После смерти музыканта принято рассуждать о его роли в культуре. Однако все иначе в случае с Честером Беннингтоном, чье наследие оказалось ценнее, нужнее и важнее не для абстрактной культуры, а для множества конкретных людей вокруг.
Связанные с Linkin Park и Беннингтоном воспоминания должны быть у каждого, кто рос в начале нулевых: как увидел странный клип с роботами на MTV, как танцевал с девушкой под «My December», как тосковал под «Breaking the Habit», как неистово качал головой под «From the Inside». Был ли ты поклонником панк-рока или рэпа, отличницей или рейвером из подворотни — они тебя все равно настигали и навсегда оставались с тобой.
Первые шесть нот «Numb», строчка «It starts with…» в начале «In the End», протяжное «Take everything» перед взрывной кульминацией «From the Inside» — с этим не расстаться просто так, это уже навсегда в голове. Это как протяжное «утекай» Лагутенко или вступительные аккорды к «Smells Like Teen Spirit» — моменты катарсиса и шока, которые сформировали сознание тысяч и тысяч.
Как не выкинуть и того факта, что этим же тысячам песни Беннингтона помогали пережить какие-то особенно неприятные моменты в жизни. Герой песен Linkin Park с его вечной борьбой с самим собой, своими демонами и зависимостями, внутренним раздором, тяжелыми воспоминаниями оказался тем, с кем мог себя ассоциировать каждый второй. Когда тебе 14 лет, ты неприкаянный и все будто против тебя, нужно на что-то опереться. Первые два альбома Linkin Park для многих и стали такой опорой: удивительно, насколько разные люди вечером в четверг признавались, что именно под те песни прошла их юность-молодость; сколько людей только из-за Беннингтона решили сами играть музыку, поднимались на ноги в тоскливую пору, сколько пишущих о музыке людей начали ею интересоваться после клипа «Numb» на MTV — даже если из этого потока воспоминаний только четверть правда, все равно удивительно.
Интересно, что сразу несколько человек вчера сказали: «Когда ты их слушал, чувствовал себя крутым». Linkin Park для многих оказались альтернативой фабричной поп-культуре и гламуризировавшемуся рэпу. Этой крутости со временем многие стали стесняться — так Linkin Park постепенно превратились в guilty pleasure, группу для непубличного потребления.
Честер Беннингтон поет на церемонии прощания с Крисом Корнеллом
Ню-метал и тяжелая альтернатива к моменту выхода второго и главного альбома группы «Meteora» превратились в посмешище с Фредом Дерстом во главе. Linkin Park продлили жизнь агонизирующему жанру. Это получилось у них, потому что они как раз старались избежать стереотипов стиля, к которому их приписывали. Вместо матерного рыка — тонкая лирика и хваткие мелодии, вместо озабоченного маскулинного максимализма — искренние самокопания, вместо расхлябанного и нарочито грязного звука — филигранный продакшен. Но главное — голос: то ранимый с легкой хрипотцой, то истошный и надрывный. Вокальные партии Беннингтона — это то молитва, то крик запутавшегося человека. Он пел о ненависти окружающих, личных неурядицах, алкогольной и наркотической зависимости, желании найти свое и успокоиться.
Притом что Честер Беннингтон пел песни, с которыми выросло целое поколение, он не стал иконой, как Курт Кобейн, или мрачным гением, как Том Йорк. Его воспринимали как еще одного хорошего рок-певца. Хотя он уже 14 лет как играет и поет совсем по-другому и может по-разному. Он заменил в Stone Temple Pilots изгнанного оттуда Скотта Уэйленда. Он пел вместе с Сантаной и Реем Манзареком. У него, в конце концов, был сольный проект Dead by Sunrise — не самый хваткий, но небезынтересный альт-рок. Его основная группа давно уже не играет ню-металл. Нынешние Linkin Park сочиняют злободневную поп-музыку в компании Стормзи и Пуши Ти — и теперь их упрекают в легковесности. Беннингтон очень переживал и остро реагировал на критику последнего альбома.
Судьбе Честера Беннингтона многие могли позавидовать, но зря. Он был успешным исполнителем с десятками миллионов проданных альбомов, его песни воспитали и спасли кучу людей — но многие этих песен потом стеснялись, а вслух их альбомы в последние годы только критиковали. Он помогал другим справиться с неприятностями, но сам отчаянно и не всегда успешно боролся со своими неудачами: куча концертных травм, плохое зрение, болезни, зависимости — все это преследовало Беннингтона постоянно. При этом он мог, упав на сцене и получив перелом, продолжить петь — это тоже было преодоление, победа над собой. Но, как оказалось, спасая других, он не смог уберечь самого себя.
Беннингтон дружил с Крисом Корнеллом из Soundgarden. Вместе они исполняли «Hunger Strike» памяти Эндрю Вуда из группы Mother Love Bone — Беннингтон пел вместо Эдди Веддера из Pearl Jam, но не выглядел новичком, которого позвали петь с большими дядями. Корнелл дружил с Вудом, а Беннингтона связывали очень тесные отношения с самим Корнеллом — в числе прочего он был крестным отцом его детей. В мае, когда Крис совершил самоубийство, Беннингтон пел на его похоронах песню Леонарда Коэна «Hallelujah». «Ты постоянно вдохновлял меня, даже не осознавая этого», — написал он тогда в открытом письме.
20 июля, когда Честер свел с жизнью счеты, у Криса Корнелла был день рождения.