«Муж написал, что не отдаст дочь»: как в России безнаказанно похищают детей

Наша героиня Виталина, дочь которой похитил бывший супруг, столкнувшись с киднеппингом, в первую очередь начала искать информацию в интернете. Девушка знала этот термин и благодаря этому смогла получить нужную ей информацию. По словам Виталины, далеко не все люди знают о самом понятии «киднеппинг» и поэтому не могут получить помощь в нужный момент. «Сам термин «киднеппинг» неизвестен тем, кто никогда с ним не сталкивался. Поисковики просто не выдают некоторые специализированные сайты, потому что люди пишут в поиске буквально «муж украл ребенка, что делать», — рассказывает женщина.

Понятие «киднеппинг» действительно ново для России. В то время как в западных странах исследования этой проблемы проводятся не первый год, в России тема изучена не так подробно, а число сайтов, которые помогают людям, столкнувшимся с киднеппингом, невелико.

Под самим термином «киднеппинг» традиционно понимают похищение людей. Часто жертвами становятся несовершеннолетние. По статистике в США, большинство похищений детей и подростков совершают родственники и знакомые, а на незнакомцев приходится только 25% всех случаев. Когда в роли похитителя выступает близкий человек, киднеппинг получает приставку «семейный».

Точной статистики, сколько детей становятся жертвами именно семейного киднеппинга, в России нет. Отличаются данные и о количестве пропавших детей: разные структуры по-разному считают число исчезнувших граждан. Так, по данным МВД, в 2018 году пропало почти 6500 детей, а по оценкам Следственного комитета — 13 600. Причина такой разницы, по мнению экспертов портала «Где мои дети», в том, что одни ведомства считают количество поступивших в полицию обращений, а другие — сумму возбужденных дел за определенный период.

После трех лет совместной жизни я разошлась со своим гражданским мужем. Все время пока мы были вместе, бывший супруг регулярно злоупотреблял наркотиками, часто меня унижал и полностью контролировал мои финансы. Когда дело дошло до физического насилия, я уехала вместе с ребенком в другой город. Дочке тогда было два с половиной года.

Во время ссор муж угрожал, что если я уйду, то он отнимет у меня дочь. Но по факту, когда мы разошлись, ребенок оказался ему не нужен, он не стремился его отобрать. Лишь забирал ее в гости к бабушке и потом всегда возвращал обратно. Помимо этого, муж платил алименты по соглашению, помогал с садиком, общался с дочкой по видеосвязи. Видя это, я была спокойна и даже поощряла их общение. Дочке его очень не хватало: она обожала папу и скучала по нему. Она была уверена: «Мама не любит папу, и из‑за этого я его так редко вижу, а вот если бы мама снова его полюбила, он бы жил с нами».

В начале января этого года, когда дочке было шесть лет, он приехал к нам в Самару якобы погулять с ребенком. А в итоге увез ее в Москву. Под разными предлогами он тянул время и не говорил, когда вернется. Спустя неделю он заявил, что ребенок будет жить с ним. После этого он перестал выходить на связь: ребенка я не видела, свои адреса он скрывал.

К такому я не была готова. Мне в голову не могло прийти, что бывший муж со свекровью решат отобрать у меня дочь. Мне и сейчас кажется это жестоким и нездоровым. Тогда я еще не знала, что закон никак не защищает ни меня, ни ребенка, и была уверена, что в моем положении помогут лишь правоохранительные органы.

Я обратилась в полицию Самары и вместе с адвокатом отправила заявление в органы опеки. Затем полетела в Москву, там тоже написала заявление. Это не дало ничего.

Права матерей в спорных ситуациях никто не защищает, а слушания по подобным делам идут по три-четыре месяца минимум. Некоторые длятся и годами. Мое пока что ведется месяц.

После случившегося две недели я искала информацию в интернете. Обращалась в кризисные центры, где мне предлагали услуги юристов и психологов. Но оказалось, что и ими воспользоваться не так просто. Например, чтобы получить помощь психолога в столичном центре, нужно иметь прописку в Москве. Самарский кризисный центр удалось найти не сразу, на его поиск тоже ушло несколько дней. В итоге единственным источником информации оказалась группа про киднеппинг, где была ссылка на сайт с памяткой о том, что делать в такой ситуации.

Первые две недели после похищения дочери я чувствовала себя ужасно. Все время плакала, это такое горе, не передать словами. Но мне как‑то удавалось взять себя в руки и действовать: собирать документы, ездить из полиции в загс, из загса бежать в поликлинику, оттуда — снова в полицию. Я плакала в участке, в метро, самолете и такси, а первые три дня после того, как муж написал, что не отдаст дочь, я почти не ела и не спала. Лишь в дороге отключалась минут на пять, вытирала слюни-сопли и бежала снова что‑то делать — писать заявление, требовать от кого‑то чего‑то.

Я наняла адвоката, вместе с ним мы накидали план, что нужно сделать в первую очередь. Это немного помогало: у меня была иллюзия, что я хоть что‑то контролирую в своей жизни, что я не жертва, не беспомощна. В тот же период я обратилась к психологу, который специализируется на работе с пострадавшими от домашнего насилия. Первое, чему она научила меня, — дышать по квадрату: это помогало мне справиться с подступающими слезами.

Видя, что полиция в Самаре не торопится мне помогать, я решила сама поехать в Москву к матери супруга. Предполагала, что ребенок находится именно там, а не с ним. Я не смогла попасть в квартиру, вызвала полицию, но сотрудники даже не стали стучать в дверь. Мне сказали, что, если я и думаю, что ребенок находится там, они ничего сделать не могут.

После этого я улетела обратно в Самару. И во время встречи с адвокатом мне позвонила свекровь. Она дала трубку дочке — та рассказала, что сейчас она находится с бабушкой, а папа «живет у себя в квартире где‑то там». Это уже основание, чтобы интерпретировать все происходящее как похищение, потому что муж без моего согласия не имеет права передавать ребенка третьим лицам, если он его забрал.

В присутствии адвоката и своей мамы я позвонила в полицию района Московский, где живет мать моего бывшего мужа. По телефону я оформила заявление и рассказала, что мой ребенок находится там без моего согласия. Попросила их помочь и принять меры в течение ближайших часов, ведь сама я сейчас не могу приехать вместе с ними и забрать ребенка. В ответ мне сказали, что никто туда не поедет, мол, «ничего делать по этому поводу не хотим».

Я спросила фамилию, имя и отчество женщины, которая принимала мое заявление. Это подействовало: она все-таки отправила по указанному адресу сотрудников. Полиция также позвонила мужу, и он мне сразу написал — спросил, по какому адресу я вызвала полицию. По совету адвоката я ничего не ответила.

Через три часа мне перезвонил какой‑то участковый из Московского и сказал, что он якобы находится в квартире моего бывшего мужа, что перед ним ребенок, его отец и бабушка. Участковый спросил у меня: «А в чем причина вашего заявления? Тут ребенок ваш, с ним все хорошо, он с вашим мужем. Почему вы вызывали полицию?» Я ответила, что муж на самом деле не живет в этой квартире, что мне звонил ребенок и сказал, что он с бабушкой, а не папой, и пока вы три часа ехали в эту квартиру, муж успел туда приехать и сделать вид, что он там проживает. А я точно знала, что муж не живет в этой квартире. Полицейский же сказал, что муж в этой квартире живет, ведь он собственник, и доля этой квартиры принадлежит его матери.

Фактически не было ни опроса свидетелей, ни даже протокола. Потом я узнала, что по моему заявлению была отписка, что я дала ложную информацию. Затем я звонила этому участковому, спрашивала, может ли он выслать копию протокола для моего адвоката, но тот сказал, что протокол не составляли, а вся информация у другого участкового, контакты которого он давать отказался. Тогда я позвонила в участок, где меня несколько раз послали матом, но я добилась, чтобы мне дали номер телефона участкового, у которого были все материалы по моему заявлению. Контакт мне дали, но дозвониться до него я не смогла: в течение нескольких дней никто просто не брал трубку.

На сегодняшний день мы так и не продвинулись дальше подачи искового заявления. Ждем, пока суд его рассмотрит и назначит первое слушание. Я много общаюсь с детективом, который помогал мне в последние недели. Он говорит, что то, что случилось со мной, происходит со многими женщинами. Чаще всего детей похищают мужчины с деньгами и ресурсами. Мой бывший муж — как раз из таких: есть и покровители, и средства. А у меня ничего этого нет.

Спустя некоторое время после кражи дочери я поняла, что свекровь и бывший муж готовились к похищению заранее. Было много звоночков, которые предупреждали, что такое возможно, но по незнанию я их проигнорировала. Эта история похожа на историю абьюзивных отношений: все развивается по нарастающей и апогеем становится кража ребенка.

В моей ситуации все началось со спонтанных просьб бывшего мужа забирать дочку к себе с ночевкой. Раньше он этого никогда не делал, всегда был занят работой. Потом подключилась свекровь: под разными предлогами — то погода хорошая, то социальную карту отключили, то родственники приезжают — она просила оставить внучку еще на два-три лишних дня. Я всегда шла навстречу, жалела ее. Потом все это было использовано против меня — будто я специально сваливала ребенка на них и не хотела им заниматься. Уже позже я узнала, что, пока дочь была с ними, бывший муж и свекровь устраивали ее на подготовительные курсы в школе и оплатили детский сад. Даже водили к врачам — они ставили дочери диагнозы, которых у нее никогда не было. Все эти действия впоследствии они хотят использовать против меня, чтобы доказать, что я якобы плохая мать и недостойна своей дочери.

Когда все это случилось, я делилась подробностями происходящего в своем инстаграме. Мне написали несколько человек, у которых был похожий опыт. В то же время я искала информацию в интернете и поняла, что у нас практически нет никаких доступных данных о киднеппинге и о том, что делать, если ты попал в такую ситуацию. Тогда у меня появилась идея создать проект, похожий на «Насилию.нет» (включен Минюстом в реестр организаций, выполняющих функции иностранного агента), но посвященный именно детскому киднеппингу — как я заметила, люди даже не знают о таком термине. Пока эта задумка остается только в теории.

Произошедшее со мной стало толчком, чтобы начать что‑то делать, как‑то помогать другим. Я подумала: что я могу сделать, чтобы в будущем моя дочь не оказалась в такой же ситуации? Поэтому я решила восстановиться в университете, попытаться снова получить диплом психолога. Думаю, с ним я смогу устроиться волонтером в уже существующий центр помощи пострадавшим от насилия, а потом, может быть, мне удастся создать и свою организацию. Если, конечно, все некоммерческие организации в нашей стране не запишут в иностранные агенты.

Наш проект «Защитники детства» — это российская некоммерческая организация, которая объединяет правозащитников, юристов и других экспертов по семейным спорам. Задача проекта — помочь родителям достичь мира в интересах их детей, чтобы, несмотря на развод, у детей были и мама, и папа. Иногда это действительно получается: некоторые истории заканчиваются мировыми соглашениями — это самый желаемый исход. Но гораздо чаще к нам обращаются, когда точка невозврата уже пройдена, и у супругов идет война не на жизнь, а на смерть, когда дети уже отобраны, а родитель, чаще мама, ничего не может предпринять.

Увы, иногда приходится иметь дело и с теми случаями, когда одна из сторон совершенно недоговороспособна, одержима навязчивыми идеями и живет этой войной. Тогда речь уже не о ребенке и его интересах, а о том, что люди живут местью — за то, что посмела уйти, не стала слушаться, рискнула пойти против воли супруга и т. д. Естественно, тогда мы идем в суд и решаем вопрос, с кем будет жить ребенок в судебном порядке.

С каждым обратившимся родителем мы проводим первичные встречи, диагностируем и анализируем ситуацию, иногда можем отказать в поддержке. В основном это бывает, когда родители умышленно предоставляет ложные сведения о ситуации, когда имеется психиатрический диагноз и мы понимаем, что это небезосновательно, когда родитель явно неблагополучный. Но в основном обращаются все-таки добросовестные матери (преимущественно все-таки матери): часто все их истории киднеппинга произошли на фоне уже имевшего место быть домашнего и бытового насилия, то есть часто на такое зверство, как воровство ребенка, решаются те, кого в обществе называют абьюзерами и в отношении кого мы все не можем принять закон о домашнем насилии.

Обратиться к нам может кто угодно. Благодаря правительственным грантам мы можем многим оказывать помощь бесплатно, и этот фактор очень значим, ведь в сегодняшней экономической ситуации доходы населения невысокие, а адвокаты стоят дорого, особенно в столице.

Кроме того, семейные споры очень специфичны: мы регулярно видим в судах, как непрофильные юристы и адвокаты просто не знают многих нюансов именно по таким делам. Наша команда занимается прицельно родительскими спорами и сопутствующими вопросами — алиментами и т. д. Важно, что при работе в случае семейного спора о ребенке дело часто не ограничивается просто судом, и наше сопровождение оказывается куда шире: это и сопутствующие административные дела, например, по привлечению родителя, который препятствует в общении второму родителю, к административной ответственности через комиссии по делам несовершеннолетних, взаимодействие с правоохранительными органами, со службами судебных приставов, опекой. Если знать просто нормы закона, но не знать специфику работы каждого из них, то деятельность не будет столь эффективна, как хотелось бы.

С проблемой сталкиваются как мамы, так и папы. В случае первых отцы насильно или хитростью увозят детей и не подпускают мать к ребенку, в случае вторых — матери отказывают отцам в общении и контактах с детьми.

Сегодня в России проблема так называемых родительских споров об определении места жительства детей в ситуации развода родителей приобретает все более существенный масштаб и общественный резонанс. Так, согласно официальной статистике служб судебных приставов, в 2018 году в исполнительном производстве находилось почти 13 тыс. производств, а 63% судебных решений ежегодно не исполняется.

Ответственность же за неисполнение решения суда смешная. Это административная ответственность (ст. 17.15 КоАП РФ) и штраф от 1000 до 2500 рублей. Люди спокойно эти штрафы выплачивают и продолжают не исполнять решение суда. И даже такой штраф можно не получить, если знать некоторые нюансы применения этой нормы.

Во-первых, сразу же обращаться к профильным специалистам. Это как в медицине — заниматься самолечением очень нежелательно. Чем быстрее рядом с пострадавшим родителем окажется грамотный специалист, тем лучше.

Часто родители, не имея представления о специфике проблемы, совершают целый ряд бессмысленных действий: требуют от опеки, чтобы она изъяла ребенка и вернула родителю, ждут аналогичных действий от полиции. Но ничего из этого ни те ни другие делать не будут, так как просто не имеют таких полномочий. По законодательству у родителей одинаковые права, и закону абсолютно все равно, что именно эта мать с рождения занималась ребенком, что он привык к ней. По закону у отца точно такие же права. И пока не будет судебного акта о том, что ребенок должен проживать с мамой, никто и ничего предпринимать не будет.

При этом, несмотря на схожесть, все ситуации индивидуальны, и, по сути, единственный совет, который можно дать, — обращайтесь к тем, кто в этой теме ориентируется.

Дети очень тяжело переживают родительские войны. И, увы, мало кто из родителей способен не вовлекать детей в свои споры. Часто родители ведут себя совершенно безумно.

Например, крайне распространенная ситуация: предположим, папа забирает ребенка у мамы и настраивает ребенка против нее, формируя негативный образ матери, вкладывая ребенку в голову, что мама злая, опасная, что мама сама бросила ребенка, закладывая в сердце ребенка обиду на мать. И когда наконец мама приходит с приставами исполнять решение суда, то ребенок начинает кричать, что он к маме не хочет, не любит ее, боится. И тогда решение суда исполнить становится вообще невозможно, приставы просто не будут этого делать. Папа остается доволен, а ребенок покалечен на всю жизнь. И это неминуемо скажется, когда он войдет в подростковый возраст и начнет выстраивать свои личные отношения. Это уже травмированная личность, увы.

У некоторых есть иллюзия, что настроить ребенка лет девяти-десяти и старше невозможно. Это не так. Настроить против кого‑то можно любого ребенка. Ребенок, проживая со взрослыми, у которых есть своя агрессивная позиция, просто вынужден психологически подстраиваться именно под эту позицию. Но при проведении судебных экспертиз это все возможно диагностировать и увидеть.

Мировая практика киднеппинга очень разная. В некоторых европейских странах и в Штатах по закону за подобные действия можно попросту сесть в тюрьму. У нас же похитить собственного ребенка попросту невозможно с точки зрения того же закона, даже если решение суда не в пользу «похитителя». Но чтобы не лукавить, стоит отметить, что за последний год ситуация стала медленно, но разворачиваться: стали чаще возбуждать уголовные дела за подобные деяния. Пока их единицы на всю страну, но раньше даже этих единиц не было.

В западных странах неплохо выстроена система перехода ребенка для общения от одного родителя к другому. Никого не интересует, хочет ребенок или нет, потому что там у специалистов сформировано понимание того, что, во-первых, ребенка могут настраивать определенным образом, а во-вторых, у граждан имеется неукоснительное уважение к решениям судов, чего совершенно нет у нас. Существует специальный кабинет, куда родитель приводит ребенка, передает специалистам и уходит, в это же время заходит второй родитель и берет ребенка на общение, так же происходит и возвращение ребенка.

Еще в европейских странах развита практика «50 на 50», когда суд определяет, что ребенок половину времени живет у одного родителя, половину у другого. Наши же суды такие решения принимать пока не любят, хотя, возможно, в ряде случаев это был бы реальный выход.

В соответствии с п. 8 ст. 3 Закона РФ «О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации» частный детектив имеет право проводить поиск ребенка по исполнительному документу, содержащему требование об отобрании или о передаче ребенка, порядке общения с ребенком, требование о возвращении незаконно перемещенного в Российскую Федерацию или удерживаемого в Российской Федерации ребенка или об осуществлении в отношении такого ребенка прав доступа на основании международного договора Российской Федерации, на договорной основе с взыскателем. Поэтому частные детективы могут подключаться к помощи тем родителям, ребенок которых стал жертвой киднеппинга.

Отцы и матери находят меня сами. Работа каждый раз строится индивидуально, исходя из особенностей ситуации. С людьми я работаю не только как детектив, но и как юрист: могу сопровождать в суде, представлять интересы той или иной стороны на заседаниях.

Когда ко мне обращается пострадавший родитель, первым этапом работы всегда становится изучение информации. Главным образом — ее обновление: данные, которые предоставила пострадавшая сторона, могли измениться. Далее я либо инициирую как юрист судебный процесс, либо начинаю розыск ребенка — в том случае, если имеется судебное решение, вступившее в силу, и на руках есть исполнительный лист. В поисках используются только законные методы, часто я применяю опыт сыскаря, который я получила до того, как стала детективом.

В контексте киднеппинга в России есть юридические сложности, которые, конечно, мешают работе и восстановлению справедливости. Решение суда иногда невозможно исполнить: законодательство несовершенно, в нем нет необходимых механизмов.

Часто киднеппинг становится своеобразной формой мести. Человек, выкравший ребенка, стремится показать свою власть, сделать больно. Иногда просто не желает платить алименты. По судебным решениям родитель-киднеппер, как правило, получает право видеть ребенка только в присутствии второй стороны.