Надежда Ж., угнана в 16 лет. Театральная постановка. Дорнбирн (Австрия), год не указан. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 136658.
Кто такие остарбайтеры?
«Остарбайтерами (в переводе — «восточные рабочие») немцы называли мирных советских граждан, которых во время войны угоняли с оккупированных территорий в Германию на принудительные работы. Между собой эти люди звали друг друга сокращенно, «остами».
Иногда остарбайтеров отправляли в Литву, Латвию, Люксембург, Францию и другие оккупированные земли. Но в большинстве случаев они трудились на территории Рейха в военно-промышленном комплексе: на военных заводах, в шахтах, на стройках. Впоследствии их задействовали и в других секторах — например, в домашнем хозяйстве. Так как осты должны были быть работоспособными, главным критерием их отбора был возраст. Основной контингент — от 16–17 (в некоторых случаях младше) до 20 с лишним лет, преимущественно девушки.
В Германии было много разных лагерей: например, рабочие, штрафные, для военнопленных и концлагеря (самые тяжелые). Положение остарбайтеров было чуть-чуть лучше, чем у концлагерников. Но все зависело от того, где они жили и работали. Если это большой лагерь при военном заводе, они должны были получать разрешение на выход в город. А если домашнее хозяйство — могли спокойно выходить, выполнять всякие поручения (скажем, забирать детей из школы). Правда, остам разрешалось пользоваться не всем общественным транспортом, а только определенными маршрутами. И до 1944 года они были обязаны носить знак OST: если ловили без него, наказывали.
Конечно, были немцы, которые жалели остарбайтеров и по-тихому оставляли для них бутерброды на заводах. Но немецкие законы строго ограничивали общение с остами. Дружеские и тем более любовные отношения преследовались. В первую очередь страдали осты, но иногда наказывали и немцев — особенно за любовные связи, потому что это означало нарушение расовых законов.
Сбежать и вернуться в Россию было трудно из-за большого расстояния. Только единицам удалось спрятаться где-то в Польше, а так всех ловили и отправляли в штрафные или концлагеря. Там ничего хорошего остарбайтеров не ждало.
После окончания войны союзники по Ялтинскому соглашению должны были передавать остарбайтеров советским властям. Но американцы через время стали предлагать остам не переходить в советскую зону оккупации. Многие воспользовались этим и остались в лагерях, которые находились в ведении американских оккупационных властей. Те же, кто вернулся, должны были пройти фильтрацию. Если их ни в чем не обвиняли, кроме того что они были угнаны в Германию, получали справку. По ней они эшелонами возвращались на родину. Некоторых — не очень большую часть — отправляли на принудительные работы в трудовые батальоны. Они должны были в течение нескольких лет работать на восстановление шахт и электростанций.
Какой-то процент остарбайтеров (не очень большой) арестовали и подвергли репрессиям через два года после возвращения. После смерти Сталина ситуация немного улучшилась, но все равно осты чувствовали себя людьми, так сказать, «второго сорта». Их не обвиняли в измене родине — иначе больше двух миллионов вернувшихся оказались бы в советских лагерях. Но в быту над ними тяготело подозрение в работе на врага.
Во время войны об остарбайтерах, конечно, было известно. Люди, которые жили в зонах оккупации, не могли о них не знать, потому что на работы угоняли из каждой второй семьи. К слову, использование рабской рабочей силы было одним из пунктов, который обвинение предъявило нацистским преступникам на Нюрнбергском процессе. После возвращения остарбайтеров постигла разная судьба: иногда власти почти насильно отправляли их заселять другие территории — например, Кенигсберг и Крым. Люди, которые там жили, конечно, тоже не могли этого не заметить.
Поскольку осты чувствовали себя в определенном смысле изгоями, они по возможности скрывали свою биографию. О них особенно громко не писалось. Правда, сразу после войны Михаил Ромм выпустил фильм «Человек № 217», показывающий судьбу угнанной в Германию женщины. Но вскоре тему вытеснили истории о концлагерях. В 1976 году была опубликована книга бывшего остарбайтера Виталия Семина «Нагрудный знак OST» — она произвела сильное впечатление на людей. Но по-настоящему об остах заговорили в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Тогда же немецкое правительство начало выплату компенсаций».
Иван Ш., 16 лет. Празднование Рождества. Зельб, 1942. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 212046.
Как остарбайтеры отмечали Новый год и Рождество? Истории в рассказах и фотоснимках
Антонина Сердюкова
«<…> Меня определили в цех, где выплавляли ванадий, то есть литейный цех. <…> Когда меня сунули в этот огнедышащий цех и дали метелку, мне расхотелось там метлой мотать. Я попыталась с немцами поговорить — что да как. Подошел обермайстер, ну старший мастер: «Кенен зи дойче шпрехен?»«Вы говорите по-немецки?». — «Я»«Да». — «Варум зер гут?»«Почему так хорошо?». Я говорю: «В школе учила хорошо».
Там рабочих интеллигентных не хватало, все ведь на фронте. И он меня свел к начальнику лаборатории, даже сначала — к начальнику цеха. Кстати, был интеллигентнейший мужик — Оскар МенихНачальник цеха, инженер на алюминиево-ванадиевом заводе Лаутаверк., инженер. Он посадил меня, начал расспрашивать. Я фразы складываю коряво, потому что мне слов не хватает. И шутим, и смеемся. Потом он так лукаво улыбнулся, говорит: «А вы знаете такую песенку?» И по-русски мне: «Пупсик, мой милый пупсик» (смеется). Я так расхохоталась! А он смутился — видимо, он благоволил все-таки к русским и понимал, что к чему. Кстати сказать, через год он исчез. Больше я его не видела и не слышала.
После войны я хотела его поблагодарить. Он мне много хорошего сделал. Перед Новым годом он меня встретил в коридоре и спросил: «Что вам подарить к Новому году?» — так, якобы в шутку. А я говорю: «Словарь и кусок хлеба». Вот он мне этот словарик подарил, я храню его до сих пор (показывает). Он меня выручил, можно сказать, на всю жизнь. Да. И он меня определил в лабораторию. Кстати, Германия не знала на ту пору, что существует таблица Менделеева. <…> А я таблицу Менделеева знаю до сих пор наизусть.
<…> Все праздники в Германии были, просто мы не работали в эти дни. Но никаких исключений в продуктах не было. <…> Пасха была там три дня, про новогодние я не помню. Рождество, да, 25-е как раз. Тоже там просто объявляют нерабочий день, и все. <…> Могли не работать те, кто не у станка, не у печи. Лаборатория все равно работает. Мы дежурили <…>». (Источник)
Угнана в 17 лет из Сталинграда в 1942 году. Работала на алюминиево-ванадиевом заводе в Лауте. В лагере встретила будущего мужа Клода, с которым уехала в Париж после освобождения в 1945 году. В 1946 году была насильно выслана в СССР.
«Фотография сделана экономкой хозяина фабрики в ночь под 1943 год». Мария С., угнана в 19 лет. Работала на фабрике в Руммельсбурге. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 201032.
Михаил Корнев
Интервьюер: А пока вы были в НикласдорфеРабочий лагерь при целлюлозной фабрике в Австрии., какие-то праздники немецкие там были? Как-то вы знали про них что-то? Может быть, какие-то концерты у вас были?
М.Корнеев: (Смеется.)
И.: Ничего не было? Может быть, кормили лучше в какие-то праздники? Нет?
М.К.: Боже упаси.
(Источник)
Угнан в 18 лет из Донецкой области в 1942 году. Работал на бумажной фабрике в Никласдорфе, позднее был отправлен в концлагерь. После освобождения несколько лет служил в армии.
Галина Шаланкова
«В этом лагере, конечно, всех, кто провинился, сразу били и все такое. <…> Когда я, значит, себе пальчики отрубила эти два, чтобы не работать на станке, меня перевели в лабораторию работать уборщицей. И они [другие работницы] сказали: «Галь, принеси четверку спирта, попроси [у] своей шефини. Будем Новый год встречать». Ну раз просють, значит, надо сделать, девчата все-таки. Так у меня пальто, <…> и в полу [этого пальто я] спрятала четверку.
А там, значит, не всех, через проходную пропускают, [говорят]: ты, ты, ты, ты заходите на проходную. И я как раз попадаю [под проверку]. <…> проверяет женщина. <…> Я говорю: «Шнапс». И она: «Ага, четверка. Зачем взяла?» «Новый год встречать, — я говорю. — Мне шефиня дала, я не воровала. Я у нее попросила». Фрау Культа, как сейчас вот все помню. Я ей сказала: «Дай нам четвертиночку спирта, а мы хоть спразднуем это, Новый год».
Ну и нас что же… в сторону. Там еще ребята с чем-то попали. Теперь все, руки вверх. В гестапо нас повели. Повели, и чтобы мы не шли пустые, каждому давали или стул нести, или какой-то ящик, или какое-то бревно. Чтобы ты шел не то что пустой, а чтобы все видели, что ты, значит, что-то сотворил. Пришли мы <…> в приемную, все там записали, как, чего. И пошли в гестапо, туда, в барак, в барак вот этот повели, <…> под нары. Нас три девчонки было. Ребят отдельно, конечно, поселили. Три дня ни пить, ни есть. Мы рады были, что нас не побили дубинками. <…> И все. <…> Можете представить себе, как есть хотелось». (Источник)
Угнана в 17 лет из Сумской области (Украина) в 1942 году. Работала в лагере на химическом заводе в окрестностях Виттенберга.
Василий Г., угнан в 16 лет (помечен на фото синей ручкой). Празднование Нового года. Место неизвестно, год не указан. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 158013.
Николай Киреев
«<…> [В обычные дни] в пять часов подъем, потом кава, как поляки говорили. Кава — это кофе. Миска всегда с собой — это основное оружие было, в случае чего где-то тебе нальют что-то. <…> И буханка хлеба. <…> Обычная, берешь ее, впечатление такое, что она сделана из опилков, спрессована. Одни опилки. Ну ешь, вроде было вкусно. Это утром. Завтрак считался наш. Буханка хлеба на пять человек <…> Она примерно как наша бородинская по величине, а может быть, меньше даже <…>. Обед давали из бачков. Как они всегда говорили, кольрабиРазновидность капусты, один из основных продуктов питания узников в нацистских лагерях.. Это неизменно. Кольраби — капуста такая уплотненная. <…>. Ничего полезного там нет. Ну съел, и от него всегда кружилась голова, от горячего. А на ужин ничего не давали. Два было вида питания. Нет, иногда давали [на ужин] мучную баланду. То есть обычную муку. Мука одна, ничего, жиров там не было. И получали мы вот это <…>.
Иногда по большим праздникам давали… В день рождения Гитлера, 20 апреля, я был в РаухштрассеЛагерь на Раухштрассе, в берлинском районе Шпандау. Киреев называет его «русским лагерем».. По случаю этого дня нам давали по кусочку маргарина, величиной со спичечную коробку. Потом давали… — у них, очевидно, много было — лягушек. Лягушки шли превосходно. Лягушек давали часто по праздникам. Их задние лапки и туловище с маринадом каким-то. Это было превосходное блюдо. Я всегда старался получить вторую и третью порцию, потому что они мне нравились. Чувство голода было постоянно. <…> Потом давали еще красный тростникВидимо, речь о ревене.. Толщиной иногда в руку был. Что это за тростник был, я не знаю. Но он был сладкий, с такими длинными нитями. Это было превосходное блюдо. А может быть, по тем временам мне так казалось <…>». (Источник)
Угнан в 16 лет из Орловской области в 1942 году. Работал на военных заводах Берлина. Позднее, после неудачного побега, попал в концлагерь.
Мария С., угнана в 23 года. Новый год. Эрланген, год не указан. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 1256.
Анна Кириленко
«А в лагере ничего не было. Мы и не знали, когда это Рождество, когда оно воскресенье, какой месяц, какой год. Знаем, что осень прошла, зима наступила, весна — потеплело, солнышко, лето и все. Числа — ничего мы не знали. Вот почему я не помню точно, когда нас выгнали. Вот, ориентируюсь по Дню Победы. До Дня Победы я уже окрепшая былаТак как уже в апреле 1945 года попала на территории, освобожденные советскими войсками., поправилась, вот, кормили же, эти ж ребята из комендатуры нашей. Это носили ж продукты, эти женщины, готовили, вот. Потом этих забрали военнопленных, которые были медработники. А мы уже сами оставались там, сами как-то готовили. Ну, нормально мы кушали». (Источник)
Угнана в 16 лет из Ростова-на-Дону осенью 1942 года. Работала на текстильной фабрике в Дюссельдорфе, затем за помощь военнопленным была отправлена в концлагерь, откуда чудом сбежала в 1945 году.
Кто и как собирал архив?
«Коллекция документов по истории принудительного труда, хранящаяся в Международном Мемориале, возникла по счастливой случайности. В 1990 году в газете «Неделя» была опубликована заметка об остарбайтерах. В ней утверждалось, что общество «Мемориал» будет отвечать за выплату компенсаций людям, угнанным в годы Великой Отечественной войны в Германию на принудительные работы. Заметка разошлась по сотне местных газет. Через несколько месяцев в «Мемориал» пришло около 320 тысяч писем от бывших «восточных рабочих» и их родственников. В надежде на справедливую компенсацию и из желания поделиться своей историей люди писали подробные письма, присылали фотографии и документы времен пребывания в Германии.
Сейчас коллекция, собравшаяся из писем с описаниями жизни в Рейхе, фотографий из Германии и других свидетельств, сохранившихся с той поры, насчитывает без малого 17 тысяч документов. При этом в Рейх, по различным подсчетам, было угнано от 3 до 5,5 млн человек.
После получения такого невероятного количества информации о принудительном труде исследователи Международного Мемориала начали брать интервью у бывших остарбайтеров. За двадцать лет было собрано более трехсот интервью, ставших частью сетевого архива устной истории «Та сторона». С недавнего времени я координирую оцифровку коллекции, процесс начался в 2014 году. Именно рассказы живых свидетелей легли в основу подкастов об остарбайтерах, которые выпускает «Глаголев FM». А совсем недавно мы запустили «Фонд 21», где можно найти коллекцию документов — тысячи фотографий и писем.
Я пришла в «Мемориал» в качестве волонтера год назад, когда все фотографии и документы сканировались для сайта. До этого об остарбайтерах не слышала совершенно ничего (как и большинство волонтеров и практикантов, которые к нам приходят). Меня как студентку истфака восхищала уже одна только возможность подержать в руках фотографии из военной Германии. Но еще более впечатляющими были рассказы остарбайтеров о войне.
Благодаря остарбайтерам я впервые очень четко поняла и прочувствовала, что война — это не бесконечное количество битв и побед, а одна огромная трагедия, унесшая и сломавшая жизни миллионов.
Пока сканировали документы (оцифровка продлилась чуть меньше года), решили сделать выставку. Для этого нам потребовалось прочесть больше сотни биографий и писем, выбрать из тысяч фотографий самые запоминающиеся — благодаря чему мы неплохо прочувствовали материал.
После прочтения всех тех писем и мемуаров я столкнулась с жутким осознанием того, кто эти самые остарбайтеры. Выяснилось, что в большинстве своем это девушки лет 17–18, чаще всего из деревень. Которые, возможно, никогда не покидали пределов родной деревни, не видели больших городов, не ездили на поездах, едва ли когда-либо фотографировались. И им предстоит стать угнанными в тыл врага, делать те самые бомбы, которые упадут на родные деревни, оказаться среди тех самых фашистов, на чужбине, да еще и не зная языка. Их первой фотографией станет фото на аусвайс (удостоверение личности. — Прим. ред.) с порядковым номером на груди. Более того, уже в Германии, они не смогут узнавать о том, что происходит на фронте, живы ли родные и главное — вернутся ли они вообще когда-нибудь домой? Для меня это уникальное явление, я все жду, когда какой-нибудь психолог или специалист по истории крестьянства заинтересуется им и напишет об этом книгу».
«Пасхальный привет вам дорогие, никогда не забываемые дядечка, тетечка и братики! Желаю всего наилучшего в вашей жизни и скорее встретиться нам вместе. Привет всем от меня. Пишите, как провели праздники. Ваша племянница Вера. 3/V 43 г.».
Вера Ф., 19 лет. Пасхальная открытка. Изерлон, 1943. Архив Международного Мемориала. Фонд 21. Дело № 199745.