![](https://img02.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/4/0b/40b07844db7ec8b067804cb1fa1675e6.jpg)
Учитель биологии и химии (США)
Моя мама, Анна Борисовна, жила в Москве вместе со своей мамой, моей бабушкой, Поляной Корнильевной Неврли-Янсон. Поляну Корнильевну арестовали 8 октября 1935 года по статьям 58.8 (терроризм) и 58.11 (организация контрреволюционной деятельности). Сначала она была в Бутырской тюрьме, потом на Беломоро-Балтийском канале, потом в Кеми, где и оборвался ее след. Моя мама в это время была совсем юной, всего 17 лет, она осталась в Москве одна. Ее отчим, Карл Янсон, инженер Горьковского автозавода, был арестован еще раньше. Надо было кормиться, а ее не хотели брать на работу как дочь врага народа. Она тогда не могла узнать, что же случилось с мамой. Уже после войны на Кузнецком Мосту (там находилась приемная НКВД. — Прим. ред.) маме сказали, что бабушка получила десять лет без права переписки, и все, дальше никаких сведений. Только в годы перестройки мама познакомилась с Евгением Захаровым из Хельсинкской группы Харькова, и он помог ей выяснить судьбу моей бабушки. В ответ на составленное им письмо мы получили ответ из прокуратуры Архангельской области. Вот краткие записи, которые тогда сделала моя мама:
«Поляна Корнильевна Неврли-Янсон, урожденная Лысаченко, 1897 года рождения, урожденка Таганрога. До ареста работала преподавателем истории 24-й школы. Отбывала наказание в Соловецком лагере особого назначения. Постановлением особой тройки УНКВД Ленинградской области от 10 октября 1937 года приговорена к расстрелу за сохранившиеся антисоветские взгляды. Постановление исполнено 4 ноября 1937 года. Реабилитирована по указу Президиума Верховного Совета от 16.01.1989 (указ «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов». — Прим. ред.)».
Вот такие сведения мы узнали. И кроме них мы получили часть книги о мемориальном кладбище Сандармох, в которой есть запись о том, где была расстреляна моя бабушка.
В этой же книжке коротко сообщалось о том, как шли поиски Соловецкого этапа, и было имя Юрия Дмитриева. Но тогда, честно говоря, я не обратила на него внимания. Гораздо позже в фейсбуке мне встретилась сноска на статью Шуры Буртина «Дело Хоттабыча» (наиболее резонансная статья о деле Дмитриева, в которой рассказывается история поисков Сандармоха и других мест массовых расстрелов, а также история уголовного преследования. — Прим. ред.). Прочитала, заинтересовалась и начала искать более подробные сведения. Я поняла, что познакомилась с человеком, который — эх, жалко, мама не дожила — помог восстановить нашу семью, закончить круг, который оборвался перед войной.
Я бесконечно благодарна Юрию Дмитриеву. Я восхищаюсь его деятельностью и им самим. Он сделал великое дело — убрал из моей семьи состояние неопределенности. Конечно, вернуть бабушку невозможно. Но хотя бы знать, что она находится именно здесь, — очень важно. Я желаю Юрию Дмитриеву здоровья и удачи. Я хочу, чтобы он был свободен. Он этого заслуживает.
![](https://img09.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/d/e6/de653e15b3f68d0af52995315d6dc3fe.jpg)
Журналист (Петрозаводск)
Родной брат моей бабушки, Иван Васильевич Суворов, был расстрелян в 1938 году в Сандармохе. Наша семья смогла найти место его гибели только в конце 1990-х благодаря Юрию Дмитриеву. Мне кажется, в 1930-е годы перед многими в Карелии стоял моральный выбор: согласиться с обвинениями, выдвинутыми против их родственников, друзей, знакомых, коллег, или все-таки сохранить в себе порядочность и не предать своих близких. Я не думал, что сегодня мы окажемся перед таким же выбором. Для меня он очевиден, и он не в пользу наследников сталинских палачей.
![](https://img02.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/c/cc/ccc9505daa93bdbd812d4b5668532c7a.jpg)
Учитель русского языка и литературы (Норвегия)
В XIX веке мои предки были приглашены русским царем для освоения Севера. Мой прапрадед, Пер Йорстад, был одним из тех, кто основал норвежский поселок Цып-Наволок на Кольском полуострове. Они разводили оленей, занимались рыболовством, жили в достатке. После революции многие успели убежать в Норвегию, но кто‑то доверился новой власти. Среди тех доверчивых норвежцев оказалась и моя семья.
В 1936 году моего дедушку, Эмиля Эрштадта, маминого папу, арестовали. Она очень хорошо это помнит и рассказывала мне: «Я пришла с улицы, где занозила руку. Подхожу к дому и вижу: у входа, по сторонам двери, стоят два красноармейца в буденовках с большими пиками. Захожу — папа сидит на стуле в центре комнаты, а чужие люди хозяйничают в доме. Я забралась к нему на колени и протянула руку: «Вытащи мне, пожалуйста, занозу». Папа взял мою руку, и вдруг я ощутила, что на ладошку что‑то капает. Я так удивилась! Вообще не могла понять, как это и что. Поднимаю голову и смотрю: папа плачет». Эти слезы она пронесла с собой через всю жизнь. Она была папина дочка, и все это, конечно, нанесло ребенку ужасную травму.
Позже деда выпустили на очень короткое время, потом забрали еще раз и уже навсегда. Ходили слухи, что его расстреляли, а еще что он с товарищем убил двух конвоиров, и они бежали в Америку. Но никто не знал, что случилось на самом деле. Мой дядя пытался искать, писал запросы, но получил ответ: «Не ворошите это дело, если хотите жить спокойно».
Когда началась перестройка, оказалось, что у нас в Норвегии очень много родственников, они нас нашли и прислали к нам норвежского писателя, журналиста Мортена Йентофта (написал книгу о кольских норвежцах). Он рассказал нам, что открыто такое урочище — Сандармох, он видел книгу, где есть все документы и расстрельный приказ, и там он нашел имя нашего деда.
Через несколько лет мы всей семьей перебрались в Норвегию. Однажды со мной связался журналист Мортен Рууд. Он делал репортаж к столетию Беломорканала и хотел, чтобы мама поделилась своими воспоминаниями. Мы разговорились, и я сказала, что у нас с мамой есть мечта — поехать в Сандармох, взять землю оттуда и сделать в городе, где мы живем, символическую могилу деда. Через год мы с мамой и журналистом поехали в Сандармох. Это был абсолютно незабываемый тур, полный и скорби, и радости, что мы наконец нашли деда. Мы нашли его имя в Книге Памяти в часовне, которая стоит в этом урочище. Это было и тяжело и радостно, и облегчение, и боль, и слезы. А когда мы вернулись в наш город, мама выбрала на кладбище место, нашла на фьорде удивительно красивый розовый камень, мы перенесли его туда, сделали надпись, и мама попросила оставить место и для ее имени. Говорит: «Теперь я знаю, где буду похоронена».
Когда я прочла, что Юрий Дмитриев — это тот, кому мы обязаны возвращением места, где казнили деда… Это дикая несправедливость, что человек, который дал людям потерянные имена их родных, должен сейчас находиться в таких жутких условиях, под таким диким прессингом по сфабрикованному делу. Я ни секунды не сомневаюсь, что он невиновен. Мы должны всем миром отстоять его! Мы просто обязаны сплотиться против зла и клеветы. А иначе грош нам цена. Я очень хочу, чтобы Юрий Алексеевич скорее вернулся к дочери, к своим внукам, к своей семье, чтобы все это забылось как страшный сон.
Низкий поклон вам, Юрий Алексеевич.
![](https://img01.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/a/29/a297dc7aa7620bb7533b7c671c90e297.jpg)
Историк, журналист (Петербург)
Мой дед, Хаим Иосифович Гарбер, 1903 года рождения, был профессором Ленинградского индустриального института, где организовал кафедру истории техники. Дед был арестован 30 апреля 1936 года и получил десять лет за участие в троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации. Затем в октябре 1937 года тройка УНКВД приговорила его к расстрелу, и 4 ноября 1937 года он был убит из табельного оружия капитаном Матвеевым в урочище Сандармох, как и остальные жертвы большого Соловецкого этапа.
Моя мать, помнящая, как его арестовывали, не имела никаких сведений о том, какими были его последние дни, и как он был уничтожен. И только благодаря Юрию Дмитриеву наша семья смогла узнать, что дед убит и похоронен в Сандармохе.
Я абсолютно уверен, что уголовное дело против Юрия Дмитриева — клевета. Очень надеюсь, что повторное судебное разбирательство закончится так же, как и первое, — оправдательным приговором.
![](https://img03.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/9/79/9799fdbc8d0fc380ae5360f02a3d388d.jpg)
Гид (Финляндия)
Я двоюродная сестра Кати Клодт и Егора Дмитриева (детей Дмитриева. — Прим. ред.). Родилась в Петрозаводске, но сейчас живу на севере Финляндии. Мой прадед, Иван Васильевич Елкин, был карел из деревни Сямозеро. В 1937 году на него написали донос, за ним приехали, арестовали и увезли. После этого семья больше никогда его не видела. У них начались очень тяжелые времена. Жена Ивана Васильевича через какое‑то время умерла, и их дети — мой дедушка с его сестрой — оказались в детском доме. Когда они выросли, дедушкина сестра написала запрос об отце: где он и что с ним. Пришел ответ, что он умер в 1944 году. Но о причине смерти ничего написано не было.
Только в начале 1990-х дядя Юра нашел в архивах сведения, что нашего прадедушку расстреляли и закопали на Сулажгоре в течение трех дней после ареста.
Таких ужасных историй много. Мы все очень благодарны дяде Юре за то, что он вернул правду о наших родных. И сейчас я хочу, чтобы мы помогли вернуть его правду. Я желаю ему очень много сил и здоровья, не сдаваться и добиться справедливости. Очень надеюсь, что суд скоро закончится, и он сможет вернуться к своей семье. Мы все его очень ждем.
![](https://img05.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/f/af/faf69aad468c6c14d4061630d8e38098.jpg)
Доктор философии, учитель и журналист (Финляндия)
История — это серьезное дело, а не развлечение, забава или игра. Мы понимаем это, читая работы Юрия Дмитриева. Например, о людях в Красном Бору: сколько мы потеряли честных работников, невинных людей, финнов, карелов и других. Я вспоминаю двоюродных братьев отца — Вяйне и Нило Кетола, они в Сандармохе. Я их никогда не видел, но в моих глазах они живы. История может учить нас тому, что никогда не должно повториться. Надо смотреть вперед, но помнить назад.
![](https://img02.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/9/ce/9ce5b03714eadea7238c9325e044c5d9.jpg)
Экономист (Алма-Ата)
Моего деда звали Николай Гаврилович Попов. Он был историком, профессором, ученым секретарем Института истории при АН СССР в Ленинграде. Его арестовали в 1936-м как троцкиста, он попал на Соловки, и потом известия о нем перестали приходить.
Ни моя бабушка, ни моя мама так и не узнали правды о том, что с ним случилось. Но зато сейчас ее знаю я. Потому что Юрий Дмитриев нашел Сандармох, и теперь многие-многие люди могут туда приехать, положить цветы, поставить камень. Это место нашей памяти и нашей боли.
Сейчас Юрий сидит в тюрьме, и мы все знаем, почему так называемые «органы» очень хотят, чтобы он отправился за решетку по постыдному обвинению. Я считаю это неприемлемым. Это позор для России и для российского общества.
Свободу Юрию Дмитриеву!
![](https://img08.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/4/b0/4b04c1cd17e0e94fc47bbb208d6b134f.jpg)
Историк (Москва)
Мой прадед, Мефодий Михайлович Канноев, был карелом, уроженцем деревни Оланга на границе с Финляндией (впоследствии эта деревня была затоплена как неперспективная для социалистического строительства). Он проживал в деревне Ковдозеро Мурманской области, неподалеку от Белого моря. В конце ноября 1937 года его арестовали по 58-й статье, пункт 2 (вооруженное восстание с целью захвата власти), и через две недели, в начале декабря расстреляли в Сандармохе. Спустя полгода по статье 58, пункт 1 (измена Родине), арестовали его брата Михея Михайловича и тоже расстреляли в окрестностях Петрозаводска.
Моя бабушка, Елизавета Мефодьевна, была средней дочерью Мефодия Михайловича. После гибели отца, так как мама умерла еще раньше, всех сестер разобрали родственники, а она девятилетней девочкой попала в детский дом. Скорее всего, она даже не поняла, что случилось. Она говорила только по-карельски и впоследствии вспоминала, как тяжело ей было учить русский язык. В жизни бабушка была сложным человеком с надломленной психикой, с ней было довольно трудно общаться. И только сейчас я знаю причину.
Справку о реабилитации отца она смогла получить только в начале 2000-х годов, то есть практически всю жизнь она жила с этим грузом. По этой справке государство назначило какие‑то небольшие компенсационные выплаты.
Всю информацию о своем прадеде я нашла в «Книге памяти карельского народа» Юрия Дмитриева. И как историк-архивист я, конечно, осознаю ценность и масштаб этого труда. Книга содержит огромный массив документов, который Юрий Алексеевич переработал почти в одиночку. К моему огромному сожалению, я познакомилась с ним и с его работами слишком поздно, когда всех, кто знал прадеда и его родственников, уже не было в живых. Только в 2015 году мне повезло попасть в Сандармох, на Дни Памяти. Для меня Сандармох стал одним из самых близких мест.
Конечно, то, что сейчас происходит с Юрием Алексеевичем, — очень горько. Горько, что происходит такое разделение мест памяти на правильные и неправильные. Родственники погибших и так живут под грузом этой коллективной мемориальной травмы.
![](https://img02.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/5/5e/55e8eb8385b99b26bbfb677dd0b4b7ea.jpg)
Водитель (Финляндия)
В ходе репрессий 1937–1938 годов пострадали мои родственники, проживавшие в деревне Большая Тикша Ледмозерского района республики Карелия. Были задержаны, а затем расстреляны мой прадед, Василий Тимофеевич Морозов, и моя прабабушка, Анна Яковлевна Фокина. У них было шестеро детей. Только старший был совершеннолетний, остальные — мал мала меньше. Самая младшая, девочка Нина, была еще на грудном кормлении. После заключения и расстрела матери о ее судьбе ничего не известно.
С Юрием Дмитриевым мы познакомились примерно за два месяца до его ареста. Он оказался очень дружелюбным и открытым человеком. Рассказал мне, как найти мою пропавшую Нину, а также подробности расстрела моих родственников. Следы Нины мне пока найти не удалось, но варианта два: либо ребенок умер в приюте, либо ей дали новую личность.
От лица потомков жителей Ругозерского района я хочу выразить благодарность Юрию Дмитриеву, пожелать ему здоровья и сил выстоять в этой ужасной ситуации. Все, что с ним случилось, считаю чудовищным и диким. Таким людям нужно ставить памятники, а не издеваться над ними.
![](https://img01.rl0.ru/afisha/e200x200i/daily.afisha.ru/uploads/images/a/e2/ae22497742314206861ff471965f827b.jpg)
Швеция
Я родилась и выросла в Петрозаводске, в семье американских финнов Мейми и Милтона Севандер. Я потомок Оскара Коргана, расстрелянного в Сандармохе, я представляю шестерых его внуков и девятерых правнуков. Моя мама, Мейми Севандер, была не только лично знакома с Юрием Дмитриевым, но в какой‑то степени была его коллегой. В работе над своим проектом о трагической судьбе североамериканских финнов в советской Карелии мама опиралась на данные, которые были в буквальном смысле добыты Юрием Дмитриевым.
Совсем недавно в Карелии считалось, что Дмитриев совершил подвиг, посвятив себя разоблачению сталинского террора. Теперь его судят. Не верится, что некогда интернациональная Карелия покрыла себя таким позором. Я хочу обратиться со словами искренней благодарности ко всем, кто сегодня находит возможность участвовать в работе в поддержку Юрия Дмитриева. Это очень важно.