— Как вы относитесь к делу «Сети»«Сеть» — организация, запрещенная на территории Российской Федерации, фигуранты которого дали показания под пытками, и к делу «Нового величия»?
— Отношение к пыткам может быть только однозначным: это неприемлемые, возмутительные вещи. Из раза в раз появляется одна и та же информация. Пытают и арестованных свидетелей Иеговы (запрещенная на территории РФ организация. — Прим. ред.), добиваются у них показательных признаний. Пытают заключенных, и об этом известно. История с пытками, к величайшему сожалению, становится обыденной для следственных органов России, и это катастрофа. Говорить об этом можно только с возмущением: это позор нашего общества, страны, судебной и следственной системы.
Что касается дела «Нового величия», с этим мне немножечко проще, потому что я лично знаю некоторых ребят, которых обвиняют в организации так называемого экстремистского сообщества. Обвинение явно носит сфабрикованный характер. Они совершенно ни в чем не повинные люди. Дети, из которых лепят врагов государства. Люди, которые занимаются фабрикацией этих дел, и те, кто их покрывает, — настоящие государственные преступники. Они разрушают государство, в котором я живу. Они разрушают его фундаментальные понятия: право на справедливое решение суда, на защиту, на честный и независимый суд..
— Как вы считаете, зачем это нужно системе, если говорить на примере дела «Нового величия»?
— На этот вопрос у меня нет четкого ответа. Многие говорят, что таким образом люди, инициирующие дела, получают новые звания, продвижение по службе и тем самым формируют запрос государства на деятельность определенных силовых структур.
— Когда «московское дело» достигло своего пика, священники выступали в поддержку фигурантов. Видите ли вы подобную консолидацию по делу «Сети»?
— Общественная консолидация существует. Просто дело «Сети» длится уже больше двух лет. Это первое. Второе — было бы странно, если бы группа священников писала открытое письмо по каждому новому приговору. Тем более в открытом письме священников по «московскому делу» говорится в общих чертах о всей системе несправедливости, которая существует в России. Не думаю, что стоит все время говорить об одном и том же, когда и так все понятно. Если говорить шире, то мне кажется, чтобы какие‑то корпоративные действия сформировались, они должны развиваться самим обществом, а не какими‑то отдельными группами населения. Консолидация и непринятие подобных приговоров продолжается. Я это вижу.
— Патриарх Кирилл предложил внести слово «Бог» в Конституцию. Согласны ли вы, что большинство россиян верят в Бога? И как вы считаете, нужен ли Бог в юридическом документе?
— Верит ли большинство россиян в Бога и что за вера у большинства россиян — вопрос открытый. Но, как ни крути, основная масса людей скажет, что как‑то верит в Бога и что он находится где‑то там в душе.
Есть страны, в Конституциях которых упоминается Бог, — вполне светские, западноевропейские. Есть государства, в которых не упоминается имя Божье. На жизнь людей влияет только, исполняется ли Конституция как основной закон или нет. Я сегодня прочитал на фейсбуке у своего друга-священника такую забавную фразу. Он говорит, что вполне можно примирить упоминание Бога в Конституции и светскость государства таким образом: в Конституции должно быть записано «Слава богу, у нас светское государство!».
— Представители РПЦ регулярно создают инфоповоды своими резкими, подчас глупыми высказываниями и неадекватными инициативами. Например, протоиерей Дмитрий Смирнов на днях назвал женщин, живущих в гражданских браках, бесплатными проститутками. Зачем это делается?
— Отец Дмитрий не популист и не ищет к себе внимания в СМИ. Это его жизненная позиция, я думаю, что он примерно так же выражал свои мысли и двадцать лет назад. Очень резко и в провокативной форме. Отец Дмитрий пытался выразить свое отношение к греху в рамках своего прихода, в рамках тех людей, которые доверяют ему. Они знают, что он хороший, добрый человек, который действительно сильно радеет за судьбу Церкви и государства и очень переживает за крах семьи. Отцу Дмитрию, видимо, кажется, что таким образом он может разбудить совесть и уберечь от греха.
— Но, вероятно, нужно как‑то иначе выражать свои мысли и отношение к проблемам?
— Действительно, Отец Дмитрий мог просто сказать: «Братья и сестры, дорогие люди, знайте, что гражданский брак церковью воспринимается как грех. Церковь не считает это браком, и таких людей к причастию мы допустить не можем. Мы вас призываем узаконить свои отношения».
— Да, это совсем другой тон послания.
— Но такая форма слишком официальная. А Отец Дмитрий говорит от себя.
— И таким образом хочет привлечь общественное внимание к проблеме?
— Без всякого сомнения! Но отец Дмитрий, к сожалению, не понимает, в каком информационном шуме и пространстве эти слова воспринимаются людьми, далекими от церкви. Они звучат оскорбительно. Огромное количество людей воспринимают это как личное оскорбление и не могут себе представить, что священник может так к ним обращаться.
— На самом деле, он отталкивает людей от церкви.
— Это, к сожалению, беда. Очевидно, что он рассчитывал на одно, а эффект [получился] обратный.
— Как вы оцениваете призывы к духовному воспитанию через патриотическое кино, историю Великой Отечественной войны? Что вы вообще думаете по поводу духовного воспитания через культуру?
— Сегодня культура основной язык воспитания. Может быть, не духовного, а душевного. Все-таки духовное воспитание предполагает большой духовный опыт. И духовное воспитание — это воспитание в молитве, в покаянии и в глубоком аскетическом труде над самим собой. Это путь взрослого человека. Воспитание чувств тоже очень важная задача. Человек, прежде чем стать духовным, должен быть правильно устроен внутренне. Он должен отвечать за свои слова, понимать свои чувства и делать правильный выбор между добром и злом. Это касается как верующих людей, так и неверующих людей. В этом смысле язык культуры наиболее подходящий для подобного воспитания.
Важно знать, что такое война. Видеть на экране те переживания, которые она приносит в человеческую жизнь. Выдающихся фильмов о войне у нас очень много.
Милитаристический дух в воспитании, мне кажется, носит разрушительный характер. Когда я вижу фотографии какого‑то календаря, где изображены дети в военной форме, истекающие кровью… Кроме как сатанинским уродством я это назвать не могу. Это настоящее извращение. И это может принести только вред! Я против такого патриотизма.
— Можно ли сказать, что через такие произведения, например, как «Новый папа», популяризируется католическая церковь? Возможно ли, что похожий сериал появится, например, про Московскую патриархию?
— Нет, такой фильм про русскую церковь сегодня принципиально невозможен. Русский зритель практически ничего не знает про свою церковь, кроме скандальных историй. Что происходит внутри церкви — это только какие‑то догадки, единственное, что о ней знают, — что там ужасно богатые попы ездят на «мерседесах». А в «Новом папе» вдруг показывается католическая церковь изнутри. И это так неожиданно, что очень многие люди, далекие от любой церкви, начинают симпатизировать именно ей.
— А как вы считаете, нужно ли художникам, режиссерам сегодня заходить на территорию церкви?
— Мы живем в совершенно свободной стране, которая гарантирует нам свободу слова. Должна гарантировать. Другое дело, что сегодня из‑за закона об оскорблении чувств верующих, мало кто из художников, серьезных, настоящих, умных, решится на какую‑то откровенную беседу о жизни церкви. Вдруг чего‑нибудь мы не так снимем, а вдруг не то подумаем. Недавно вышел фильм «Монах и бес» замечательного режиссера Николая Досталя. Так вы не представляете, как он, бедный, переживал перед выходом этого фильма, он советовался со священниками, он советовался с Владимиром Легойдой (церковный и общественный деятель. — Прим. ред), он советовался со всеми. А не обидит ли этот фильм кого‑то? Представляете? Фильм-то вообще!
— Да, это совершенно ненормально. Это даже не цензура, а что‑то близкое к страху.
— В итоге были люди, которые возмущались и говорили: «Как посмел!» Надо, чтобы все было только сусально-православное, чтобы только хорошее про нас!
— Если говорить не только про Россию, как вы считаете, насколько художественный дискурс вокруг церкви может влиять на реальное положение дел внутри?
— Я не могу сказать за других, но вижу папу Франциска (266-й папа римский. — Прим. ред.), который достаточно открыт, в том числе для диалога и с государством, и с инославными людьми, с людьми, которые не принимают церковь. Я помню видео, когда он кланяется в ноги суданским лидерам каких‑то группировок, чтобы они прекратили войну. Просит их не убивать друг друга. А у нас опять новости, что в Луганске началось выступление по всей линии фронта из орудий, запрещенных минскими соглашениями. Тут молчок полный.
— Если у нас невозможны такие фильмы про РПЦ, то как вообще церкви стоит говорить с обществом, привлекать новую аудиторию, повышать доверие к институту, а не к отдельным священникам?
— Этот момент упущен. То, что сформировалось сегодня в обществе в отношении к церкви, никакими пиар-акциями и ничем другим не починить. Даже если все епископы продадут свои дорогие автомобили и на эти деньги построят какую‑то больницу для больных СПИДом — все уже! Даже это ни на что не повлияет.
Когда можно было что‑то сделать — это сделано не было. Сейчас это уже никому не интересно. То, что вы сказали о доверии к священникам, это момент, через который церковь может продолжать жить. В России много замечательных священников, которые честно и благородно служат церкви и людям. Пусть они малозаметны, но церковь ими и жива. Другого ничего и не надо.
— Вы как‑то говорили, что «нельзя веровать в церковь, которая является функцией. Нельзя относиться к причастию как к пользе». Что имеется в виду?
— Обычное языческое отношение к Небу. Я буду просить Небо, чтобы у меня был хороший урожай, чтобы мне было хорошо, комфортно, спокойно, чтобы мои грехи были прощены и все было прекрасно. И чтобы у меня освящалась квартира, машина, офис и так далее. А церковь существует не для того, чтобы тебе было хорошо, а для того, чтобы у тебя были силы быть честным человеком. Чтобы ты не боялся поступать по Евангелию и был готов, раз ты за правду, быть изгнанным. Потому что ты верен Христу. А не потому, что у тебя все хорошо. Этому должна учить церковь по-настоящему.
— Вы связываете такое отношение к церкви с языческим наследием?
— Языческое наследие присутствует во всех религиях — это совершенно естественно, так проще и понятней.
Этот путь очень-очень неприятный, сложный и тяжелый. Поэтому люди от него отказываются. Такая церковь неудобна даже тем людям, которые в этой церкви служат. Поэтому гораздо проще быть каким‑нибудь православным жрецом, все освящать и всех прощать.
— А что вы думаете по поводу крещения? Многие люди крестят своих детей, но это происходит как‑то в связке с национальной идентичностью. Вот мы русские.
— Это та же самая история. Люди принимают крещение, потому что думают, что оно даст им какие‑то жизненные бонусы, от чего‑то защитит и сохранит. И на самом деле не понимают, что все несколько иначе устроено.
— Последняя тема, которую я хотел с вами обсудить, — это депрессия. Люди ищут ответ на происходящее вокруг и внутри себя. Психоаналитика переживает невероятный подъем, но раньше ведь люди говорили о подобных вещах со священниками. Как вы думаете, в чем причина такого бума психоаналитики и какого‑то всеобщего несчастья?
— Депрессия — это явление последнего столетия. Начиная с момента, когда психоанализ стал существовать. Он же тоже не на пустом месте возник. Потребности разобраться в этих вещах раньше не было. Сегодня человек стал крайне уязвлен личной ответственностью за свою жизнь.
Семью по любви он себе не выбирал, за свой брак не отвечал, потому что женился в своей социальной прослойке. Человек жил в очень стабильном обществе. А потом все рухнуло. Общество изменилось, появилась личная ответственность. Ты сам за все отвечаешь, а отвечать не можешь, потому что ничего не умеешь, ни к чему не готов. Раньше ты не думал, любишь ты работать или не любишь. Нравится тебе профессия или не нравится — у тебя выбора нету!
Свобода породила депрессию. Она породила неуспех у людей. Появились ситуации, когда человек оказывается неспособным, например, к выбору: это очень сложно, это ответственность. Когда терпит крах — в семье, в любви, в выборе профессии и так далее. Когда он не знает, как с этим справиться. Развитие депрессии у людей связано, мне кажется, с этими факторами.
А нишу священников заняли психоаналитики, потому что священник мало чего понимал [в психологии] и оперировал простыми библейскими понятиями, заповедями и традициями. Оказалось, все сложнее. Поэтому священники стали изучать психологию и психоанализ.
— Сегодня священники отвечают и на вопросы психологии?
— А куда деваться? Существуют уже психологические факультеты в богословских вузах. Существуют даже авторы, разрабатывающие проблему христианской психологии. Это очень интересно. Если священник умный и образованный, он, конечно же, увидев у человека психологические проблемы, отправит его к специалисту. Это лучший результат. Потому что это проблема, которую должны решать специалисты.
