Что такое невроз и почему его так сложно лечить

Когда специалисты говорят о неврозах, они имеют в виду «невротические, связанные со стрессом и соматоформные расстройства», которые классифицируются в Международной классификации болезней (МКБ) 10-го пересмотра под кодами F40-F48. Важно, что неврозы обратимы, они не передаются по наследству и всегда имеют причину — какой-то психотравмирующий фактор. Среди них, например, тревожное расстройство, паническая атака, обсессивно-компульсивное расстройство, синдром деперсонализации-дереализации, реакция на тяжелый стресс, конверсионное расстройство.

В группах самопомощи в социальных сетях и на форумах слово «невроз» часто соседствует с «вегетососудистой дистонией» (ВСД): ВСД считается видом невроза или же используется как слово-синоним. Врачи, к которым обращаются люди, продолжают ставить им диагноз «ВСД», который, вообще-то, отсутствует в МКБ. Из-за этого, а также потому что психические расстройства в России до сих пор сильно стигматизированы, неврозы окутаны множеством мифов, а диагностика может занять годы.

За последние четыре года журналистка-фрилансер Катя, живущая в Москве, меняла квартиру восемь-девять раз. Снимала всегда по невысокой цене, на короткий срок и без депозита — как правило, так сдается жилье, которое готовят к продаже. В последней квартире вместе с 30-летней Катей жила 47-летняя соседка. Однажды утром Катя не поздоровалась с ней, когда шла мимо в туалет, и та «с криками и визгом» отчитала ее за невежливость, а через несколько дней потребовала съехать с квартиры.

«На мой вопрос, что произошло и не хочет ли она обсудить это, она сказала: ты можешь уйти, — вспоминает Катя. — Деньги за остаток месяца она отдавать не собиралась. И вот тут у меня случилась реальная паническая атака. Я не могла вздохнуть, я тряслась, бегала по комнате, у меня были абсолютно спутанные мысли, я ничего не соображала. Я переписывалась с друзьями и понимала, что это преувеличенная реакция, что так не должно быть. Но у меня было абсолютно реальное ощущение, что она может кинуться на меня с ножом, поменять замки, если я выйду куда-то».

Эти приступы паники побудили ее впервые в жизни обратиться к психотерапевту. «Мне было интересно, почему я так отреагировала на это, — объясняет Катя. — Ведь реальной угрозы не было». Психотерапевт подтвердила паническую атаку и рассказала о технике дыхания, которая помогает справиться с приступом. «Благодаря специалисту я поняла, насколько мне было важно, чтобы мне задали правильные вопросы. Эта ситуация вскрыла то, что я как-то неправильно живу, что я что-то не так делаю», — резюмирует Катя.

«Этот случай стал для меня железным аргументом в пользу постоянной работы в редакции, потому что я не хочу стать как моя соседка, — говорит Катя. — Жизнь фрилансеров очень романтизирована и кажется милой, но когда ты живешь с человеком, у которого, как у моей соседки, нет ни работы, ни семьи, ни профессии, который сидит с ноутбуком на кухне, это производит невероятно тоскливое впечатление. И ты понимаешь, насколько в Москве все уязвимы и над каким малым количеством вещей ты реально имеешь контроль». От соседки Катя съехала, решила больше не экспериментировать и стала снимать жилье только с ровесниками и друзьями. В этом году она планирует начать работу в редакции, а также заняться преподаванием в вузе.

С постановкой диагноза и выявлением причин невроза не всегда бывает просто. 29-летняя Дарья из Санкт-Петербурга рассказывает, что долго ходила по специалистам, прежде чем поняла, с чем имеет дело. Началось все два года назад. «Вегетативные реакции у меня были очень разные: это и невозможность вдохнуть полной грудью, и головокружение, и дезориентация на улице — ты не понимаешь, что ты, где ты. Было онемение конечностей, полгода я не могла нормально есть — стоял ком в горле. Потом началась экстрасистолия (вид аритмии. — Прим. ред.). Затем появились фобии: не могла передвигаться по улице, ходить в магазины, ездить в метро», — вспоминает она.

Дарья продолжала работать (она экономист), но симптомы не отпускали ее и на рабочем месте. Несколько раз приходилось вызывать скорую.

В итоге Дарью отправили на больничный, и она обратилась к терапевту по месту жительства. Та поставила ей диагноз «ВСД», посоветовала попить успокоительное и сходить к участковому психиатру. Психиатр сказал, что все хорошо, но легче от этого Дарье не стало.

«Началось хождение по специалистам, — вспоминает Дарья. — У меня, наверное, сантиметров 40 в толщину документов о том, что я здорова: я проверила каждый орган. В какой-то момент начала ходить по платным специалистам. Я для них очень выгодный пациент, на котором можно заработать: пациент напуган своим здоровьем, но в то же время здоров — специалист понимает, что ничего страшного нет — очень удобно его проверять и проверять».

Когда стало понятно, что все органы в порядке, Дарья начала обращаться к психологам и психотерапевтам, но и тут была разочарована. «Выкачка денег продолжилась. Кто-то говорил: когда тебе плохо, набери в пластиковый стакан воды и смотри на него. Кто-то говорил: закрой глаза, погрузись в себя. Кто-то сразу прописывал тяжелые таблетки: феназепам, атаракс, адаптол и так далее. Я ходила по кругу. Все специалисты, с которыми я общалась, ставили ВСД — болезнь сосудов. В какой-то момент эта болезнь приобрела в моих глазах мистический характер», — рассказывает Дарья.

Дарья настолько отчаялась, что решила пойти учиться на психолога, чтобы самой разобраться в своем состоянии. Один из сотрудников учебного заведения, где она собиралась учиться, посоветовал ей посмотреть канал психолога Алексея Красикова на ютьюбе. Дарья последовала совету — и с облегчением обнаружила, что ее состояние не опасно и называется «невроз».

Видеозаписи Красикова помогли ей справиться с паническими атаками, а потом она решила записаться на его онлайн-курс по неврозам, после чего «все стало предельно ясно и понятно и началась новая жизнь». Дарья говорит, что 10 занятий от Красикова по 2,5–3 часа стоили примерно как один прием у специалистов, с которыми она занималась индивидуально (организаторы тренинга сообщили корреспондентке «Афиши Daily», что он обойдется в пять тысяч рублей. — Прим. ред.). В названии курса Красикова, а также в описании видео, которые он публикует, употребляется термин «ВСД», но Дарья считает, что эта аббревиатура не должна смущать потенциальных слушателей психолога, потому что он использует его, для того чтобы рассказать пришедшим на канал вээсдэшникам, что такого диагноза не существует.

«Видимо, в СССР было принято, что нет неврозов, вот и придумали эту непонятную штуку под названием «болезнь сосудов». Так удобно, и врачам не сильно нужно заморачиваться. Да и не каждый человек все-таки готов услышать такой диагноз, как невроз. Первые полтора года я отказывалась верить, что у меня невроз. Я готова была найти где угодно какую угодно болезнь, чтобы мне дали таблеточку, я ее выпила и у меня все прошло», — объясняет Дарья любовь соотечественников к диагнозу «ВСД». Она уже начала получать психологическое образование, консультирует друзей, у которых наблюдаются признаки невроза, и даже завела группу «Легенды и мифы о ВСД» в «ВКонтакте».

Психотерапевт и курс лекций помогают не всем. Иногда нужны антидепрессанты. Именно комбинация психотерапии и медикаментозного лечения помогла 30-летней московской журналистке Татьяне. Ей поставили диагноз «смешанное тревожно-депрессивное расстройство», но распознать его удалось не сразу.

«Первый врач поставила мне неточный диагноз и назначила не очень эффективный в моем случае препарат, — рассказывает Татьяна. — Я принимала его пять месяцев, существенного результата не было. Я перестала ходить на прием к врачу, а потом и пить таблетки. По-моему, врач не считала важными некоторые события, которые совершенно точно важны для меня и отразились на мне. Профессионально ли это? Конечно, она должна рассмотреть то, чего не видит пациент, и показать ему это. Но в наших беседах, я считаю, был момент обесценивания, а это несколько за гранью», — вспоминает Татьяна сессии с первым специалистом.

Все началось с постоянного самокопания, тоски, раздражения и обиды на тех, кто «ничего не понимает». Позднее к этому примешалась беспричинная изматывающая тревога.

Для этого приходилось постоянно пересиливать себя, от чего становилось только хуже с каждой неделей. Долгое время она списывала отсутствие энергии на проблемы с физическим здоровьем, которых на самом деле не было, и на усталость.

«Потом сломалось пищевое поведение, — рассказывает Татьяна. — Я стала классически заедать свою тревогу. Это стало чем-то патологическим: я могла испытывать голод и при этом не принимать пищу больше суток, а могла есть не останавливаясь, даже если меня уже тошнило. Настал момент, когда я призналась самой себе, что у меня проблема с едой, что я серьезно набрала вес. Я осознала, что не могу сама выйти из этой ситуации. Одновременно я поняла, что мое внутреннее бурление, большую часть которого я скрывала от посторонних, стало часто прорываться наружу. Я замечала за собой то нетипично агрессивные реакции (я могла ударить человека, который мне нахамил), то «распускание соплей» (могла расплакаться на людях из-за чего-то несущественного, хотя раньше доносила слезы до дома или хотя бы до безлюдного угла)». Все это привело Татьяну к поиску специалиста — в ее случае психиатра.

«Уже нельзя точно выяснить изначальную причину моего расстройства. Врач говорит о совокупности факторов, а основными, запустившими цепочку реакций, считает наследственную предрасположенность и невротический характер воспитания. Неизвестно, что первично — сбой в серотониновом обмене или постоянная стрессовая ситуация в семье в течение более чем 20 лет, — но вместе это привело к большой проблеме. Я считаю, что именно на этом фоне смерть обожаемой собаки и расставание с любимым человеком, произошедшие почти одновременно три года назад, окончательно загнали меня в угол», — говорит Татьяна о возможных причинах расстройства.

Татьяна уже в течение года принимает подходящий ей антидепрессант, а также у нее всегда есть с собой успокоительный препарат быстрого действия на случай, если что-то неординарное выбьет ее из колеи, но такая экстренная помощь требуется ей все реже и реже. Кроме того, после полугода приема таблеток она стала ходить на сеансы психотерапии.

Монтажник Георгий из Санкт-Петербурга один из тех людей, которым было сложно принять свое невротическое расстройство. Сейчас ему 44 года. 11 лет назад он впервые пережил сильную паническую атаку, после чего начал ходить по врачам, которые не обнаруживали отклонений.

«Я промучился с 2007 по 2009 год. Тогда врач устала от моих жалоб и предложила мне лечь в клинику неврозов — я подумал, что это дурдом, предложение вызвало у меня шок. Но в итоге я согласился», — рассказывает Георгий. В итоге ему поставили диагноз «тревожно-депрессивное расстройство». Борьба с ним еще не окончена: Георгий говорит, что продолжает смотреть видео и читать книги по теме и ищет нового психотерапевта.

«Жена к моему диагнозу никак не относится, у нее же нет этого, и понять человека, которому все время и от всего плохо, наверное, не получится. Она думает, что, раз у меня семья и дети, мне надо быть сильным и работать, а не страдать херней, как ей кажется», — говорит Георгий в ответ на вопрос о поддержке близких. Мама и сестра, по его словам, относятся к его состоянию примерно так же. В будущее он смотрит без оптимизма и считает себя «неизлечимо больным человеком».

Причину невроза он видит в том, что в молодости злоупотреблял алкоголем и наркотиками: «Один психотерапевт сказал, что тревожно-депрессивным состоянием я заменил эти вещества. Думаю, надо себя как-то перепрограммировать, но мне это кажется невозможным. Я начинаю что-то, но делаю не до конца. Становится чуть лучше — и я бросаю, думая, что дальше справлюсь сам, а в итоге становится снова плохо».

Офисный работник из Воронежа Олег (имя изменено) тоже заполучил невроз уже после тридцати. Речь шла об обсессивно-компульсивном расстройстве. «Это невроз, который проявляется через различные проверки, ритуалы, необычные навязчивые мысли. Я начал все время проверять, выключил ли я газ, воду. Сначала по чуть-чуть, а потом я стал так долго все это проверять, что поздно выходил на работу и опаздывал. Дошло до того, что пришлось уйти с работы», — говорит он.

Причину невроза Олег видит в ситуации в семье: «Я съехал от родителей в 34 года, но это еще полбеды. У меня мама тревожного плана, все время за меня переживала, тем более я один ребенок в семье. Учился я в этом же городе, потом начал работать, при этом жил все время с ними. Я привык и до момента переезда думал: ну и что в этом такого криминального? Но сам переезд показал, что сформировались определенные поведенческие установки. Тем более что я один переехал, а не с девушкой съехался. Возможно, это могло бы немножко смягчить. Я начал жить один, и это все вскрыло: я оказался не до конца адаптированным к полностью самостоятельной жизни. Все это вылилось в невроз».

Олег стал заниматься с психотерапевтом и образовывать себя и теперь знает способы и методы, которые могут ему помочь. Например, обнаружил, что ему помогает йога.

О его диагнозе знают только родители.

«Есть твердая установка, что все равно человек, у которого этого нет, не поймет меня до конца, — говорит Олег. — Когда у меня была девушка, я и ей не отважился сказать. Теперь думаю, если у меня будут отношения, я буду это с самого начала обозначать. Вообще я думал, что отношения помогут мне полностью освободиться от обсессивно-компульсивного расстройства, но этого не произошло. Поддержки близких мне иногда не хватает. Поддержка для человека с неврозом, конечно, важна. Если сравнить с машиной, то своими усилиями человек двигается на второй передаче, а с поддержкой, может, до пятой дойдет», — резюмирует он.

«По сути невроз — это неконструктивная реакция организма на ситуацию, в которой у человека нет возможностей, нет знаний, нет поведенческих и мыслительных стратегий для того, чтобы с ней справиться. Важно понимать, что невроз — это обратимое состояние, не передающееся по наследству, он обязательно имеет причину, так называемый психотравмирующий фактор. В формировании невроза имеет значение личность человека, его восприятие, его убеждения, установки, поведенческие стратегии. Разные люди по-разному будут реагировать при столкновении с одним и тем же фактором. У одного возникнет невротическое состояние, другой может вообще не заметить воздействия этого фактора. Значение имеет интенсивность и длительность воздействия психотравмирующего фактора. Бывают ситуации, когда интенсивность воздействия маленькая, но длительность воздействия большая, например несколько месяцев, это может привести к развитию невротического состояния.

Лечением невротических состояний занимается врач-психотерапевт. Ведущим направлением в лечении тревожных и депрессивных расстройств является когнитивно-поведенческая психотерапия. Это научно обоснованный вид психотерапии и достаточно краткосрочный метод, направленный на конкретные жизненные изменения и на решение существующих проблем пациента.

Согласно когнитивной модели, эмоции и поведение людей зависят от восприятия ими различных жизненных ситуаций. Начиная с детства у людей формируются определенные убеждения о себе, окружающих и мире. На основе этих глубинных убеждений формируются промежуточные убеждения, которые носят характер правил, предпочтений, предположений. Так вот эти убеждения влияют на восприятие ситуации и определяют мышление. При этом все эти убеждения могут быть адаптивными и дезадаптивными или дисфункциональными. Когда мы сталкиваемся с расстройствами невротического спектра, то как раз мы имеем дело с дисфункциональными убеждениями. И при работе с пациентом нам очень важно, чтобы пациент установил связь между своими дисфункциональными мыслями, которые возникают в различных ситуациях, и тем, как эти мысли влияют на эмоции. Задача психотерапии заключается в реструктуризации таких дисфункциональных мыслей и создании альтернативного, сбалансированного мышления. Так как в процессе терапии пациент приобретает определенные навыки работы со своими эмоциями, мыслями, поведением, то после завершения терапии у него сохраняется возможность самостоятельного решения проблемных ситуаций в своей жизни.

Статистики неврозов мало. По данным ВОЗ, с 1930 по 1995 год заболеваемость неврозами возросла в 24 раза. Считается, что расстройства невротического спектра обнаруживаются у 10–20% населения. Психиатрическая помощь нужна 14–18% населения России, то есть каждому седьмому человеку.

Ко мне чаще всего обращаются с тревожными расстройствами (панические атаки, агорафобия, социофобия и так далее), депрессивными расстройствами, тяжелым стрессом, нарушениями адаптации и соматоформными расстройствами. Среди тех, кто ищет помощи, больше женщин, но за последние несколько лет число клиентов-мужчин стало расти.

Возможно, играет роль социальный фактор. Мужчине в принципе сложнее обратиться за помощью и дойти до врача, а тем более до психотерапевта. Представьте себе, что мужчина говорит «я боюсь, мне страшно», а это касается, предположим, выхода из дома или поездки в метро, или он не уверен и сомневается в принятии каких-либо простых решений, или у него нет сил и желаний и он чувствует безысходность и отчаяние. Как такое возможно, когда, согласно представлениям о воспитании, он должен быть сильным, крепким, надежным, эмоционально стабильным? Поэтому очень сложно признать такое свое состояние. И приходится скрывать его просто из-за страха быть непонятым и непринятым.

То, что за последние несколько лет процент мужчин, обратившихся за психологической помощью, возрос, говорит не о том, что мужчины чаще стали болеть, а о том, что меняется отношение к своему психическому здоровью. Все-таки уменьшается стигматизация и страх всего того, что связано с приставкой «психо-».

Распространенность диагноза «ВСД» при диагностике неврозов, возможно, объясняется тем, что психические заболевания в нашем обществе до сих пор сильно стигматизированы. Наличие какого-либо психического расстройства (в данном случае тревожных, депрессивных расстройств, панических атак и так далее) вызывает страх, стыд, зачастую непонимание и негативную реакцию близких людей. Это считается признаком слабости, а диагноз «ВСД» звучит менее опасно и более социально приемлемо. С другой стороны, к сожалению, некоторые врачи иногда недооценивают серьезность состояния, поэтому и звучит диагноз «ВСД». Если какой-то из специалистов ставит вам такой диагноз, все-таки лучше проконсультироваться у врача-психотерапевта».