— Вы решили издавать альбом сами, не на лейбле. Почему?
Евгения Резункова: Мы серьезно подходим к художественному оформлению. Нам важно подать материал в том виде, в котором мы задумали. По этой причине у нас был пока всего один сольный концерт. На первый сольный концерт я сделала специальный видеоряд, шарясь по болотам Ленобласти, мы оформили зал, даже надымили там ладаном.
— Поэтому вы решили все делать сами — от начала и до конца?
Евгения Резункова: Хотелось бы вообще иметь полную независимость. В идеале мы хотели бы сами все сводить и постепенно идем к этому.
Святослав Бояринцев: Мы теперь много записываем сами. Практически все синтезаторы, вокалы, драм-машины мы пишем дома, но некоторые басы и гитары играем в студии. В последнее время нас тянет к таким глубоким низам, на этом альбоме мы стремимся к обволакивающему, густому звуку.
— Да, такой ранний дабстеп. Это было намеренное желание?
Святослав Бояринцев: Да. Мы недавно переслушали, что получилось. И получилось такое низкочастотное, более цельное звучание.
— Вы себя от чужих треков, чужой музыки ограничивали перед началом записи?
Евгения Резункова: Нет. Сейчас слушаю много разнообразной азиатской этнической музыки. Вообще слушаю все, периодически рыщу в интернете и иногда нахожу что-то забавное. А так вообще при создании своей музыки чужая может помочь решить только технические вопросы, вопросы образа — никогда. Концептуально у меня другой подход.
— Боитесь повторений?
Евгения Резункова: Нет. У меня просто есть свои неисчерпаемые источники.
— Какие?
Евгения Резункова: Образ, который ведет меня, Сайм.
— Как вы его придумали?
Евгения Резункова: Скорее он присутствовал рядом со мной с детства. Но в какой-то момент он явно открылся — и дальше начались исследования Сайма. Новый альбом называется «Оста», Оста — это одна из восьми ветвей Сайма. Это самое низкое, самое беспорядочное и жуткое его ответвление.
— Низкая — в смысле «низменная», «мрачная»?
Евгения Резункова: Низшая ветвь, если так можно сказать. Все эти ветви очень разные. Я уже очень явно ощущаю, что время блужданий в Оста заканчивается, заменяется чем-то новым с совершенно другим состоянием.
— Кто такой Сайм?
Евгения Резункова: Не кто, а что. Сайм — это и дух, и параллельная действительность, Сайм может быть даже конкретным местом, но все это сильно связано с нашим миром, и что бы я ни делала — все мои поступки должны совершаться во имя Сайма. Я — его рука.
Святослав Бояринцев: Я также вдохновляюсь не одним лишь искусством, при этом стараюсь следить за любой музыкой. Естественно, слушаю и нашу, и заграничную. Конечно, есть и определенные пристрастия.
— А из последнего?
Святослав Бояринцев: Много чего нравится. Есть тяготение к некоей театральности звучания. Нужно, чтобы это было кинематографично, чтобы музыка несла в себе визуальный образ.
— Кинематографичность и театральность — она как продуцируется?
Святослав Бояринцев: Нужно, чтобы, когда вы слушали трек, рождался какой-то определенный ряд ассоциаций в голове. Поэтому в нашей музыке присутствуют различные шумы, семплы, все это — работа над передачей визуальной информации. Нам важны во многом даже не ноты, а скорее то, как они звучат. В каждой композиции важно найти какой-то особенный звук, тембр, который создаст ее атмосферу. Новый альбом у нас получится весьма разноплановым: будут и гитары, и драм-машины, и синтезаторы.
Евгения Резункова: И шум!
Святослав Бояринцев: Да. Будет еще бесконечное семплирование, использование различных полевых записей.
— Но сверхцель — делать самостоятельно. Откуда стремление к автономности?
Евгения Резункова: Пожалуй, мы еще не встречали настоящих единомышленников. Обычно, когда нам что-то предлагали, создавалось такое ощущение, что у нас, на самом деле, не выходило ни одной песни и ни одной картинки к ним. Словно люди, которые нам что-то такое предлагают, вообще не знают, кто мы и чем мы занимаемся. Например, «а давайте группа «Фивы» сделает на кого-то нежный англоязычный кавер», «а давайте снимем клип и арендуем манеж с конным полком за ваш счет». Вообще, при работе с кем-то еще не должен возникать и главенствовать этот момент с объяснением и размусоливанием внутренностей. Напротив, все должно сходиться изначально на каком-то бессознательном взаимопонимании. Нам слишком тяжело работать с теми, кто вообще не в нашей теме и своим предложением преследует чисто какие-то свои мотивы. Нет, наш звукарь — исключение, он замечательный. Но обычно сложно, я бы даже сказала — невозможно.
Святослав Бояринцев: Возможно. Просто пока не нашли подходящих коллег.
Евгения Резункова: Когда ты можешь контролировать все моменты, результат зависит исключительно от тебя. Соответственно, результат будет максимально близок к тому, что ты задумал. Мне иногда говорят, что я слишком серьезно отношусь к тому, что делаю, излишне контролирую процесс, — но кто, если не я? Архангелы?
— Женя, вы в одном из прошлых интервью говорили, что с 8 лет перестали заниматься музыкой, а потом снова в нее вернулись. Почему?
Евгения Резункова: Это была шутка. До лицея была музыкалка, в художественном лицее я начала сочинять дурацкие песни, одним словом, пошла по наклонной. В целом так просто сложилось, песни сами стали придумываться. Ну и окружающая атмосфера способствовала. Потому что в классической художественной среде тебя начинают ненавидеть, если ты занялся чем-то, кроме живописи. На меня в первую очередь повлияли мои родители. Они приучили меня к хорошей музыке и давали мне полную свободу действий. В детстве я слушала как зарубежную музыку, так и отечественную, вроде «Аукцыона», «Кино» и «Звуков Му».
— Люди в моем окружении как раз очень много параллелей между вами и рок-музыкой того времени проводят. Вы сами чувствуете преемственность?
Евгения Резункова: Разумеется, сейчас ситуация совсем другая. С той же технологической стороны, которая как раз очень сильно влияет на появление нового в искусстве. Мы можем достать себе любые инструменты. Мы можем залить нашу музыку в интернет и сами можем слушать все, что душе угодно. Но, безусловно, это земля, это культура, это мать, мы вскормлены ею. Конечно, мы ее последователи.
Святослав Бояринцев: Ничего не появляется из пустоты. Русская андеграундная музыка 80-х — это был прорыв. Именно благодаря той борьбе мы сейчас имеем возможность делать то, что хотим.
— Вас вживую когда слушаешь, все по-другому звучит немного…
Святослав Бояринцев: У нас вживую по составу получается классический рок-ансамбль, и звучание становится более роковым. То, что я играю в студии, более сдержанно. Если играть партию как в студии, то получится слишком вяло. Нужно больше людей и больше подготовки. Поэтому в нашем случае приходится просто играть агрессивней.
— Идеальный концерт — это что?
Евгения Резункова: Концерт должен быть мистерией. Зрителя должно полностью погружать в нашу тему. «Фивы» — это не только музыкальный проект, визуальная составляющая имеет большое значение. Важно все это вживую воплотить: не просто включить видеоряд и размазаться в нем, но с помощью некоторой обрядовости способствовать тому, чтобы люди перешли из повседневного своего состояния в определенное пограничное состояние, чтобы каждый по-своему приоткрыл для себя Сайм.
Святослав Бояринцев: Все хорошие группы этим занимаются. Всем присуще создать свой визуальный образ. Женя отвечает за символику и тексты, звуковой составляющей мы занимаемся поровну.
— Откуда вы взялись?
Святослав Бояринцев: До 23 лет я ни на чем не играл, но с детства любил музыку. Учился в «Мухе» (Художественно-промышленной академии имени Штиглица) на дизайне интерьеров. Мы с Женей из общей среды. Она — из Академии художеств. По профессии мы не музыканты.
— То есть вы познакомились и сразу начали играть?
Евгения Резункова: Да. У нас совпали музыкальные вкусы. У меня были какие-то демки, я их поставила Славе, а у него была бас-гитара. Так все и началось.
— Чем вы занимаетесь вне музыки?
Святослав Бояринцев: Я занимаюсь дизайном интерьеров.
Евгения Резункова: Периодически делаю заказы по профессии, но хочется приносить и какую-то пользу, поэтому недавно освоила новые навыки и работаю в швейной мастерской моей мамы.
Святослав Бояринцев: Что-то музыкой мы зарабатываем, но это не окупает расходов.
Евгения Резункова: У нас не тот случай, когда можно серьезно заработать музыкой. И тут не важно, в какой стране мы играем и в какое время.
— Лейбл вам как-то помог?
Святослав Бояринцев: Да. Они нам площадки предоставляли — iTunes, Google Play Music. При этом мы хотим, чтобы наша музыка была в свободном доступе, но если кто-то желает выразить нам свою благодарность или просто поддержать, он может купить нашу музыку на Bandcamp или на том же iTunes.
— Что из нынешней русской музыки вы бы посоветовали?
Святослав Бояринцев: Ну какие-то известные группы советовать не имеет смысла. На питерской сцене мне нравится эмбиент-проект «Утроворту»/«Ухушуху». Это достойная музыка, сделанная на высоком уровне. В целом сейчас много хорошего появляется.
Евгения Резункова: Например, Sobranie 8 18.
Святослав Бояринцев: С лейбла Perfect Aesthetics, звучат находчиво и небанально.
Евгения Резункова: Это, конечно, не русский проект, но русскоязычный — очень нравится rozovoje ghetto из Минска, особенно их лайвы, их точно не стоит пропускать.
— Что не так с клипами?
Евгения Резункова: Было не так, сейчас пытаемся сделать кое-что к одной из песен. Я даже немножко освоила бутафорию, но снимать будем уже после выпуска альбома.
— Вы записывали альбом год?
Евгения Резункова: Скорее работали над аранжировками, постоянно что-то переделывали. Можно сказать, выдерживали композиции до последнего, отсеивая лишнее.
Святослав Бояринцев: Ну и к тому же для студийной работы нужны свободные время и деньги.
Евгения Резункова: Но мы убедились, что, когда надо, они появляются. Найти силы и деньги для записи альбома — это тоже немаловажная часть работы над ним, это как бы проверка твоих ценностей.
— Расскажите о звукорежиссере.
Евгения Резункова: Мы его нашли через «Электрофорез», нам очень понравилось, как звучит их релиз. Пришли на концерт и попросили у ребят его контакты.
Святослав Бояринцев: Студия находится в промзоне возле Александро-Невской лавры, это в нашем стиле. Часть территории занята дикими зарослями, часть — промзоной. Напротив, через реку — больница для зеков. Рядом надгробия делают.
Евгения Резункова: Мы ужасно волновались перед первой записью, думали: как мы все вот это будем объяснять.
Святослав Бояринцев: Но не пришлось, все сложилось неожиданно гармонично.