«Афиша» поговорила с басистом «алжирцев» Райаном Мейханом и гитаристом Ли Теше о новом альбоме и музыке как инструменте мягкой силы.
— Сейчас вы в большом сольном европейском туре, но летом уже ездили по Европе в качестве разогрева у Depeche Mode. Понравилось?
Райан: Где бы мы ни играли, окружающие воспринимают нас как аутсайдеров. Поэтому мы выступаем и на панк-фестах, и на хип-хоп-тусовках и всюду остаемся чужаками. Мы примерно представляли, как выглядит шоу Depeche Mode и про что оно, но у нас никогда не было возможности сыграть для такой аудитории и на таких площадках — и вышло здорово. К тому же мы изнутри увидели, как строится тур такой большой группы.
Ли: Между выступлениями с Depeche Mode мы давали небольшие сольные концерты в местных клубах, куда приходило порой по 50–60 человек, и было круто почувствовать контраст: сегодня ты играешь для горстки людей, а на следующий день — для десятков тысяч.
— Вам не предъявляли за то, что вы «продались»? Все-таки тур с большой, коммерчески ориентированной группой и ваша ангажированность в социально-политическом дискурсе…
Ли: Группа из первого эшелона, которая следит за андеграундом и предлагает тебе поехать с ней в такой тур, уже чем-то отличается от других. По крайней мере, заслуживает доверия и уважения.
Райан: Даже самые непримиримые анархопанки турят с большими группами. Вопрос выживания. И потом, это примерно то же, что играть по фестивалям, где есть спонсоры и звезды. Но большинство групп, тем не менее, ездит по фестам, потому что только на таких площадках могут встретить своего слушателя и показать, чего стоят.
— Хорошо, тогда вернемся к новому альбому, «The Underside of Power». Вы говорили, что чуть ли не по отдельности приезжали в студию для записи партий. Каково было записывать песни, практически не видя друг друга?
Ли: Сложно. Каждый раз, когда появлялась какая-то новая мысль, фраза или нужно было что-то изменить, приходилось согласовывать все удаленно, это непростая задача.
— И как же вы все сложили?
Райан: Сырой материал был готов раньше. В 2015 году на фестивале в Берлине мы уже пробовали исполнять некоторые из песен, которые позднее стали треками на «The Underside of Power», но начали писать их мы еще в 2014-м. Тогда мы разбежались по разным уголкам планеты после тура, и каждый занялся своей жизнью, но в качестве вызова делал демки — всего таких заготовок было около тридцати.
— Насколько для вас важно разбегаться? И как не потерять чувство общности?
Ли: Хороший вопрос. Всегда нужно пространство и время, которое ты проводишь наедине со своими мыслями, посвящаешь работе над какими-то своими проектами. После того как мы закончились запись, мы разошлись на 8–9 месяцев. Конечно, когда делаешь такой большой перерыв, всегда есть точка невозврата: в какой-то момент перестаешь чувствовать себя частью целого, группа перестает быть реальной. Думаю, что именно тур с Depeche Mode вернул нам ощущение реальности, сама возможность выйти на сцену — сцена все вернула.
— Над «The Underside of Power» с вами работали Бен Гринберг (гитарист Uniform, продюсер. — Прим. ред.), Рэндалл Данн (продюсер, работал с группами Sunn O))), Wolves in the Throne Room, Kinski, Boris, Earth и многими другими. — Прим. ред.) и Эдриан Атли (мультиинструменталист, участник Portishead. — Прим. ред.). Как так получилось?
Райан: С Беном у нас куча общих знакомых, и мы давно хотели с ним поработать. Он потрясающий музыкант и продюсер, и мы большие поклонники всего, что он делает. С Рэндаллом мы тоже хотели работать, он в моем бакет-листе продюсеров c незапамятных времен. Вообще, мы составили такой список тех, с кем хотели бы или могли посотрудничать, и начали методично всем писать. Многие, кстати, отказались или вообще не ответили.
— Например?
Райан: Например, The Haxan Cloak. На самом деле, его менеджеры нам ответили и были довольно милы, но у него не было времени, так что не срослось. Еще мы надеялись добраться до Джеффа Бэрроу, но увы и ах.
Ли: Он как раз не ответил вообще.
— То есть вы хотели с ним альбом делать, а не с Атли?
Райан: Ну да, но не получилось. Кстати, к твоему вопросу о том, каково это — не терять связь. Мне кажется, что с Бэрроу нам бы пришлось несладко, ведь мы и так все дикие индивидуалисты, у каждого свое мнение и видение относительно определения и развития группы. Поэтому мы каждый день боремся сами с собой.
— Вы все еще и разную музыку слушаете, полагаю?
Райан: Да, но в конечном счете бóльшее значение имеют смысл и твоя позиция, attitude, твои навыки и умение донести мысль до других. Мы много общаемся внутри группы, постоянно показываем друг другу какую-то музыку или открываем что-то вместе. Когда мы были подростками, я слушал панк, а Ли открыл мне Фелу Кути. Сейчас я так же показываю Франклину какие-то лютые панк-группы, и он не перестает удивляться. Этот процесс помогает нам постоянно меняться. В этом смысле круто, что все мы из разных мест, в том числе из разных музыкальных вселенных.
Ли: Я из Атланты, но слушал группы из Вашингтона, группы с лейбла Dischord типа Minor Threat и Fugazi и думал: «Черт, почему этого нет в Атланте?» И во всех группах, где я играл, я пытался заполнить такую пустоту. Иногда попытка сделать «как у них» приводит к тому, что ты создаешь новый звук и новую сцену. Которую потом будет идеализировать и пытаться повторить кто-то еще.
— В те годы, о которых ты говоришь, музыка реально была агентом влияния, инструментом мягкой силы. Играет ли она такую роль сегодня?
Райан: В технологичном мире, где все связаны со всеми, любое медиа — и музыка не исключение — мгновенно приобретает политическую окраску. Музыка связана с политикой. Черная музыка — так вообще с момента своего появления. Просто многим проще дистанцироваться, заявить, что ты занимаешь нейтральную позицию. Но рано или поздно ты сталкиваешься с чем-то, с чем не согласен, и заявляешь об этом — и вот ты уже ввязался в политику. Сегодня культура и музыка могут и должны быть инструментом воздействия, трибуной. При этом я не наивен и понимаю, что представляет собой музыкальная индустрия и что это огромная фабрика по качанию денег. Но нужно продолжать бороться.
— А есть за что? Ты сейчас живешь в Лондоне, но, думаю, следил за президентскими выборами в США…
Райан: Да, конечно. И я не буду отрицать, что мы получили то, чего заслуживаем. При сложившейся в Америке ситуации лучшим выходом был Берни Сандерс, но это не значит, что мне нравится Сандерс, что я целиком разделяю его взгляды и видение будущего. Так же, как и сейчас в Великобритании, я лишь до какой-то степени разделяю взгляды Джереми Корбина.
— Но ты же понимаешь, что такие люди никогда не получат реальную власть и что в этом смысле они подыгрывают истеблишменту, создавая видимость оппозиции, видимость борьбы.
Райан: Да, и все же на кону возможность хоть немного повлиять на жизни людей. Так что даже если все это игра и полная херня, то эта херня как-то управляет миром. И у тебя есть простой выбор: быть наблюдателем, прохожим или участвовать. И потом, я верю, — и многочисленные примеры из истории только укрепляют меня в этом мнении, — что все может измениться. Иногда происходят вещи, которые переворачивают игру. Как в 1917-м в России или в 1871-м во Франции. К лучшему или худшему — другой вопрос, но все ведь изменилось.
— До сих пор расхлебываем.
Райан: Точно, но в этом вся фишка истории — борьба продолжается.