Как женщины из Украины и России становятся жертвами домашнего насилия за границей

Я из Украины, но с будущем мужем познакомилась в Польше, куда я переехала в 22 года работать парикмахером. Он часто приходил ко мне на работу, и общение переросло во что‑то большее. Сначала он казался добрым мужчиной со светящимися глазами. Шутил, был отзывчивым и общительным — излучал самые положительные эмоции. Когда он приезжал из Германии в Польшу, все было чудесно — настоящий конфетно-букетный период. Родители надеялись, что у нас сложится семья, а про ссоры я не рассказывала.

Спустя три месяца отношений я забеременела, переехала к нему в Германию уже на большом сроке. Мы были знакомы всего лишь семь месяцев — я не успела узнать его как следует. Под конец беременности врач советовал находиться в постели и не перенапрягаться ни физически, ни эмоционально. Муж при этом говорил: «А чего ты не убрала в квартире?» Я отвечала, что плохо себя чувствовала, но зато смогла приготовить для него ужин: в ответ он упрекал меня, что еда приготовлена плохо. Ему пришлось оформлять для меня документы, чтобы я смогла остаться с ним в Германии. Он говорил, что теперь я пожизненно должна быть благодарной ему за то, что он посвящал мне свое время.

В Польше я жила насыщенной жизнью: снимала квартиру, работала, понимала язык и могла общаться с друзьями. Когда я переехала к мужу, моя жизнь превратилась в рутину. Это напрягало, но с рождением ребенка я перестала об этом беспокоиться, потому что все внимание сосредоточила на нем.

В нашей семье было психологическое насилие, но от случая к случаю муж мог толкнуть меня или не дать пройти. Он был недоволен всем. Часто называл меня толстой и некрасивой, отрицал и коверкал факты. Запрещал странные вещи: прятал сахар, забирал косметику и телефон, мог отобрать ключи от квартиры. Я начала сомневаться в своих действиях — ему очень хорошо удавалось выводить меня из себя. Манипуляции и провокации не прекращались ни на секунду, я начала сходить с ума и терять связь с реальностью. Однажды он забыл закрыть фейсбук, и я случайно увидела его переписку с другом, который советовал забрать ребенка и отправить меня домой. На это сообщение муж ответил: «Да, я так и сделаю».

Вместе мы провели около двух лет, я ушла от него, когда ребенку было пять месяцев. Перед моим уходом мы поругались. Он вызвал полицию, чтобы заявить, что я психически нездорова и порчу имущество. Мы поссорились, потому что он забрал мой телефон и лишил связи с родственниками. Мне было страшно: я в чужой стране, с маленьким ребенком, не знаю, куда идти и что делать. Когда приехала полиция, я, стоя в слезах с ребенком на руках, просила о помощи. На ломаном немецком рассказала им, что не могу жить в одном доме с супругом. Полиция сказала: «Он не опасен, ты можешь остаться дома в отдельной комнате, а рано утром уезжай». Утром сотрудницы Frauenhaus (приюты для женщин, переживших домашнее насилие. — Прим. ред.) забрали меня на специальном автобусе. Мне повезло, что за месяц до этой ссоры я уже подготовилась и собрала деньги, чтобы уйти при первой возможности.

В женском доме в Германии оказывают социальную помощь: помогают с оформлением документов, получением выплат на ребенка и предоставляют жилье. Там была общая кухня, где все проживающие собирались вместе, помогая друг другу не потерять коммуникацию с людьми. Немецкий я еще учу, но на тот момент любое общение спасало. Центр помог мне найти и оплатить квартиру. Я каждый день благодарю Бога за то, что у меня есть крыша над головой и здоровый ребенок. Мы живем в своей квартире уже больше полугода. Сейчас идет война за опеку над ребенком: муж хочет забрать его себе и выдумывает, что я алкоголичка и проститутка. Ко мне приходили органы опеки, чтобы проверить условия жизни, — все было хорошо.

Сначала я чувствовала ненависть к бывшему супругу, а потом успокоилась. Я даже надеялась, что он изменится: муж хотел вернуть меня, рассказывал, что ходит к психотерапевту. Но потом снова начал манипулировать, и стало понятно, что изменился он только на словах. Я поняла, что дальше с ним будет только хуже. Я перестала делать шаги навстречу: моя квартира — это моя крепость, все разговоры только через адвоката и органы опеки. Я знаю истории, когда женщины терпят унижения от мужа десятки лет. Наверное, их держит надежда, что человек изменится. Это лапша на уши: сначала он ударит, потом подарит всю любовь, а потом снова поднимет руку. Важно уметь сразу определять личные границы, которые никому нельзя нарушать.

На мужчин я смотрю очень скептически. С одной стороны, одинокой девушке хочется мужского внимания, но с другой, я морально не готова вступать в отношения: боюсь, что мои чувства снова растопчут. Из‑за сына я не могу сорваться и уехать, но благодаря ему я смогла встать на ноги. У меня нет времени впадать в депрессию, нужно оставить все плохое позади и быть хорошей мамой.

Познакомились мы в интернете, а встретились, когда он приехал в Петербург. Сейчас за плечами десять лет знакомства, из которых восемь — в браке. Первые два года ездили друг к другу в гости, он красиво ухаживал — буквально носил на руках. Не было никаких сомнений, что он принц, а я в сказке.. Муж хотел жить в своей стране, а не в холодной России, поэтому я переехала к нему, и мы расписались. Родственники видели меня счастливой, поэтому было без разницы, из какой он страны.

До 2016 года наши отношения были нормальные, но закрытые. Я не работала в Италии, потому что мы жили в поселке с населением в 11 тыс. человек. Работы тут в целом нет. Инфраструктура здесь не развита. Я проводила время в основном с мужем и его семьей, они меня убеждали, что тут все живут кланами, каждый в своей семье. Взаимодействия с внешним миром не происходило, таким образом, меня, можно сказать, взяли под домашний арест, и я стала привыкать к этому образу жизни.

Завести детей было нашим общим решением. Но у меня были мысли, что надо подождать, а он хотел ребенка как можно скорее. Возможно, спешка нужна была, чтобы получить возможность для психологической травли и манипуляций. После рождения первого ребенка он стал позволять себе по мелочи выражать злость действиями — например, опрокидывал ванночку для купания.

Когда появился ребенок, мы переехали от свекрови в его квартиру, и он поставил условия, что можно делать и что нельзя. Дома установил камеры, аргументируя это тем, что он хозяин и должен знать, что происходит. Насилие и по сей день случается почти каждый день. Например, русофобные высказывания и оскорбления в мой адрес, рукоприкладство: он не раз хватал меня за лицо, шею и руки, говорил, что от меня никакой пользы, толкал. Однажды бил прутом по рукам нашу дочь, таскал нас с ней за волосы. А свекровь один раз тыкала иголками в руки моего сына, чтобы он не трогал какие‑то вещи в доме. Это и психологическое насилие: «Если ты покинешь страну, я заберу сына и дочь через суд». При этом он говорит, мол, если что‑то не нравится — уходи, но 
оставляй детей. Когда я поехала в Россию к маме, он снова напугал меня этим, поэтому пришлось вернуться.

Когда я попыталась обратиться к местной полиции, муж заблокировал выход, силой вырвал из рук телефон и закрыл все двери и окна. Он запугивает тем, что, если я куда‑то обращусь, полиция никак не поможет. Сейчас так и есть: они приезжают, ничего не делают и уезжают, еще больше провоцируя агрессию мужа. Он прямо заявлял: «Я убью не только тебя, но и детей. Все, что связано с тобой». Я испытывала и испытываю страх до сих пор, это чувство со мной всегда.

Сегодня (в день проведения интервью. — Прим. ред.) снова было рукоприкладство: он толкнул меня, я ударилась и в слезах позвонила адвокату. Спросила, как мне зафиксировать ушиб ребер, — он сказал, чтобы я ничего не делала. Он даже не пытается спасти меня и моих маленьких детей от нападок психопата. Кстати, во время второй беременности открылось, что он проходил лечение в психдиспансере и состоял там на учете.

По документам он психически нездоров и не может работать. Я не знаю диагноза, потому что мне никогда не показывали эти документы. Запросить их не могу, потому что это личные данные. Я вызвала полицию снова, они приехали и сказали: «Сеньора, мы не будем принимать ваше заявление. Идите сначала в больницу». А до больницы не доехать: соседи и местные жители отказываются помочь, а автобусы ходят плохо.

На протяжении всех этих лет я хотела уйти, но постоянно боялась лишиться детей, все его психологическое давление было направлено на это. В этом году, в апреле, получилось начать бракоразводный процесс. Первый адвокат отказался вести мое дело, сославшись на проблемы со здоровьем. Второй после разговора с адвокатом мужа совсем перестал защищать меня и моих детей. Пообещал, что составит заявление о рукоприкладстве, но пишет его уже несколько недель.

Сейчас мы живем в квартире, которая принадлежит мужу. По законам Италии я должна оставаться в ней: если я уеду, то автоматически лишусь опеки. Еще не было ни одного судебного слушания, и отдавать ключи его никто не обязывал — он приходит, когда захочет. Младшему сыну два года, он особо ничего не понимает, старшей дочке семь лет. Раньше он запугивал ее, но сейчас применяет насилие только ко мне и так, чтобы не видела дочь. Он даже смог настроить ее против меня. Она говорит: «В том, что приезжает скорая и полиция, виновата мама».

С бывшим партнером мы несколько месяцев общались в интернете, а потом он приехал на месяц в Турин, где я работала. Переезд к нему произошел спонтанно. Я поехала к нему на Сицилию, чтобы познакомиться, но домой уже не вернулась. Мои родители, как я сейчас считаю, отреагировали слишком хорошо. Буквально под аплодисменты отправляли, а надо было замедлить отношения и узнать избранника получше.

В первые месяцы общения он всегда отвечал на мои вопросы, а если я просила перезвонить, он тут же это делал, относился ко мне внимательно. Однажды подружка спросила: «Он что, не дарит никогда тебе цветы?» Ну да, не дарит. Зачем мне нужны эти срезанные цветы? Партнер узнал об этом разговоре и обиделся. Мы поехали в теплицу и купили живых цветов на весь наш дом.

Он предложил мне работу в его ветеринарной клинике, я согласилась, но зарплату не получала. Мне как девушке, воспитанной в патриархальном духе, казалось, что требовать зарплату означает не доверять партнеру. У моей подруги была такая же ситуация: она работала в фирме своего мужа и ничего не получала. Она предупреждала: «Это неправильно, ты будешь жалеть. Тебе должны платить зарплату, чтобы ты могла тратить ее по своему усмотрению».

У нас все было замечательно почти три года, а всего мы были вместе семь лет. Когда мы планировали второго ребенка, заболел мой папа и встал вопрос о его переезде. Он сельский житель, навещать его в деревне в Беларуси не представлялось возможным. Мы решили его перевести в Италию и купили дом за городом. Из‑за налогообложения дом был куплен на мое имя, чтобы платить меньше, так решил партнер. При этом он начал меня упрекать: «Ты что думала, пару лет поработать и сразу купить такое имущество?» Это был удар ниже пояса. Я думаю, что в отношения нужно вкладывать все самое лучше и не разделять ничего на «твое» и «мое». Видимо, партнер был не согласен. Для всей его семьи я и мои родители выглядели так: приехала бесприданница, да еще и пришлось покупать дом для ее родни.

Проблемы накапливались как снежный ком, иногда я пыталась с ним поговорить, но он не слышал. Ссоры стали регулярными. Так больше жить было нельзя, и я ушла на время к родителям. Партнер только озлобился и начал мстить: украл ключи от квартиры, сделал так, чтобы я больше не ходила на работу, изолировал меня от всего. Он приходил домой только на десять минут в день: раздавал указания, критиковал и уходил.

Я поверила, но чем дальше заходила ситуация, тем больше все превращалось в очередной скандал. В нашу последнюю ссору он меня избил, а мои родители сказали: «Ты сама виновата, зачем довела?» Травмы, которые он мне нанес, стали моим спасением.

После драки моментально обратилась в полицию и больницу, где зафиксировали побои. Когда он меня ударил, я поняла, что точки соприкосновения с ним уже не будет. Дети не видели, как он бил меня. Как только я вернулась с обследования, уехала с полицией в кризисный центр и заявила о побоях.

Внешне отношения, может, и были хорошие, но когда начались проблемы, никто не поддержал меня и никто не встал на мою сторону. Все были с ним, а я осталась одна. Моя мама пыталась влезть, писала ему письма, а мне говорила: «Как ты можешь лишать детей отца, зачем ты с ним ругаешься? Помиритесь». Родители таким образом пытались надавить на мою совесть.

Мой совет женщинам, которые находятся в ситуации психологического террора: ни на минуту не оставляйте своих детей и не отправляйте их никуда с отцом. Как мне объяснили в кризисном центре, проблемы с правами на детей могли бы быть, если бы я приехала одна. Пришлось бы писать запрос на детей через суд и ждать одобрения. Меня спасла моя хорошая интуиция: везде и всегда я была с детьми круглосуточно. Пока я была в больнице после рукоприкладства, дети остались не с супругом, а с моим надежным другом.

Младшей дочке сейчас почти четыре года. У нее проблемы с речью: мало разговаривает, возможно, из‑за пережитого стресса. А старшей дочке почти шесть, и для нее развод и суды стали травмой. Когда были встречи с их отцом в кризисном центре, старшая дочь плакала и не хотела туда идти. Сейчас мы уже год живем отдельно, и старшая дочка не видится с ним, но хочет. Я ей объяснила, что везде есть правила: «Ты ходишь в садик и там нужно вести себя определенным образом, а у взрослых тоже есть правила о том, как надо общаться друг с другом. А еще есть люди, которые помогают разбираться, — они называются адвокаты, мы ждем их решения, после которого можно будет видеть папу». Ни одного финального решения суда еще нет, в Италии это длится долго. Я жду решение суда по алиментам, графику встреч и суда по рукоприкладству. Прошло больше года, я живу по анонимному адресу, который знает только полиция.

Я переехала за границу, чтобы учиться в магистратуре. Буквально через пару месяцев познакомилась в тиндере с будущим мужем. Мы оставили друг другу лайк и списались, через пару дней пошли на свидание, тогда же он предложил встречаться. Все развивалось очень быстро. Поженились мы через два месяца после знакомства.

Мне понравился его характер, поэтому я быстро влюбилась. Сначала муж вел себя галантно и спокойно: проявлял знаки внимания, дарил конфеты, приглашал в кино. Казалось, что мы родственные души: подолгу разговаривали, наши мысли и мнения совпадали. Через пару недель отношений он уже говорил, что хочет от меня дочку, намекал на свадьбу, спрашивал, какого бы я хотела фотографа и как бы все организовала. Часто обсуждал со мной свадьбу своего брата, и когда она состоялась, мой будущий муж еще больше активизировался с такими разговорами. Если бы я знала, что будет происходить дальше, то я бы с ним рассталась.

Поженились через месяц после его брата. Это происходило в Австрии. Поскольку я гражданка России, мне пришлось оформлять документы и приложить большие усилия: тут ужасная бюрократия. С моей стороны была спешка, потому что я хотела семью и наши желания совпали. А муж, как я позже поняла, хотел свадьбу не потому, что он влюбился и я девушка его мечты, — он хотел быстрее съехать от родителей. Ему на момент знакомства было 29 лет, и он все еще жил с ними и никогда не жил с девушкой.

Его маме и брату казалось, что мне нужен фиктивный брак ради гражданства. Брат не пришел на ужин после бракосочетания, полгода не разговаривал и не садился за один стол со мной. Свекровь издевательски комментировала мое присутствие, один раз спросила: «А как ты думаешь, кого он любит больше, тебя или меня?» Я до сих пор помню этот вопрос, на который я ответила: «Вы же мама, а я жена — это разная любовь. Как это можно сравнивать?» Ей постоянно требовались доказательства того, что я на втором месте. Его мама говорила, что от меня неприятно пахнет, у меня некрасивое лицо и плохой нос. Один раз муж заболел и лежал с температурой у родителей. Я сделала ему лазанью, а он сказал, что она не соленая. Мама тут же принесла соль со словами «У мамы еда вкуснее». И таких моментов, когда она меня задевала, было много. Когда я была беременна, она сказала мужу: «Встретишь еще любовь, я тебя сведу с кем‑нибудь». Он не ставил маму на место и обязательно передавал мне все ее слова, будто ему нравилось быть посредником в наших ссорах.

Через полтора месяца совместного проживания он стал проявлять агрессию. И я вспомнила, что однажды его отец спросил: «А он тебя не бьет, не поднимает руку?» Оказалось, что раньше муж мог ударить отца в живот или по голове. Агрессия от него была на ровном месте. Один раз во время беременности я случайно задела его ногой, лежа на диване, — в ответ получила сильный удар по спине. Он аргументировал это тем, что «это рефлекс».

Во время последней нашей ссоры ребенок случайно смахнул тарелку со стола и поранил палец, а муж поднял меня со стула и повалил на пол. Сейчас я даже не вспомню причину той ссоры, но помню, как полуторагодовалый ребенок сидел на полу, из его пальца текла кровь, а я лежала с сильной болью и ничего не могла сделать, даже помыть ему ручку. Я ударилась головой и получила травму — разрыв барабанной перепонки, после которого временно ничего не слышала одним ухом. На следующее утро встала, сказала, что иду гулять с ребенком, а сама поехала в больницу. Врачи провели осмотр и вызвали полицию, потому что я не имею права замалчивать домашнее насилие.

Я лежала в больнице вместе с ребенком примерно неделю. А потом женщина из органов опеки забрала меня в Фрауэнхаус. Это обычный дом с мини-апартаментами. Если у женщины есть ребенок, ей выделяют комнату с кухней и душем, если без детей, то как в хостеле — несколько женщин в одной комнате. Поскольку я получала пособие по безработице, я должна была платить за жилье 300 евро в месяц, но люди без дохода живут бесплатно. Еще здесь выдают еду и средства личной гигиены. Очень много людей делают пожертвования в такие дома, отдают старую одежду, игрушки, а еще там есть консультанты — они помогают в суде. Финансируются такие дома государством. Максимум там можно прожить шесть месяцев, потом тебе помогают найти жилье. Тот дом, в который попала я, был не очень хороший — помочь с жильем мне и моей подруге (с ней я подружилась уже там) не смогли.

Когда мой дедушка узнал, что я лежу в больнице с ребенком, ему стало плохо. Через два дня у него случился инсульт, и он впал в кому, а потом его не стало. Он очень переживал за меня. Когда я поехала вместе с ребенком хоронить дедушку в Россию, он постоянно звал папу, поэтому я возобновила общение с мужем. После похорон я прилетела обратно в Австрию и вернулась к мужу по многим причинам, но я никогда я не смогу простить ему смерть дедушки.

К сожалению, по австрийскому законодательству уголовный срок дают только после повторного причинения вреда здоровью. Сейчас полиция дала ему два года испытательного срока, который его успокоил. Побои прекратились. Любви у меня к мужу не осталось, скорее привычка и здравый смысл: сейчас не лучшие условия для того, чтобы уйти. Я пока не могу выходить на работу на весь день, ребенок еще маленький, а с мужем воспитывать его проще. Произошло столько всего плохого, что у меня уже нет позитивных эмоций. Представить себя с другим мужчиной я могу легко, но чужой человек никогда не будет любить сына так, как его родной отец, в этом я уверена.

Сейчас все спокойнее, муж перестал пить и стал более мирный. Со свекровью мы не общаемся, переехали в новую квартиру. Один раз звали ее в гости, но она не пришла. Еще привезли к ней сына, а она устроила истерику при ребенке и кричала, что внук ей не нужен. Больше наладить контакт я с ней не пыталась.

Проблема домашнего насилия актуальна не только для России, но и для Европы. Разница только в том, что там борьбу за права начали раньше. При этом в католических странах с более патриархальном укладом — например, в Италии и Испании — до 90% жертв не обращаются в полицию и никому не рассказывают о происходящем. В Италии при этом есть номер многоязычного центра помощи (1522): всем, включая иностранцев, гарантируется бесплатная защита и адвокат. Также государство берет на себя судебные издержки.

А по законодательству Германии если пострадавшая вызывает полицию сразу, дело заводится без ее просьбы. Я считаю, это хорошая практика. Часто бывает так, что женщина пишет в полицию, потом муж запугивает или просит прощения, и она забирает заявление. В результате теряет свое право на защиту. Самое эффективное — возможность правоохранительных органов самостоятельно возбуждать дело по факту насилия в семье. В Швеции также домашнее насилие отнесено к делам публичного обвинения — полиция сама проводит предварительное следствие, его возглавляет прокурор, а жертва не может препятствовать.

Во Франции тоже очень эффективные методы борьбы с домашним насилием — жесткий закон, большие штрафы. Но они долго за это боролись с помощью общественных движений и больших протестных акций. Тут имеет значение поддержка общества. Пострадавшие от насилия не находят поддержки в полиции и у родственников, особенно когда дело не возбуждается. Их никто не слышит, тут должны быть не только правовые меры, но и социальные. Сейчас в России количество центров помощи растет, но их все еще мало.

Наличие детей в семье осложняет ситуацию, потому что агрессору легко манипулировать страхом потерять ребенка. Если мы берем интернациональные браки, то в таких странах, как Италия и Испания, даже если удается уехать и увезти с собой ребенка, суд может принять решение о возврате ребенка отцу.

Хороший метод — выдача охранных ордеров. Это правовой документ, предназначенный для защиты от жестокого обращения. Он запрещает ответчику любой контакт с пострадавшей: по телефону, письмом, в виде подарков, нельзя даже приближаться к ней. Ордера — практика США и Франции, где они вводятся. За нарушение есть ответственность.

В таких ситуациях главное не молчать, а заявлять и в полицию, и в различные некоммерческие организации (НКО), которые окажут поддержку. Также сразу же обращаться к адвокату. Многие адвокаты сотрудничают с НКО, которые занимаются защитой прав женщин, поэтому предоставляют бесплатную помощь.

Страны, где эффективно борются с домашним насилием — Эстония, Финляндия, Швеция и Франция. Там есть специальные сотрудники полиции, обученные распознавать насилие и работать с жертвами и агрессорами. И там есть охранные ордена. Если полиция видит следы насилия или чувствует неспокойную обстановку в доме, выдается предписание для агрессора, которое не разрешает приближаться к жене или партнерше на определенный период. Как правило, это несколько дней или месяцев. За это время девушка спокойно получает медицинскую помощь, собирает документы и обращается в суд. Наличие охранного ордера — большой плюс.

Во Франции хорошо развита сеть социальных центров, работает закон о домашнем насилии. Там легко получить помощь, не являясь гражданкой страны. Но, как и везде, остается человеческий фактор. Например, в суде могут задать вопрос: «А почему вы так хорошо выглядите? Вы не похожи на жертву». Есть определенные трудности, но население лучше информировано о центрах.

В любой стране, если женщина не узаконивает свое положение, она уязвима. Нужно знать, как легализовать свое положение, и всегда иметь под рукой номера экстренных служб, в том числе кризисных центров. [Женщине нужно] не нарушать режим пребывания, чтобы не оказаться под угрозой выселения из страны или запрета на въезд. Особенно если есть совместные дети.

[Находясь в чужой стране,] лучше обращаться в местный кризисный центр или социальную службу. Адвокат из России как минимум хуже знает законодательство другой страны. Выдать пошаговую инструкцию пострадавшей должны там, где она находится. Если есть угроза насилия в семье, необходимо узнать телефоны местных соцслужб, юристов, органов полиции, убежищ. Они обычно достаточно хорошо о себе информируют.

Уже более 15 лет в России пытаются добиться появления охранного ордера и закона о домашнем насилии. Но проект постоянно возвращается на доработку и о нем забывают. Недавно Валентина Матвиенко заявила, что эта проблема в приоритете. По последним статьям и постам видно, что тема много обсуждается. Бастрыкин и Чайка тоже признали, что декриминализация побоев была ошибкой. Выступления руководителей правоохранительных органов и депутатов говорят о том, что закон необходим. Как скоро его примут — сказать не можем.