались настоящие схватки. С 4 утра она начала легко постанывать, но постепенно стоны сменялись страшными криками:
«Я рожаю мертвого ребенка! Я знаю, что он мертвый! Почему нельзя что-то сделать, сделайте что-нибудь!»
Эти крики в течение пяти часов слышало все отделение, потом ее увезли в родовое. В то утро все беременные были напуганы и шарахались друг от друга. Я тоже держалась за еще несуществующий животик и уговаривала свою малютку продолжать расти и развиваться. Моей новой соседкой стала пожилая тучная женщина с кровотечением. Женщина ждала операцию. Однажды к тучной женщине подошел кто-то из медперсонала:
— У вас давление повышено, 160/120. Мы не можем делать операцию. Случись с вами чего — и что мы должны будем делать?
— Так у меня оно с молодости такое. И чувствую я себя с ним нормально.
— Мы не можем начать вас оперировать с таким давлением. Так что снижайте.
— А чем я его снижать должна? Давайте мне какие-то препараты. Где я их возьму?
Женщина не знала, что делать. Она истекала кровью, звонила кому-то, рассказывала. Но через пару часов пришел наш лечащий врач и сказал, что операция все-таки состоится.
Тем временем от запахов в палате мой токсикоз усилился. Меня рвало уже каждые полчаса и не только днем, но и ночью. Еда не усваивалась вообще, меня пичкали капельницами. Я была настолько слаба, что в моей голове совершенно не было никаких мыслей. Я всегда считала себя сильной и выносливой и никогда бы не поверила, что меня может сломить какой-то токсикоз. Казалось, я вообще не могу думать, не испытываю никаких чувств, кроме ненависти к внешнему миру, и начинаю деградировать. Выводили из себя различные советы, например, «положи под язык имбирь или лимон — перестанет тошнить» или «ешь мало, но часто, тогда еда будет усваиваться». Мне слабо помогали в тот период даже противорвотные уколы. О каком лимоне под языком могла идти речь? Собравшись с силами, я поднимала себя с кровати. Чтобы не было гипоксии плода, нужно было больше двигаться, делать зарядку. Я слонялась по коридору, держась за стенки, чтобы не упасть, знакомилась с обитателями этажа.
По этажу быстро разлетались истории от пациенток, переживших аборты/выкидыши/замершие беременности. От страшных мыслей после этих историй не спалось ночами. В конце концов ко мне подселили какую-то даму, которая читала брошюры «Как навести порчу», «Способы сглазить человека». Я на всякий случай с ней не разговаривала.
В палатах было невыносимо душно. У нас всегда было открыто окно (спасибо соседям за солидарность).
Под гинекологическое отделение отведен целый этаж. Оно рассчитано на 60 человек. В отделении есть комната гигиены. По плану в ней три душа и одно биде. Биде засорено. Воспользоваться им, конечно, можно, но очень быстро, пока вода не переполнила емкость. Из трех душей работало полтора.
Кому-то приходило в голову покурить в душевой. «Всем же было сказано, что за курение в неположенном месте из больницы выгоняют! Вы не понимаете, что ли? Вонь стоит на все отделение! Все, душ закрыт и больше сегодня работать не будет!» — кричала медсестра.
На завтрак чаще всего давали кашу с ополосками молока. Реже привозили омлет. Беременным полагалось к завтраку масло. Раз в 4 дня давали по кусочку сыра. Чай был теплый, всегда сладкий. Дважды давали какао. На обед давали суп и второе. Суп я есть вообще не могла. Мне казалось, что морковь туда кладут нечищенную, а вермишель или крупу разваривают до состояния киселя. На второе обычно давали картофельное пюре с котлетой, от которой у меня моментально начиналась изжога.
Ни о каких овощах и фруктах, продуктах, богатых йодом, кальцием и другими витаминами, и речи быть не могло. Мне все это приносил муж: фрукты, детские фруктовые пюре, творог, минеральную воду. Я попала в стационар как раз в момент карантина из-за гриппа, так что любые встречи с внешними людьми были категорически запрещены. Мы с мужем виделись через окно, когда он приносил для меня передачи. Разговаривали только по телефону.
За две с половиной недели я потеряла 8 килограмм. Я поняла, что это отделение меня просто погубит. При этом анализы были в норме. Я стала просить меня выписать, и лечащий врач предложил мне альтернативный вариант — отпустить меня домой с открытым больничным листом.
Вещи были собраны в три счета, я дождалась выдачи больничного, попрощалась со знакомыми и покинула отделение, зная точно, что сюда я больше не вернусь, как бы плохо мне ни было.
Со временем мне стало гораздо легче. Первые шевеления я почувствовала в 17 недель и 2 дня. С того момента о тошноте и рвоте я забыла. Но меня по-прежнему укачивает в маршрутках и любом колесном транспорте, поэтому я пользуюсь электричкой и метро. Присматриваюсь к роддомам в Москве и Зеленограде. Химкинский явно обойду стороной.