«Я думал, так не бывает»: история мужчины, заболевшего раком груди

Шесть лет назад я работал на стройках, делал бетонные полы. Я часто просился в командировки, а с семьей почти не проводил времени — все время хотелось куда-нибудь выбраться, увидеть новый город, новых людей. В потоке жизни время проходило очень незаметно. И вдруг я узнал, что у меня рак. Тогда мы жили в городе Горловка в двух часах езды от Донецка.

Опухоль я нащупал сам — заметил на соске шишку. Вообще я мнительный, но именно в тот раз к врачу не пошел, отмахнулся — наверное, из-за страха. У отца был рак щитовидки, у тетки — молочной железы, у деда — мочевого пузыря. Из них вылечился только отец.

Жене я, конечно, сказал о своих опасениях, но она особо не подталкивала меня обратиться к медикам. А вот мама, как узнала, при каждом разговоре просила сходить в поликлинику. В итоге к онкологу я пошел через месяц, когда стала побаливать грудь. Я уже был уверен, что это рак. Пошел с мамой.

Когда мы приехали в больницу, мне сразу захотелось уйти — почувствовал какое-то наплевательское отношение. Это понятно, уже начиналась война. Проблем в больнице, даже в маленькой, было много и без меня.

Все-таки диагноз подтвердился. Врач был настолько спокойным, что поначалу я ему не особо поверил. Первую операцию сделали как-то неожиданно легко — через пару дней я пришел на прием, мне сделали местный наркоз, отрезали сосок прямо у меня на глазах и через полчаса отпустили. Перед операцией я ни с кем не говорил о проблеме, даже с женой. Но после операции, конечно, пришлось обсудить ситуацию, ведь меня отправляли в другую больницу, в Донецк.

В большом городе ко мне отнеслись получше, повнимательнее. Тут я начал рефлексировать чуть ли не в каждом кабинете на тему того, почему у меня женское заболевание. Было как-то странно и даже немного стыдно. Думал, так не бывает.

До сих пор о моей болезни не знает никто, кроме семьи и пары друзей. О раке разговаривать не хочется в принципе. Так что даже если я хожу в сауну или бассейн, я стараюсь не снимать футболку, чтобы никто не увидел отрезанный сосок. Мужчины, кстати, если замечают, особо вопросов не задают. А вот женщины могут напугаться.

Когда мне сделали общую операцию, «химию» и удалили лимфоузлы, в Донецке началась война. На тот момент одной моей дочке было пять лет, второй — годик. Стало не до себя. Надо было срочно переезжать.

Вместе с семьей моей старшей сестры (у нее есть муж и дочка) мы переехали в Петербург. Так как денег не хватало, нам всемером пришлось жить в «двушке» на окраине. У меня началась депрессия, не хотелось возвращаться домой: заваливал себя работой, обычно на стройках, а в свободные вечера покупал алкоголь, засиживался с приятелями. У меня было четкое ощущение, что мне некуда прийти отдохнуть, что мне нигде нет места.

Два года подряд я говорил, что у меня нет возможности сходить к онкологу и провериться. Первые полгода не было полиса, продолжались проблемы с работой, с жильем. И только когда мы с семьей наконец переехали в отдельную квартиру, я решился сходить в больницу. Все это время болезнь прогрессировала, и мне сразу же назначили новую «химию». Лечение было полностью бесплатным.

Думаю, «химия» — это самое тяжелое в лечении рака. Постоянно тошнит, есть и спать не хочется, работать тоже. Черпать положительные эмоции мне было неоткуда. Чтобы жизнь не казалась такой невыносимой, надо было как-то увеселять себя, и я не придумал ничего лучше, как начать курить травку каждый день — это продолжалось полгода. Настроение особо не поднималось, но тошнота все же проходила. Появилось даже желание работать, но это плохо кончилось — кашлем. Потом я начал сам делать алкоголь для друзей — самбуку, самогон, виски, абсент. Сам я особо не пил, это было хобби: приходили люди, кому-то я продавал, кому-то дарил. Это немного скрасило жизнь, хоть и ненадолго. Через полгода врач сказал, что болезнь начала снова прогрессировать, а у меня появились проблемы с печенью.

Когда мне поставили диагноз «рак груди», я не искал поддержки и особо не задумывался о болезни, потому что ты ходишь и не замечаешь ее. Но когда появились проблемы с легкими и с печенью, я начал думать о жизни практически каждый день, как только вставал с постели. За время болезни я стал более интровертным, полюбил наблюдать за природой, начал вести диалоги с собой.

Обычно всем онкобольным предлагают психологическую помощь. Я на занятия в группы никогда не ходил, индивидуальные консультации тоже не получал. Мне вообще не хочется ни с кем общаться на эту тему. Даже с моими врачами разговаривает жена, а я стараюсь в это не лезть.

Иногда люди с такими диагнозами обращаются к вере, но я думаю, что это полная чушь. Я не атеист, считаю, что Бог есть, но кормить попов деньгами не хочу. Думаю, в церкви сейчас не осталось ничего искреннего, и вот эти картинки для успокоения мне не нужны.

Чего мне сейчас действительно хочется, так это более теплых отношений с женой. Но было бы глупо считать, что только из-за болезни мы станем ближе. Я часто чувствую себя одиноким. Наверное, у всех людей так, но из-за болезни это ощущение иногда обостряется. Пару раз я в шутку спрашивал жену, что она будет делать, если меня не станет. Она ничего не говорит, только отмахивается.

Но сейчас я не могу позволять себе думать об этом слишком часто: у нас все еще тяжелая ситуация, я работаю литейщиком, жена — на фабрике сумок. Старшей дочке уже 10 лет, а младшей шесть. Младшей дочке не хватило места в садике, поэтому к нам переехала теща, чтобы сидеть с ней, — приходится заботиться и о теще. Также нам все еще не выдали паспорта. Денег катастрофически не хватает. Если есть возможность, беру подработку и работаю без выходных.

Самое тяжелое — жить без цели. Без цели нельзя. А я не могу строить больших планов на будущее — ну на год-два еще можно. Дальше — неизвестность. Конечно, хочется купить участок за городом, построить дом. Сейчас это моя главная задача. Нельзя оставить семью без дома.

Сейчас все свое свободное время я стараюсь проводить с девочками. Мне кажется, дочки понимают меня лучше всех. С ними мне интереснее всего. Жаль, что не могу видеть их чаще из-за работы. Старшая в свои десять лет прочитала книжек больше, чем жена за всю жизнь, — со старшей мне очень легко общаться, всегда есть о чем поговорить. И на душе становится очень спокойно. Девочки, конечно, не знают, что со мной. Я до сих пор с ними не разговаривал, ничего не объяснял. Может, жена что-то говорила… не знаю. Девочек жалко очень.

Лечение включает три составляющие: хирургическую, лучевую, лекарственную. Онкологическое лечение подбирается индивидуально, с учетом огромного числа параметров. Общих схем нет. При этом по лечению и структуре РМЖ гендерно никак не различается. Хотя среди мужчин пациентами становятся до 5%, а вот среди женщин этот вид рака стоит на первом месте по частотности возникновения. Почему — пока точно неизвестно.

В Петербурге бесплатная психологическая помощь в онкологическом диспансере легко доступна как пациентам, так и родственникам. По желанию можно пройти целую программу по восстановлению психологического здоровья. И чем раньше пациент воспользуется этой возможностью, тем больше он повысит успешность лечения в целом.

Конечно, у мужчин не видно, что молочная железа удалена, но это не значит, что они переживают болезнь легче. У любого онкологического больного мировоззрение поворачивается на сто восемьдесят градусов. Люди становятся эгоистами, психологически ранимыми — независимо от пола. Они начинают копаться в себе, думать, что они сделали не так. И тут главное — это помочь человеку перестать жалеть себя, перестать уходить от контакта. Ему надо подарить веру в свое выздоровление. Никогда не плакать у него на глазах, не ходить с грустным лицом.  Это еще не объяснила наука, но с раком помогают бороться радость и доверие. Образ мышления — это главное лекарство. И если есть цель в жизни, то человек живет.

Раннее выявление рака — архиважно. Именно этот фактор при дальнейшем правильном лечении дает отличные шансы на долгую жизнь. Но у нас достаточно часто недуг выявляется на 3–4-й стадиях. Конечно, никогда нельзя опускать крылья, и с поздними стадиями можно прожить достаточно долго. Собственно говоря, основные достижения онкологии сейчас касаются как раз увеличения продолжительности жизни именно при поздних стадиях. Но раннее и позднее выявления — несопоставимы.  

При обнаружении болезни на ранней стадии может понадобиться всего-то секторальная резекция с сохранением органа. Порой — даже и без химиотерапии. То есть можно говорить о полном излечении и высочайшем качестве дальнейшей жизни. Для этого необходимо проверяться раз в полгода или хотя бы раз в год. Программа минимум — УЗИ брюшной полости, маммограмма молочной железы и рентген легких. А что касается РМЖ, то он не возникает внезапно, его трудно не заметить, опухоль растет медленно. Но люди все равно не идут к врачу из-за страха.

Онкодиагноз уже не воспринимается как однозначный приговор судьбы. Раковые опухоли сегодня — по сути, такие же тяжелые заболевания, как ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких. — Прим. ред.), туберкулез, тяжелые патологии сердечно-сосудистой системы или пищеварительного тракта. Но их мы почему-то не боимся, а рак вызывает панику, хотя летален он ровно настолько же.