Стоит ли выбирать альтернативную гражданскую службу вместо армии? Вот 5 реальных историй

Когда я учился в колледже на четвертом курсе, я узнал, что до конца учебного года должен уйти в армию без возможности остаться и доучиться. На альтернативной гражданской службе (АГС) можно совмещать учебу и работу, поэтому я выбрал ее. К тому же, мне кажется, в армии из людей делают дурачков, это трата времени. Один знакомый рассказывал, что его заставляли граблями грести лужу.

Мне не хотелось и на альтернативную службу, так как я считаю, что ничего этой стране не должен — тут ничего не делают для людей. Но выбора не было: я перевелся на вечернее отделение и с декабря 2016-го по август 2018-го служил в Санкт-Петербургском научно-исследовательском институте скорой помощи имени И.И.Джанелидзе в шоковом отделении. Шоковые пациенты — это те, кому срочно нужна операция. Например, человека сбила машина, или кто-то упал с крыши. К нам же привозили людей после теракта в петербургском метро (взрыв, произошедший 3 апреля 2017 года на перегоне между станциями «Сенная площадь» и «Технологический институт». — Прим. ред.).

Я был дневным санитаром и должен был находиться на операциях, а в итоге просто убирал помещения, подключал аппаратуру. Там надо было не просто помыть полы с холодильниками и протереть пыль, а вылизать все до блеска. Еще было сложно вставать утром — я приходил к девяти. Вначале я получал 13 тыс. рублей, а потом начали начислять какие-то премии, и под конец платили уже 18 тыс.

Первое время было сложно и неприятно работать, начальница постоянно говорила гадости. Скажет что-то мерзкое, а потом: «Ну все, ладно, иди». Это меня так выбешивало, что каждый день я шел в больницу с негативными мыслями в голове: ждешь, когда отпуск взять, а потом возвращаешься и думаешь — скорее бы следующий. Еще было ужасно скучно — все медсестры сидели и смотрели телевизор, а на их лицах было написано: «Господи, лишь бы никого не привезли».

Был момент, когда мне было так фигово, что я думал, как бы избавиться от этой службы. Я нашел в интернете способ: не хочу вдаваться в детали, но я придумал себе болезнь и обратился с ней к врачу. В итоге мне сказали посещать психолога в рабочее время: два раза в неделю я пропускал по четыре рабочих часа, потом все быстро убирал, и, если шоковых пациентов не привозили, в три часа дня валил. Меня постоянно задерживали по какой-то фигне: например, врачу было лень везти пациента куда-нибудь, и я час ждал, чтобы за пять минут доставить его в палату.

Запомнил, как ампутируют ногу: трут по ноге очень острой специальной ниткой, пока не отрежут. Однажды пациенту отрезали ногу, а суточному санитару надо было положить ее в пакетик и выкинуть. И он мне сказал: «Пакетик подержишь?» Я даже не помню, держал ли, а даже если и держал, то явно не смотрел. Видел трепанацию черепа — в шоковом это обычное дело. Со временем я привык к такому.

Сейчас я ни о чем не жалею. Благодаря альтернативной службе я попал к психологу, и мы с ним решили проблемы, которые сидели во мне. Еще я понял, как общаться с людьми, научился контролировать расход денег. В первые месяцы я тратил всю зарплату, и мне даже не хватало, а под конец у меня оставалась почти вся сумма. Только вот опыта работы по моей основной специальности у меня нет. Моих друзей колледж устроил куда-то, некоторые сами работу нашли, а я так сделать не мог.

Альтернативная гражданская служба — чушь бесполезная. Тебе не дают выбора, где служить. Есть список, в котором много профессий для агээсников, но им почти никто не пользуется. Если бы можно было сделать так, чтобы каждого альтернативного служащего устраивали по специальности, было бы круто: ты и время не теряешь, и опыт работы получаешь.

В 70% случаев агээсников оставляют в родном городе, а я не хотел расставаться со своей жизнью и тратить год где-нибудь в Чите. В сентябре прошлого года меня назначили санитаром в детскую поликлинику, но потом в закон внесли поправку и разделили профессию на санитара и уборщика служебных помещений. Санитарам зарплату подняли, а меня быстренько сделали уборщиком.

Я получаю 9,2 тыс. рублей, если отработал без больничных. Это смешные деньги. Я не представляю, как живут ребята, которых отправляют в другие города: наверное, их заселяют в какую-то общагу — и живи на эти копейки. При АГС военкомат подает заявку в Роструд, который смотрит, где требуются работники, и они нужны там, куда в здравом уме не идут. Поэтому агээсникам достается чернушная работа.

В поликлинике уже были уборщики, а запрос руководства на работников давным-давно устарел, так что я там уже не нужен, просто как обуза. Уборщик служебного помещения должен приходить на работу два раза в день, чтобы утром и вечером на определенной территории помыть полы, протереть полки и столы. Поэтому получилось так, что у меня нет ограничений по уборке. Детская поликлиника — это огромное пятиэтажное здание, и если кто-то кинул бумажку на третьем этаже, пролил что-то на первом, оставил грязь на пятом, я должен быть везде. И так весь день. Зимой вообще кошмар, везде лужи. Самое позитивное, что есть на службе, это последние полчаса работы каждый день.

Мои начальники, завхоз и главврач, возмущались, что я ничего не делаю все восемь часов. Я ругался с ними и делал это открыто, понимая, что ничего за это не будет, и потом они всекли, что со мной воевать бесполезно. Если надо что-то сделать, я это делаю, если что-то не догоняю — ну извините, я не претендую на звание «Уборщик года».

У меня опыт работы в предпринимательстве, семейном бизнесе. А тут ко мне относятся как к рабу, и меня это психологически сломило. Я молодой парень, и вместо того чтобы заниматься чем-то своим, я должен махать шваброй и ловить косые взгляды. В поликлинику приходили практиканты, почти мои ровесники, и я думал, насколько же это стремно, когда они сидят и чему-то учатся, а ты ходишь и под их пятками полы подметаешь. Дети меня бесят меньше всего. Они единственные, кто не смотрит на тебя предвзято.

С начала моей службы прошло 12 месяцев. Реальное время, которое я находился на работе, — два месяца от силы. Мои больничные чередовались с отпусками. Когда мне сделали операцию на плечо (у меня подвижность плечевого сустава), я сидел дома около четырех месяцев. Меня прооперировали в марте, и уже шесть месяцев я как бы не годен, но пока военно-врачебная комиссия это не подтвердит, я должен ходить на работу. Пишу в военкомат с просьбой назначить мне военно-врачебную комиссию, и эту бумажку они обрабатывают 30 суток. Если приложил не те документы — месяц ожидания впустую.

Я считаю, что армия — это огромная проблема нашей страны. Она существует, чтобы превратить наш народ в еще большее стадо, чем он есть сейчас. Человек оканчивает школу и универ, и он должен задумываться о том, чем будет заниматься в жизни, выбирать свой путь. А он вместо этого начинает потеть и думать, как бы откосить.

Я готов платить налоги, чтобы профессиональные военные получали свою зарплату. Я пушечное мясо. И где гарантия, что моя страна не будет агрессором? Я даю присягу, значит, обязуюсь делать все, что мне скажут. Могу стать инструментом, которым будут вершить беззаконие. Моими руками будут кого-то убивать. Я не хочу в этом участвовать. Во мне патриотизма нет. Это бред, которым забили людям головы, чтобы они ходили в армию. Самое дорогое, что у нас есть, — наши жизни.

У меня есть планы на жизнь, и армия туда никак не вписывается. Я живу с девушкой, а еще я насмотрелся на ровесников, которые пришли из армии абсолютно понурые.

По закону нужно подавать документы на АГС за полгода до того, как тебя призовут. Я отправил бумаги за месяц. Мне прислали повестку на медкомиссию, а так как я собирался на альтернативную службу, должны были прислать на другую, призывную комиссию. Я написал заявление в прокуратуру и отправил письмо в Минобороны. Перед комиссией репетировал речь: мол, назовите мне пять отличий армии от тюрьмы. Или хотел рассказать, почему военная служба изжила себя с царских времен. В общем, готовился, как школьник. Но они быстренько все сделали и ехидно сказали: «Ты больше на нас в прокуратуру не пиши».

Я прохожу службу в Липецком доме-интернате для престарелых и инвалидов. Параллельно я учусь заочно на филологическом отделении Воронежского государственного университета и на фрилансе подрабатываю дизайнером.

Обычно на агээсников очень много мест выделяет «Почта России». Я сначала расстроился, что попал не туда, а потом выяснилось, что на почте еще хуже. Тут я, вроде, обжился. Начал 22 ноября 2017 года, работаю уборщиком территории. Мне платят 10,5 тыс. рублей, еще выдают ежеквартальные премии, если не косячу. То, что я делаю, абсолютно никому не нужно, потому что там есть инвалиды, которые занимаются трудотерапией: убирают листву, помогают на кухне. Мне сказали, что и до меня справлялись.

Другие работники не особо интересовались моей альтернативной службой. Правда, один раз электрик отвел в сторону и по-отечески сказал: «Слушай, а ты не мог себе поденежнее работу найти? Может, помочь чем-нибудь? Я объявление видел: менеджер, зарплата 15 тысяч».

Я стараюсь не контактировать с пожилыми: смотрю на их страдающие и безжизненные лица и чувствую себя таким же старичком. Люди все отжили, у них нет ни перспектив, ни радостей. Плюс они живут в России. Они физически устают, им не хватает сил. Я видел сошедших с ума стариков — они чаще всего сами с собой разговаривают. Молодые санитары там больше месяца не выдерживают.

Однажды мужчина шел-шел и упал: оказалось, у него эпилепсия, и я тащил его в корпус, звал медсестер. Человек пену пускал, а медсестры собрались только минут через пять, несмотря на то что пост был в десяти метрах. Они все делали так медленно и с такими равнодушными лицами, что даже не было понятно, им все равно — или это на них специфика работы так сказывается. Это даже не халатность, а холодность. А психологиня постоянно орет на всех — не выдержала обстановки, наверное.

Стараешься не обращать внимания и не думать о них, ведь ты ничем не сможешь помочь старикам. Однажды я проходил мимо мужчины, который сидел в курилке и закашлялся. Возвращаюсь обратно — а он мертвый лежит, вокруг люди собрались. Но он всегда кашлял по несколько минут, одни и те же звуки издавал. Я и подумать не мог, что так получится. Подсчитывать, скольким людям я мог помочь и не помог, не хочу. Не потому что я черствый сухарь, просто нервов не хватит.

У одной женщины умер муж, а потом у нее случился инсульт. Ее дочь переписала квартиру на себя и отправила мать в интернат. Это жизнерадостная хорошенькая бодрая бабушка, она единственная меня здесь радует — не представляю, как в таком месте можно сохранить позитив.

Если в человеке нет стержня, а он не знает, чего хочет, ему можно сходить в армию. Контрактники действительно заинтересованы в службе: обучаешься за счет государства, тебе еще и деньги за это платят. А как еще незаинтересованную молодежь заставить воевать?

В детстве я боялся военных, мне были противны фильмы о войне. В заявлении на АГС я написал, что никогда не любил играть в войнушки, всегда больше тянулся к природе и что я веган. Я гражданин планеты, поэтому считаю, что все на Земле являются личностями и никто не имеет права лишать кого-то жизни. Также на мои взгляды повлияла книга Эриха Фромма, где говорилось, что человек не должен служить для целей другого человека. Также на меня деструктивно повлияло бы бритье головы налысо и ношение одинаковой одежды. Личность в таких условиях растворяется, потому что человек не способен в замкнутом пространстве проявлять свои качества. Я считаю, что в военной службе нужно не принуждение, а право выбора.

После колледжа я даже не успел ни о чем подумать, сразу пошел на службу, перестал рисовать, писать музыку. У меня были сказочные представления о том, что у меня будет своя комната в общежитии, что я смогу поработать на почте или в библиотеке, а потом приходить устраивать домашние концерты, например. Родители уверяли, что я буду мыть всякие горшки и что на АГС только геи ходят.

В итоге меня определили в Кировский психоневрологический интернат уборщиком производственных и служебных помещений. Жилье в Кировске (город в Ленинградской области. — Прим. ред.) не предоставляется, поэтому мне нужно было каждый день вставать в пять утра, чтобы добраться. Домой я возвращался только в восемь вечера. Все деньги уходили на оплату проезда. Зарплата — около 9 тыс. рублей.

В мои обязанности входило мытье двух этажей, коридоров и туалетов каждые полчаса, а также вынос мусора. Я чувствовал себя рабом. Начал курить и употреблять алкоголь. Там нет молодого персонала, одни старушки. Они поддерживали меня, давали еду, потому что в интернате питание не предоставляется, советовали бежать оттуда.

В интернате к пациентам относятся как к детям. Но они и правда как дети: ругаются, дерутся, плачут. Кто-то курицу под матрас прятал, она пахла на все отделение. Некоторые подходили ко мне, спрашивали, есть ли у меня голоса в голове. Было много людей с шизофренией, они очень много курили. Один пациент украл у другого грушу и шоколад, после этого начал врать, что не брал, потом оба плакали.

Мне сейчас дали отпуск за свой счет в связи с тем, что моя психика не выдержала. У меня и раньше были проблемы, но я думал, что смогу справиться, а в итоге произошел нервный срыв, и я обратился к психиатру.

Меня отправили на госпитализацию в психиатрическую больницу: полмесяца обследовали и обнаружили шизоидное расстройство. С 25 июля по 16 августа я лечился. По сути, этот диагноз дает освобождение от военной и альтернативной службы. 16 августа я подал заявление в военкомат, ответа до сих пор нет. Юридически я все еще служу. Мне грозились, что могут посадить за уклонение от службы, хотя у меня подтвержденный диагноз. Военно-врачебной комиссии я писал, что прилагается справка о лечении, пусть делают запрос. Звонил в больницу, в которой лежал, но они не понимают, что им от меня надо.

Я наслушался историй друга о том, как в армии его заставляли красить снег в белый цвет. Еще один друг, который служил на опасном объекте, рассказывал: «Допустим, ты ракету охраняешь, а все, что у тебя есть, — резиновая дубинка. Вокруг забор и лес. Что ты сделаешь с этой дубинкой?» Знакомая предложила мне идти на АГС, сказав: «Зачем модную прическу терять? Пойдешь покайфуешь». К тому же я не хотел тратить 120 тыс. рублей, чтобы купить военный билет и косить.

Меня устроили в Мурманскую областную больницу в отделение нейрохирургии. Я работал там с апреля 2016 года по январь 2018-го. В первые дни хотел слиться, а потом пообщался с мамой друга, медсестрой, и она сказала потерпеть месяц. И правда, за это время я привык. Плюс друзья и девушка поддерживали, говорили, мол, раз вписался, то давай уже до конца. Брат поугорал, он-то в армию ходил, говорил, что там прикольно, лучше бы я сгонял. А маме было важно знать, что я накормлен, в тепле, а то когда брат ей звонил из армии, она с ума сходила.

У меня было много выходных, ежегодные три месяца отпуска, оплачиваемая дорога. График такой: день отработал до девяти вечера, потом приходишь на следующий день к девяти вечера и сидишь до девяти утра, потом отсыпаешься целый день дома, а после у тебя еще и выходной. При этом не было такого, чтобы я 12 часов бегал: мог и телек посмотреть, и выйти покурить, воздухом подышать — так что я не сильно уставал. Платили мне тысяч 20 за тринадцать смен по двенадцать часов.

Чем я занимался? Надо было больных отвозить на обследования, таскать анализы в лабораторию, убираться в отделении. Было физически тяжело теток весом в 100 килограмм таскать на МРТ и всякие процедуры. В проблемных палатах лежали пациенты с психозами, которых привязывали, чтобы они другим не навредили, и я их обходил — мало ли чего, они же не могут встать, пожаловаться. Залетаешь к ним, спрашиваешь: «Че, как житуха?» Сначала было жестко, следили за мной, а потом поняли, что работаю нормально, и появилось больше свободы.

Самым сложным было приходить к девяти утра. Еще раздражали пациенты, которые каждые полчаса звонят на пост по ерунде: ты думаешь, там что-то важное, а кто-то просит тебя салфетку на тумбочку положить. Это проблемные люди, которые своих родственников задолбали, а в больнице пользуются правилом «пациент всегда прав» и думают, что можно круглосуточно гонять работников туда-обратно.

Пациенты были в основном общительные, прикольные. Рассказывали, почему они здесь. У одного парня ноги не двигаются: он сидел выпивал с корешем, кореш ушел, дверь закрыл, а ключи забрал. Пацан посмотрел — третий этаж, нормально — и решил спуститься по подоконникам. В итоге очнулся, а его корячит, ноги переломал. Один наркозависимый гробы таскал на голове и заработал гематому. А алкоголик рассказывал, как пошел с подругой в гости, а его там ножом пырнули: «Как крыса подошел и в меня нож сзади — бах!» Я слушаю и думаю: «Ни фига движ у людей».

Конечно, были и совсем печальные случаи: на одну девушку с крыши упала глыба льда, и она инвалидом осталась на всю жизнь, а ей 23 года всего.

Многие алкоголики попадали к нам повторно, я их уже как родных встречал: «О, Вася, здорово! Че здесь опять забыл?» И он: «Я не знаю, так вышло, извините». Был какой-то капитан полиции в высоком звании, и мы в курилку бегали, болтали о его службе. Один раз нас пациенты чуть стеклом не порезали. Время — шестой час утра. Сижу в сестринской, в телефон залипаю. Слышу грохот, шум, гам: оказалось, здоровый чувак в два метра ростом, который был под транквилизаторами, проснулся и начал оконное стекло долбить руками. Он взял осколок стекла и вышел из палаты на нас. Мы набрасываемся на него — две довольно массивные сестры и я, дрищ. Одна из сестер крикнула: «Держите его вдвоем, а я за подмогой к врачу побегу». Пришел доктор, чуть-чуть побольше меня, и мы этого чувака все равно не смогли успокоить. Потом охранник подбежал — и мужчина размяк, больше не буянил. Видимо, увидел человека в форме, который напомнил ему полицейского. Даже обидно стало: я потел, сражался, а тут появился охранник и все разрулил один.

Я знал, что рано или поздно во время моей смены кто-нибудь умрет, это неизбежно. И вот в одну ночь скончались двое мужчин, причем я с одним из них буквально за полчаса до смерти пообщался.

Сначала умер дед от онкологии. Медсестре было очень плохо: как потом выяснилось, у нее был камень в мочевом пузыре. Она сделала себе кучу уколов обезболивающего, а утром увезли на операцию. Она попросила меня помочь: «Помоги руки-ноги подержать, чтобы подвязать бирку. Только никому не говори, что дед мертвый, зачем пациентам знать, что они в палате с трупом». Сделали.

Потом я подошел к другому мужчине, у которого было одеяло на голове слоями намотано, и спросил: «Братишка, что случилось?» Он ответил: «Да чайку что-то хочется». Я офигел: «Какой чай, два часа ночи?» Он ответил, что несет бред и что не надо обращать внимания. Через некоторое время он умер. Медсестра попросила связать и ему тоже руки и ноги вместе, бирку повесить. Подвязываю я этому мужику руки, а сзади меня на кровати лежит чувак с трубкой в горле, через которую он громко дышит. Жутко. Потом мне сказали: «Ну вот, раз получилось, всегда будешь этим заниматься». Но я всего раза два-три это делал.

Светлые воспоминания тоже остались. Я быстро нашел общий язык с медсестрами, они под крыло меня взяли, мол, Мишаня — наш пацан. Всю ночь просиживал с ними, хотя мог поспать, например. Я мог уйти в другое отделение, где немного меньше нагрузки, но уже привык здесь. Еще мне давали поблажки: разрешали уйти пораньше, взять выходной.

Однажды девчонка, на которую ледяная глыба упала, пришла своими ногами на повторное обследование — родители ее выходили. Я ее даже не узнал сразу. Медсестры засуетились, заулыбались, стали называть ее куколкой. Это было удивительно и мило.

Еще меня поздравил с днем рождения медперсонал: подарили будильник, открытку подписали. Когда служба закончилась, некоторые медсестры даже плакали — привыкли за два года, что там Мишаня сидит. Я до сих пор с одной медсестрой общаюсь: мы созваниваемся, в инстаграме видосики друг другу кидаем, хотя ей под шестьдесят уже.

После АГС я понял, что надо ценить свое здоровье и не пить в зверских количествах. Когда сам увидишь, что с людьми происходит, понимаешь, что это страшно. Было мужчине 20–30 лет, отдыхал, бухал, ничего не тревожило, а в 50 лет он уже разваливается от алкоголя. Бабулька в отделении лежала, ей было лет 70, спрашиваешь у нее: «Вы где?» — «Я в Италии». Что вот у нее в голове происходит?

Я не считаю, что адекватный человек скажет, мол, настоящие мужики — только те, кто был в армии. Пару раз спрашивали, служил я или нет. Отвечаю, что служил, а в подробности не вдаюсь. Военник у меня есть, ничем не отличается от обычного. На альтернативной службе я принес стране куда больше пользы, чем если бы пошел в армию.