Вместо «эщкере» скажу «благодать»: как основать свою церковь и читать молитвенный рэп

Крещен был в детстве. «Православный заочно» — можно так, наверное, назвать. Это из разряда: «У меня ребенок юрист» — «Почему?» — «Ну потому что я так решил». Я даже помню, как меня крестили — достаточно забавно. Стояла куча церковных певчих, меня окунали — было прямо очень канонично, не то что сейчас крестят. Я недавно был на православных крестинах — так себе. А у меня стоял ряд каких‑то чуваков, которые молились, батюшка — все четко было.

Потом я стал ездить в военно-патриотические лагеря, где мы наполовину были патриотами, наполовину — три раза в день молились. Перед едой, перед всей байдой. Я там всегда был заместителем вожатого — какие‑то погоны себе вешал. Все в форме ходили, стреляли, играли во всякие игры военные. Помимо того что я четыре года проводил в православных лагерях, я еще четыре года был курсантом — водил [других] курсантов по марш-броскам. Военная тема шла параллельно с православием. В этих лагерях я находил много крестиков, которые терялись, и чувствовал какую‑то энергетику. Я за всех молился, и у меня все было хорошо.

Я [часто] договаривался — сейчас я понимаю, что сам с собой, но тогда — с Богом. Я [говорил]: «Слушай, Бог, мне надо так, давай я не буду делать так, и все будет хорошо». И он такой: «Ну окей». Мое подсознание [было] как бы Богом. И это реально работало.

Когда я пошел в православный лагерь вожатым, там была моя девушка […]. Я не предохранялся, и у меня были сомнения. Я сказал: «Бог, слушай, это как‑то некорректно просить, но я не хочу, чтобы она забеременела». И Бог сказал: «Окей, в лагере, главное, не совокупляйтесь, и все будет хорошо». Я ей тогда об этом рассказал, и она [ответила]: «Отличная идея». Но на второй день мы не выдержали, и это случилось. В итоге после лагеря у нее задержка, и оказалось, что в лагере она залетела. Такие темы были в отрочестве, и они давали шанс действительно во что‑то верить.

Идея пришла во сне. Может быть, это был не сон, а видение — какая‑то галлюцинация. [Она была о том], что мне надо заниматься молитвенным рэпом. Я спросил, почему рэпом, я же никогда не слушал рэп, и мне сказали: «Потому что». Я спросил, почему молитвенный, и мне сказали: «Ну потому что». За полгода до этого у меня порвался крестик, и я его перестал носить — это так должно было случиться. Я его чуть-чуть дорвал, если честно, — ждал, пока порвется веревка, но не дождался.

Я месяц изучал, что такое рэп, [затем] месяц изучал 148-ю статью
(об оскорблении чувству верующих. — Прим. ред.), пытаясь понять, по какой грани можно ходить. Я же несу свою благую весть, [поэтому хочу], чтобы она могла оскорбить как можно меньше людей. Потом я стал писать молитвенный рэп: писал, писал и […] понял, что надо официально это запротоколировать. В России без бумажки ты не можешь особо ничего сделать. Мне показалось это хорошей идеей, […] так как я занимаюсь не только молитвенной деятельностью — то есть мы не только молимся на кухне дома, — но и творчеством.

Я начал гуглить, как подавать бумаги, и оказалось, что это несложно. Чтобы найти форму, потребовалось полдня. Она состоит из четырех листиков. [Там должны быть перечислены] основные люди твоей религии: главный, заместитель, кто будет подавать. […] Потом пишешь последователей с паспортными данными — от четырех человек. Потом указываешь цели, задачи, делаешь общее описание — здесь я написал, что через творчество в любой произвольной форме мы идем к Богу. Сказал, что мы тусим на кухнях друг у друга, молимся, где придется. Написал еще место силы — это место в Карелии, где я люблю тусоваться. Там можно заряжаться энергией.

Я напечатал два экземпляра, пошел в Министерство юстиции. Пришел, а там очередь, никого не пускают. Подхожу к охраннику: «Мне бы религиозную группу…» […] Он ответил: «12-й кабинет, заходи». В кабинете сказали: «Да, название какое? Вторая копия есть?» Говорю: «Есть». Они на второй копии поставили мне [печать о том], что [заявление] принято, и я уже был счастлив, что есть какая‑то печать. Потом сказали звонить по номеру. Я позвонил через три дня, у меня спросили, зачем я так рано позвонил, сказали ждать письма. Через месяц пришло письмо [о том], что ваше уведомление принято, и вот такой вам [присваивается] регистрационный номер. И дальше, по идее, я должен носить такое уведомление [в Министерство юстиции] каждые три года. Через пятнадцать лет я могу стать НКО, то есть некоммерческой организацией, которая имеет право на любой территории открыть свою церковь — тогда прям будет благодать.

У каждого человека есть свои чувства. Когда я был близок к православию, я понимал, что меня вряд ли мог бы кто‑то оскорбить. И вообще, Бог поругаем не бывает, все дела. Когда пошла вся эта тема с оскорблениями, я подумал, что чувства — это не очень понятно. Что там можно оскорбить? […]

[…]

[В православии] мне сначала стало не нравиться, что попы ездят на дорогих машинах, хотя позже я понял, что не стоит смотреть в чужой карман. Потом стало задевать, что все покупают себе серебряный крест, и он, *****, лучше, чем мой, алюминиевый, который я всегда носил на веревочке. [Стало раздражать] это желание купить золотую цепочку для креста. И я почувствовал, что не хочу носить крест. И я удачно заменил: у меня тогда ньями-ньями (африканский языческий талисман. — Прим. ред.) появился — это дух реки Замбези, мне его послали. Я как раз тогда начал плавать на лодочках (МС Косьма занимается байдарочным спортом. — Прим. ред.). Я повесил [талисман] на шею: просто что‑то на шее висит — и ты как бы не чувствуешь разницы.

Я изначально думал, что невозможно вот так взять, попасть в рай — и ни хера [для этого] не делать. Я чувствовал подвох. […] Думал, что, наверное, ты заново перерождаешься и живешь эту ****** жизнь. […] У каждого из моих родителей есть свое представление о православии. Бабушке я доказал, что она язычница, и она согласилась. Теперь я могу считать ее последовательницей своей церкви. То есть она делает, но что‑то свое: например, ходит к экстрасенсам, и ее совершенно не коробит, что в православии нет экстрасенсов, — у нее есть. Мама делает какие‑то заговоры на свечки. И какое у тебя будет православие в такой семье? Ну тоже какое‑то свое — вот оно куда‑то и ушло.

Что касается загробной жизни, [то у меня] не было кризиса, связанного с тем, что будет со мной [после смерти]. Как‑то очень быстро я понял, что не стоит бояться говорить о смерти, тюрьме и вот этом всем — говорить об этом нормально. Еще в отрочестве у меня появилась присказка. Когда я делал какую‑нибудь странную вещь, я спрашивал себя: «А если я [скоро] умру, я сделал бы эту же вещь?» И отвечал себе: «Да, сделал».

Выставка «Свобода от» пройдет с 7 по 26 июня в Сахаровском центре. Проект был создан при поддержке Фонда Бориса Немцова.