— Пока вы работали над материалом, вы с Айгель даже не виделись друг с другом. Как проходил процесс?
— Айгель прислала несколько песен [ее группы] «Так красиво темно» и текст книжки «Суд». Мне понравился голос, и я послал десяток заготовок, чтобы она попробовала на это прочитать. Она прочитала текст «Виноват-виновен» с таким напором, что я стал просить ее не петь, а ритмично читать. Но поэтическая строчка часто меняет размер, и часть стихов укладывается в музыку, часть нет.
Вот так, пересылая файлы, мы написали песен 20. А потом у меня был концерт в Москве и у нее — презентация книжки, мы решили сделать открытую репетицию, на которой и познакомились. Первой песней, написанной в бит, была «Невеста», и производила она дикое совсем впечатление. Там была наложена акустическая гитара — в целом ощущение было как от «Гражданской обороны» почему-то. Ну и когда Айгель прислала песню «Ария судьи», стало понятно, что это надо доделывать. А из первых 20 песен доделали только три.
— Айгель таким образом переживала собственную историю, а для вас это чем было в первую очередь?
— Она хотела что-то вроде радиопостановки сделать. А я подумал, что в этом есть какая-то странная мягкая сила, мощь и послания, и текста, которой в нашем рэпе нет почти.
Ну и точность высказывания — там нет строчек для рифмы. Я несколько раз докапывался: ну строчка «перистальтика малыша, едавшего Пастернака» — это для красного словца. Оказалось, она за каждое слово прямо отвечает. Это про город Чистополь. У этого города страшная история…
Короче, с тех пор я к тексту не придирался никогда. Иногда просил сократить для убедительности только. Айгель — очень зрелый поэт. Это уже не то чтобы сочинительство — это уже часть физиологии.
— Вам чаще приходилось подстраивать ритм под эту физиологию, нежели наоборот?
— Честно говоря, я довольно жестко ставил условия. Я понимал, что, если не сделать так и так — не сработает. А она оказалась на удивление готовой учиться и меняться. Редкое качество. Очень тяжело делать не то, что привык и как у тебя получается. Представляю, как она злилась. (Через некоторое время.) Ну вот я дал ей прочитать — она говорит, что не злилась.
— Есть ли у вас ощущение, что «Аигел» сильно срезонировала с происходящим вокруг? Это я о том, что очень много пишут про тюрьмы, читают «Медиазону».
— Это случайное попадание. Никто не искал этого резонанса, да и врагу не пожелаешь. Это честная история в первую очередь. Но срезонировало, да.
— Песня «Татарин» стала хитом, попала на Первый канал, но большинство не вдумывается в контекст. Это ее не обесценивает?
— Айгель очень хорошо сказала, что чем больше людей будут танцевать под эту песню, тем лучше. Это как бы расколдовывает эту тему. Это шуточная песня. А те, кто не вдумался в контекст, в большинстве своем в принципе ни во что не вдумываются. И им как раз очень не нравится. Там все не по правилам.
— Вы в старом интервью для Openspace говорили, что на вас больше всего повлияло то, что вы в детстве слушали и что сами на кассеты записывали. Но не конкретизировали, что именно. Так вот, что?
— Ну это детские воспоминания. Часто ловишь себя на том, что вроде умом одну музыку слушаешь, а потом понимаешь, что то, что в детстве слышал, очень повлияло и очень глубоко сидит. Детские спектакли на пластинках. Ну, например, «Маугли» — там [София] Губайдулина музыку писала. «Алиса в Стране чудес» — там Высоцкий писал. Потом папа слушал на виниле ABBA, Boney M. «I Feel Love» Донны Саммер я почти сразу после релиза услышал. Потом, помню, очень впечатлила «Война миров» Джеффа Уэйна — это рок-опера, что ли. Ну а дальше уже невозможно перечислить, слишком много всего.
— Когда вы для себя решили точно, что будете заниматься электронной музыкой?
— Как только первый трек «Елочных игрушек» записали, так и решил. У меня была большая коллекция записей, я меломан. Но никогда ни на чем не играл и думал, что музыку могут только какие-то особые люди сочинять. И вот нам друг всучил синтезатор и драм-машину со словами: «Слушаете много интересного — давайте сами запишите, утром на студию поедем записывать». И вот мы с Сашей Зайцевым и записали. С тех пор и не остановиться.
— До определенного момента вы почти не работали со словом, с лирикой, у вас в «Елочных игрушках» была музыка в основном бессловесная. Когда у вас появился интерес соединить одно и другое?
— Когда появился Миша Феничев, с текстами которого на русском языке стало интересно работать.
— Я хорошо запомнил тот момент, когда вы в «Псе и группе» и в «СБПЧ» взялись за живые инструменты. Притом что, скажем, барабанщиком вы до того не были. Откуда взялась потребность?
— Я до этого только программировал музыку, а игра на инструменте — это совсем другая область вовлечения и понимания. Было очень интересно. Я начал заниматься по несколько часов в день.
— Мы с вами в прошлый раз говорили для текста о группах поколения «Афиши», которых уже нет. Какой из ныне не существующих или замороженных проектов вам жалко больше всего и хотелось бы восстановить, чтобы что-то доделать?
— Да сейчас очень все активно двигается, времени еле хватает. У меня есть еще проект с электронной танцевальной музыкой, на который времени не хватает, — Rave Smith. Даже материал уже какой-то есть. Я же еще куратор направления «современная музыка и саунд-дизайн» в детской школе «Маяк» на Новой Голландии. Частью этого проекта занимались люди, которые «Британку» в Москве сделали. Я уже имел опыт преподавания — приходили люди, которые хотят освоить современные технологии звукозаписи. Мне дали сделать там хорошую студию, и с детьми работать на самом деле интересно. Я имею представление, как это строится, например, в Англии, и очень хочется, чтобы у нас такие школы тоже были. Где есть все необходимое профессиональное оборудование, чтобы не теорию рассказывать, а, так сказать, с материалом работать.
— Хочу вернуться к Айгель еще. Вы говорили о том, что в ней мощь есть такая, какой современному рэпу не хватает. Сами вы следите за тем, что с рэпом происходит сейчас? Нравится ли происходящее?
— Ну это живая история, настоящая независимая сцена, аудитория. Это очень хорошо. Не то чтобы я прямо все готов слушать, но интересные вещи попадаются, да. Я эту мощь не могу описать, не знаю как. Могу только констатировать безоговорочное наличие. Могу добавить, что это очень удачное сочетание, что мы с какими-то противоположными умениями и знаниями и, имея общий вектор, эти умения дают не сумму, а произведение. То есть очень эффективное сочетание.
— Вы «Аигел» рассматриваете как разовый проект? Вот история, и за ее пределами ничего не сделать или будет какое-то продолжение?
— Ну человек предполагает, а Бог располагает. Но вообще уже есть новый материал, и много, и он не только в заявленной тематике. Нужно только время его доделать, а сейчас очень много предложений по концертам. Я рассчитываю на продолжение и обещаю, оно будет еще мощнее.
— Вы удивлены такому интересу? Не самая легкая тематика, не самый легкий материал, а тут у вас концерт за концертом, тот же эфир на Первом?
— Честно говоря, нет. Ну я, конечно, не рассчитывал на Первый канал, это было как-то слишком резво, но я правда был уверен, что это сработает. Правда, не ожидал, что с такой скоростью. Я не знаю, как мы попали в телевизор. Ну то есть, очевидно, это новый музредактор «Вечернего Урганта» решил то ли рискнуть, то ли повеселиться. И очевидно, что это клип на «Татарина» сработал. Мы много в это все вложили. А эффект — ну это ж круто, мы там как панк-рок прозвучали. И доверие к группе выросло, что мы не просто постебаться или поныть.
— Я когда готовился к интервью, несколько раз в отношении ваших проектов встречал тезис, что вы часто берете какие-то ну совсем неходовые или кажущиеся низменными темы и превращаете их во что-то совершенно удивительное, как было с Барецким или с Айгель. С вашей точки зрения, это верное суждение?
— Отчасти. Только движок у этого неверно описан. Сравнение Айгель и Барецкого верное, да. Я тоже так ощущаю. Это неходовые, отчасти пугающие вещи, но очень честные. И если это помещать в правильный контекст, то получается. Не знаю, как это точнее описать… У меня плохо с формулировкой, я больше чувствам доверяю. Это в обоих случаях настолько точное, честное и безоценочное описание, что какая-то бездна открывается. Хотя слова все вроде очень простые.
— У вас еще звук на записи такой холодный и механичный на контрасте с голосом Айгель. Так и было задумано?
— Да, так лучше голос читается и работает. На таком контрасте и на концерте хорошо звучит. И нюансы голоса и текста подчеркиваются.
— Хип-хоп как точка опоры или, кхм, источник вдохновения не присутствовал при сочинении песен?
— Конечно, присутствовал. Самое интересное, что Айгель в этом отношении tabula rasa — не слышала вообще ничего и была полностью свободна от каких-либо влияний. Я буквально несколько очень разных и, с моей точки зрения, интересных альбомов дал ей послушать, и она это так по-своему интерпретировала.