— Когда ты писал «Яд», у тебя был в голове какой‑то концепт альбома?
— Концепт… Ты знаешь, нет. Я просто делал треки. Я хотел, чтобы все восемнадцать треков были достойными и люди кайфовали. И им не надоедало. Обычно альбомы по восемнадцать-девятнадцать треков оставляют желать лучшего, потому что всего пять-шесть треков хорошие.
— Как ты их сочиняешь?
— Я накидываю «рыбу» — подбираю тембр, придумываю ритмику без слов. А потом поверх пишу текст. «На моем аккаунте» я написал минут за двадцать. А «Если бы я был тобой» — недели за две.
— Это трек про конкретного человека?
— Это обращение абсолютно ко всем. А то в интернете пишут, что это про Фейса и Фараона. Это абсолютно, абсолютно всем. Когда люди смотрят на меня, они очень сильно злятся. Потому что они живут не так, занимаются не тем делом. А я живу в другой стране — солнышко, трава, хорошо. Меня ничего не напрягает, я катаюсь на скейте и продаю траву в кофешоп, ну почти что легально. Конечно, они будут злиться: «Как так, молодой парень сам всего достиг». Так что, если бы я был тобой, я бы злился тоже, my nigga.
— Все твои треки о тебе самом, о твоем образе жизни. Можно ли на одном приеме построить всю карьеру?
— Ну понятно, что в основном я читаю про наркотики, про их продажу, потому что я с пятнадцати лет этим занимаюсь. Но трэп-культура как раз подразумевает все это. К сожалению, это не позитивные вещи. Это либо грабеж, либо продажа, либо ты кидаешь кого‑то. И кому как не мне делать трэп. За чью жизнь ты будешь слушать? За жизнь Фейса? Фараона? Они не занимались делами, они сидели на шее у родителей.
— Ты ведь начинал читать рэп под другими именами?
— Первый мой псевдоним был Dealing Ounces — у меня был псевдоним «Продающий унции» еще в сраном 2011 году. Я свой путь давно выбрал.
— Каким рэпом ты тогда вдохновлялся?
— Я Boot Camp Clik слушал, Heltah Skeltah, O.G.C., Black Moon — классический нью-йоркский хип-хоп. Свой музыкальный вкус я поменял после альбома Three 6 Mafia — тогда меня стало переключать на южное звучание.
— Ты был знаком с Yung Trappa (трэп-артист из Петербурга, отбывающий наказание по 228-й статье. — Прим. ред)?
— Да, конечно. Но я, как сказать… Его музыка оставляет желать лучшего, я про нее вообще молчу. Но он хороший парень. Странный немного. После того как меня в Петербурге принял ФСКН, единственным, кто не боялся продавать мне шишки, был Yung Trappa. Потому что все боялись, что я их солью, сдам. Естественно я этого делать не собирался. А Yung Trappa не боялся. Это было за месяц или два до моего отлета в Барсу.
— Когда ты впервые рассказал эту историю, она вызвала недоверие: как это вообще его отпустили после задержания? Это невозможно.
— Меня никто не отпускал, братан. Я бежал. Потом меня подали в список Интерпола, я отсидел четыре месяца в испанской тюрьме. Я бы это не назвал «отпустили». Просто потом меня Испания оставила на своей территории. Что произошло: я за 6000 евро нанял адвоката. Мне тогда помог отец. Мы перевели мое дело на испанский и заверили печатями в консульстве. Когда мое дело прочитали испанцы, они … [изумились].
— Что это значит?
— Что дело сфабрикованное. Сфабрикованное операми 4-го отдела ФСКН. Меня поймали с пакетами, весами и килограммом шишек — залет полный. Вместо этого ребята мне пишут 159 грамм для личного употребления, а всю траву отдают на продажу в Василеостровском районе. Мусора — главные бандиты.
— В России к тебе высокий интерес, но ты не можешь его монетизировать концертами.
— Не могу, а в последнее время даже и не хочу. Раньше была мечта поехать в Россию выступать — меня же там миллионы долларов ждут. Но к тому, что здесь происходит, я не хочу иметь отношения. Это зоопарк, циркачи и клоуны. У людей нет никакого представления о культуре, появившейся еще в 1970–1980-х. Как минимум нужно знать ее историю. Если я начну об этом разговаривать с любым русским исполнителем, мне не ответят ни на один вопрос. Некоторые ценители музыки смогут ответить. А те, кто на сцене сейчас скачет, — нет.
— Как сам считаешь, Lil Pump много знает об истории хип-хопа?
— Ни черта он не знает. Lil Pump — это друг smokepurpp, одного из самых талантливых новых рэперов. Lil Pump не то что скопировал его стиль. Он хочет так же читать. Но смысловая нагрузка его текстов оставляет желать лучшего (цитирует фрагменты его хитов «D Rose» и «Guccigang»). Парень циклит фразы, а все это дерьмо жрут. Хотя он просто ни о чем. Но слушатель сейчас не хочет напрягать мозг.
— Хорошо, ты не хочешь давать концерты в России, потому что тебя не устраивает местная сцена. Похожая ситуация была пять-шесть лет назад у Оксимирона, который сидел в Европе и всех диссил. А потом приехал сюда и перевернул игру. Почему это не твой сценарий?
— Да Оксимирон никакого отношения к культуре хип-хопа не имеет. Пора это понять. Если вы слышите в его текстах что‑то связанное с культурой хип-хопа, тогда мне вообще жаль русский народ. Человек берет слова, которые я даже не знаю, — он что, показывает свой интеллект таким образом? Все его слова может и заумные, но они не отображают культуру. Звучат, словно школьник тараторит. Его рэп — просто балабольство.
— А Tech N9ne тоже тараторит в микрофон?
— Tech N9ne это делает с ритмикой. Вам всем, русским людям, пора понять, что это афроамериканская культура. И она построена на ритмике. Как вы, белые, это можете воспринимать? Это надо в себе развивать годами. Как черные чувствуют ритм, так ни один белый не почувствует. Думать, что есть какой‑то русский рэп — самая большая ошибка русского народа. Нет и никогда не было! Есть рэп на русском. Ты можешь придумать что‑то крутое на своем русском языке, но это не значит, что это будет круче, чем любой трек 21 Savage.
— Когда тебя с 21 Savage сравнивают, ты как к этому относишься?
— Да, я очень много взял у него по подаче, по тембру голоса, по всему вообще. А больше всего меня сейчас вдохновляет его кузен Young Nudy. Да я живу вообще его творчеством. Оно настолько пропитано настоящим, что ни один рэпер не может с ним соревноваться. Так же, как и с 21 Savage.
— Кто твои слушатели?
— Большинство, конечно, малолетки.
— Школьники?
— Школьники, да. Они слушают, но не понимают, что я доношу. Они слышат только «трахнул суку», «пошел … [вон]», а на самом деле не в этом смысл. Просто надо послушать чуть-чуть глубже.
— Мне нравится строчка «Я люблю идти all-in, Я всегда иду all-in, Поэтому мои рифмы, как выстрелы с волын». Приведи пример, когда ты в последний раз шел all-in.
— Прямо сейчас. Я строю бизнес, вливаю туда все свои деньги. Легальный бизнес. Мы начинаем серьезно двигаться. Ко мне уже такой … [странный] интерес — а я только первые шаги делаю. Что вас ждет дальше — вы будете садиться и не верить, что это делает парень из Петербурга.
— Ты скучаешь по Питеру?
— Я вообще по России не скучаю. Я вижу, как там все двигаются, это отвратительно. Мне 28 лет, и влезать в этот цирк я не собираюсь. Сравни мои продажи в iTunes и любого другого исполнителя. Любой другой исполнитель ничего там не получает.
— Я не согласен.
— Ничего не получает. Единственное, как они могут зарабатывать, — это давать концерты. Единственное, как они могут нассать в уши. Люди купили билет — их уже … [поимели]. Я за это не заплачу ни гроша. И никогда не буду слушать типа, который учится на втором курсе и говорит, что вырубает оптом. Пацаны, не смешите мои трусы! Все русские рэперы меня смешат. Если бы вы делами занимались, вы бы скрывались в другой стране или сидели в тюрьме, как «Рыночные отношения» и Yung Trappa.
— Вот ты сам приводишь примеры русских рэперов, которые сидят за наркоторговлю.
— Их творчество оставляет желать лучшего. Продавать наркоту может каждый. А вот крутую музыку при этом делать… Понимаешь?
— Мне-то кажется, что и продавать не каждый может.
— Yung Trappa и то и то не умел делать. Судя по тому, как он двигался, он зарабатывал не так много денег. В итоге его слили, и он сел в России. Я двигался двенадцать лет, продавая такие количество, что в Петербурге никто так не может и не будет. Потому что яйца нужны железные.
— Раз ты сам об этом заговорил — каким ты был звеном в этой цепочке?
— Я был вторыми руками. Привозил мне все это серьезный взрослый дядечка, который постоянно ходит с оружием. Он просто приходил ко мне домой, кидал сумки со всем, чем надо, и спрашивал, сколько времени нужно. Я говорил: «Месяц». Он говорил: «Ну все, через месяц зайду за бабками».
— Если приехать в Барселону на Sónar, то там постоянно подбегают люди, которые предлагают у них купить фактически все что угодно. Почему они не боятся?
— Это они до поры до времени предлагают, потому что их так же принимают и сажают в тюрьму. Вот до меня … [добраться] сложно. Потому что я отдаю килограмм-два в кофешоп. Тебе придется заходить в этот кофешоп, а у них по бумагам все легально. То есть тут куча лазеек, на которых ты можешь заработать.
— Сколько ты сам в день выкуриваешь?
— В последнее время — грамм-полтора в день. Это вообще немного. Раньше я курил по пять-шесть грамм в день.
— Что можно делать в таком состоянии?
— Ты же понимаешь, что когда у тебя дозировка пять-шесть грамм в день, то тебя уже не сильно накуривает. Ты уже прикуренный. Делать можно все что угодно — книгу почитать, фильм посмотреть, в компьютерные игры поиграть. Мне нравится в таком состоянии писать тексты.
— Я следил за твоим последним конфликтом с Фейсом. Объясни, почему его нужно поймать и побить?
— Потому что очень плохо влияет на молодежь.
— Нет ли тут лицемерия?
— Я что‑то продаю и курю, это мой личный выбор. Я не пропагандирую. Но, братан, петь молодежи «трахнул суку без гондона» — это что за … [бред]?
— То есть бить его нужно за тексты?
— Бить его надо за отношение к культуре. Он думает, что он может зациклить одну фразу, постоянно ее повторять и все люди будут это жрать, потому что они недалекого ума. Он вас дурачит, а вы ведетесь. Репостите, говорите о нем — он самый обсуждаемый рэпер в России.
— Это правда.
— Потому что он клоун, циркач.
— А что плохого быть клоуном? Это такая же работа.
— То есть большинство рэперов для тебя клоуны?
— Не-не, все они разные. Есть те, кто веселит людей.
— Я не знаю, братан. Я к музыке серьезно отношусь. Если для вас она как сходить в казино сыграть рулетку, то я понимаю, почему вы котируете такого рэпера. Я хочу в культуре что‑то оставить после себя, открыть, привнести. Я не хочу скакать по сцене, повторяя одну фразу.
— Но людям сейчас такое заходит.
— Ну что же. Жалко людей.