Букинг-агент и сооснователь фестиваля Into The Valley, который впервые прошел в заброшенной каменоломне в Раттвике, Швеция, а в этом году разделился на три события: Into The Valley в Эстонии (29 июня – 1 июля), Into The Factory в Швеции (10-12 августа) и Into The Castle в ЮАР (26-27 января 2018 г.).
— Как вы стали сооснователем фестиваля Into the Valley? Что вы делаете помимо этого?
— Мы вместе с Маттиасом Хедлундом — он мой партнер по Into the Valley — устраивали вечеринки в музее фотографии Стокгольма Fotografiska. Мы с ним давно знакомы — встретились в 2006-м, я уже тогда была агентом диджеев и организовывала рейв-фестивали в Испании. Знаете, женщинам сложно работать в Испании — никто тебя не уважает. Другое дело — фестивали в Швеции: там женщин ценят. Думаю, в России похожие проблемы. Большой плюс русских мужчин в том, что они никогда не позволят женщине платить за ужин. С другой стороны, я не думаю, что эти же мужчины будут встречаться с женщиной-боссом, если сами находятся на позиции ниже.
— В России очень особенная версия феминизма. Русские женщины выполняют в два раза больше работы: они могут быть начальницами в офисе, но потом приходят домой и как бешеные моют посуду, готовят, убирают…
— Я до сих пор чувствую разницу — я родом из Восточной Германии, у нас было так же. Мама вышла на работу спустя шесть недель после родов. Сейчас, если ты зарабатываешь свои деньги, ты не нуждаешься в каком-то определенном мужчине, но в России — я не обобщаю, но все-таки — много красивых молодых девушек, чья единственная цель — найти мужа.
— Как появилась идея фестиваля Into the Valley? Вы сначала нашли место?
— Да, я влюбилась в место — выработанный карьер Дальхалла, — и в первые два года мы отталкивались от обстановки. А потом поняли, что у нас получается достаточно дорогой продукт — как Burning Man. Недешевые билеты на сам фестиваль, билет до Стокгольма, скажем, из Москвы — минимум 150 евро. Потом нужно сесть на поезд — это 100 евро в одну сторону. Кроме того, вряд ли получится найти отель дешевле 100 за ночь. Итого бюджет шведского ITV выходил в 1000 евро за выходные. С таким деньгами вряд ли получится собрать незашоренную молодежь.
Переезд в Эстонию стал для нас также прекрасным решением, потому что шведская площадка была ограничена по площади. Во второй год у нас уже возникли очереди, потому что не было возможности поставить больше туалетных кабинок. А в Эстонии мы можем принять как 6000, так и для 20 000 человек. Кроме того, Эстония — красивая страна, которую никто никогда не рассматривал в качестве пространства для рейва, рассчитанного на гостей из Скандинавии, Восточной Европы и России. Большая европейская деревня. Люди разговаривают на эстонском, на русском, на немецком — классное сочетание наций. У них красивое море, в Таллине потрясающие крошечные клубы.
— Как вы нашли локейшен в Эстонии — эту заброшенную тюрьму на берегу?
— Абсолютно случайно. Я смотрела телевизор с собакой и загуглила что-то очень простое, чуть ли не abandoned places. Всплыла фотография Румму. Мы связались с владельцами места — оно находится в частной собственности — и договорились о проведении Into the Valley. Государство было счастливо нашей инициативе, и Министерство туризма нас поддержало. При этом в советские времена та тюрьма была жутким местом. В Хельсинки мы встретились с одним эстонцем, который рассказал, что 20 лет провел в ней по политическим причинам. Сейчас она наполовину затоплена — рядом расположено озеро. Таллин находится в 45 минутах езды.
— Как бы вы описали идеологию фестиваля?
— Для меня самое главное — это площадка, люди, мои друзья и музыка. Потому что без моих друзей фестиваль не был бы тем, чем он является, — всегда нужны правильные люди.
— Вы говорите о техно-комьюнити — общности, которая соединяет Москву с Берлином…
— Да, и поэтому, например, мы сотрудничаем с диджеями Arma: Abelle — в нашем лайнапе, я считаю ее суперталантливой. Arma — один лучших проектов, которые есть на рынке электронной музыки. Некоторые румынские диджеи приезжают в Румму со своими семьями и останутся с нами на три дня, потому что хотят побыть со своими друзьями, повеселиться.
— А еще дети и собаки…
— Нет! Этого как раз я не хочу на фестивале. Я принимаю тот факт, что электронная музыка связана с алкоголем и запрещенными веществами, а этот образ жизни совсем не годится для детей.
— Некоторое количество билетов вы продавали молодежи строго до 23 лет…
— Это шведская выдумка: в скандинавских странах достаточно строгое законодательство насчет алкоголя. Власти считают, что молодежь больше пьет, из-за этого все бары и клубы закрываются в 3 утра, а организаторов массовых мероприятий обязывают к ограничениям аудитории. У нас было порядка 1200 билетов для совершеннолетней молодежи до 23 лет из общего числа в 6000 билетов — все они проданы.
— Фестиваль Into the Factory, который вы вслед за Эстонией проведете 10 августа в Швеции, такой же по количеству ожидаемой аудитории?
— Да, мы не рассчитываем на толпы и хотим расти, но здоровым путем. Все-таки аудитория техно-музыки ограничена: разное количество людей реагирует на Стивена Аоки и Рикардо Виллалобоса. Я все-таки занимаюсь организацией Into the Valley из-за любви к музыке и никогда бы не забукировала того, за кого не могу отвечать.
— Вы также известны как промоутер, на мероприятиях которого почти половина артистов — девушки. Мы возвращаемся к вопросу о феминизме…
— Да, я сознательно стремлюсь, чтобы соотношение полов было 50/50. И могу сказать, что определенные успехи в равноправии сейчас есть. В данный момент самая знаменитая артистка на электронной сцене — ваша соотечественница Нина Кравиц. Я испытываю к ней и ее таланту огромное уважение, даже если я не совсем согласна с тем, что она говорит. В прошлом году она выступала на Into the Valley c температурой 39,5, ее тошнило. Мы пытались ее убедить в том, что она не сможет выйти в таком состоянии. На что она ответила: «Нет, я не отменю выступление. Я должна сыграть, потому что закрываю фестиваль. Дайте мне помаду! Все, выхожу». В итоге я стояла на бэкстейдже позади нее с пакетом, и она периодически поворачивалась ко мне — ее рвало. Это было нечто невероятное. Думаю, ни один из артистов-мужчин не сделал бы такое, она же улыбалась и играла с легкостью. Русские женщины очень сильные. При этом печально, что, несмотря на одинаковые таланты, девушки часто получают меньший гонорар, чем мужчины.
— Как устроены ваши взаимоотношения с эстонскими властями? Это важный вопрос в российских реалиях, где после запрета фестиваля Outline и уже легендарного преследования властями Arma всегда аполитичная рейв-культура стала чуть ли не олицетворением оппозиции?
— Эстонское правительство суперлиберальное. Нам очень легко было получить все бумажки и лицензии. Мы были удивлены, когда попросили у властей разрешения, чтобы музыка звучала до шести утра, на что они сказали, что мы можем шуметь до 7. Эстония — маленькая страна, где, по статистике, живет 1,5 миллиона человек, а по факту, наверное, 1,2 млн, потому что вся молодежь уезжает учиться и работать в Лондон или Берлин. Их проблема в том, что самая активная часть населения покидает страну, и власти счастливы, что кто-то у них что-то организует.
— Вы ведь еще в прошлом году начали продвигать Into the Valley на российском рынке?
— Единственное, что мы сделали в 2016-м, так это предложили обменять билеты на неслучившийся Outline на шведский Into the Valley. 50 человек действительно приехали. 50 — это звучит как ничего, микроскопическая сумма, которую мы сохранили для организаторов Outline, но эти люди действительно прилетали из Москвы и поменяли свои билеты. Я была в Москве на площадке фестиваля за день до того, как все отменилось, видела эти инсталляции и фантастические пространства, готовые принять тысячи людей. Было горько осознавать, сколько времени и труда было потрачено впустую. Думаю, глубокая погруженность людей в искусство, в поэзию — очень русская черта.
— А мне кажется, что в сердцевине русской идеи понятие жертвы. Русские всегда готовы пожертвововать тем, чем обладают.
— Иногда Москва со всем ее бешеным разнообразием возвращает меня в конец 1980-х, когда в Германии пала Стена. У нас были все эти безумные андеграундные рейвы без воды — и было похоже на «Арму». При этом пару лет назад я ходила в московский клуб «Ванильный ниндзя», и, говорю без осуждения, конечно, там не было ничего, что мне бы понравилось.
Я хочу сказать, что современная Москва выглядит как результат столкновений самых разных субкультур и предпочтений, часто противоречивых и неуживчивых, и трудно понять, какова идея русского рейва. Скажем, в Румынии масса талантливых музыкантов. Румыны — застенчивые, вежливые люди без апломба. Они точно не скажут: «Я диджей-звезда». Они скажут: «Вам понравился мой сет? Это здорово». Должна сказать, что русский талант на электронной музыкальной сцене очень разобщенный, потому что русские не такие напористые. Но, если бы вы попросили меня описать русскую сцену одним словом, я бы сказала «интеллектуальная».