— Почему у группы «Хлеб» билеты на концерт по 900 рублей, а у вас по 1800?
— А я не знаю. Я не имею отношения к организации концерта.
— С участниками «Хлеба» — ютьюберами, с успехом занявшимися музыкой, — вы вышли из одного медиа «„Спасибо“, Ева!».
— В то время было всего две площадки — Caramba Media и «„Спасибо“, Ева!». Надо было к кому‑то примыкать. В «„Спасибо“, Ева!» было больше творчества. Я хотел делать такого рода шоу, но не знал, что существует видеоблогинг. Видите, в чем сейчас главная проблема новых видеоблогеров, — они знают, что могут стать звездой и зарабатывать много денег. Это их цель. А в 2010-м невозможно было зарабатывать. Видеоблогинга не было, рынка не было. Был Мэддисон, но я и о нем не знал.
— Видеоблогеры действительно зарабатывают так много денег?
— Много, очень много.
— Квартиру на них можно купить?
— Кто‑то может. И в открытую говорит, что много зарабатывает, — Саша Спилберг, например.
— Есть две точки зрения. Первая, что русский ютьюб — это как русский MTV конца 1990-х, он делает музыкантов звездами, и именно тут люди, которые что‑то говорят в камеру (тогда виджеи, сейчас видеоблогеры), становятся известны на всю страну. Вторая точка зрения — что русский ютьюб превратился в говносборник. Вам какая ближе?
— Ну все-таки сейчас все развивается, новые форматы появляются, да и продакшен в интернете становится лучше, чем на телевидении. Какой же это говносборник? Наоборот.
— Видеоблогинг позволяет перепрыгнуть в телевизор?
— Конечно. Есть примеры — те же ребята из «Хлеба». Когда мы сделали сериал «Полицейские будни», нас всех позвали на ТНТ, и ребята остались там. Сейчас зовут всюду и очень активно. Но я не вижу смысла.
— Потому что ваш контент не для телевизора?
— Всегда можно сделать и для телевизора. Но это требует много времени. Телепроект требует два-три месяца, в течение которых я больше ничем своим заниматься не смог бы. Но если бы предлагали очень большие деньги, об этом еще можно было бы подумать. А так… На телевидении самые простые шутки, не жесткие, вызывают реакцию «воу, воу, это нельзя». Из‑за этого многие сериалы выглядят ни туда ни сюда. Можно было бы дожать, но не дожимают. Не из‑за того, что там плохие люди работают, просто они в рамках. Тот же HBO выпускает самые крутые сериалы, потому что у них нет цензуры. Можно затрагивать любые темы. Cериал «На грани», где членов американского правительства показывают круглыми идиотами, у нас бы отвергли на этапе обсуждения идеи. Принесли бы синопсис, а нам бы сказали: «Ребята, вы дураки?»
— Как выглядит ваш рабочий график?
— Он полностью забит. Сейчас мы в туре, (ездии по концертам) (https://www.youtube.com/watch?v=jL083wMBMlM). Возвращаешься — сразу какие‑то съемки, монтаж, брифы новые. Свободного времени у нас нет вообще. Мы договорились, что на январь уезжаем отдыхать, а до этого только работаем.
— У вас было много музыкальных проектов, но все они обязательно смешные.
— Я всегда любил сатиру и так далее. Первый клип группы Tenkorr «Верю» был построен как обычный эмо-клип: главный герой, девушка, страдания, его успокаивает друг. А в финале выясняется, что он страдает по другу. Получился первый маленький-маленький вирусок. Все возмущались: «Какого хера? Зачем испортил клип? До самого конца все было хорошо». А мне всегда нравилось ломать ожидания.
— Откуда вы родом?
— Я родился в Забайкалье, прямо на границе с Китаем. Потом переехал под Питер, потом в Питер, а еще три года жил в Москве, когда начинал заниматься видеоблогерством. Но сейчас центр видеоблогинга — это Питер. Конкуренции между нами нет — все общаются, коллаборируют. Потому что это выживание — и важно держаться вместе. В Питере меньше расстояния, больше всего успеваешь. И дешевле все: взять видеокамеру в Москве дороже в два-три раза. Это важно, потому что у нас много некоммерческих проектов, без каких‑либо рекламных интеграций.
— А когда их нет, можно ли просто на монетизации в ютьюбе заработать?
— В России же она минимальная. Если ты в России получил 5000 долларов, то в Америке то же количество просмотров принесло бы 40 000. Там рынок более развит — рекламные бюджеты в ютьюбе сопоставимы с телевизионными. Но мы тоже к этому придем.
— Как мне накрутить просмотры к видео?
— Никак, YouTube следит за этим, вплоть до удаления твоего канала.
— Я слышал, что это просто дорого.
— Мы никогда этим не занимались.
— Кто придумал снять клип «Everyday I’m Drinking», после которого вас узнали?
— Его, как и все следующие клипы, снимали мы с Алиной Пязок. Работали вдвоем, но помогало очень много людей. В истории Little Big вообще много случайностей — просто снимали видос на 1 апреля. Получилось, что он выстрелил. И все стали говорить: «Может, вы группу сделаете?» Но группы все равно могло не быть, если бы нас не позвали на разогрев к Die Antwoord. Мы такие: «Воу-воу, у нас нет песен». — «Но у вас есть месяц». И мы написали шесть песен, сняли клипы, они разошлись. Никто не думал, что мы будем на этих песнях зарабатывать. Так вышло.
— Вы прямо так и ставили себе задачу — снимать клюкву про Россию, которая хорошо зайдет на Западе?
— Мы хотели сделать мировой вирус. Мы взяли все стереотипы о России — вы нас такими видите? Окей. Самое смешное, что люди в Европе понимают, что мы смеемся над ними. Но в России люди…
— …уверены, что вы порочите страну?
— Да. … [ненормальные]! Или спрашивают: «Раз вы за Россию, то почему вы по-русски не поете?» Да потому, что мы на мир работаем. Зачем славить Россию в России? У меня есть сверхидея, я хочу, чтобы русская группа стала мировой. И я рад, что получается доказать людям, которые уверяют, что невозможно стать популярным там, потому что мы русские и никому не нужны. Русские ребята смотрят на это и понимают, что они не говно.
— Дурацкий вопрос — как вы решаете, о чем будет следующая песня?
— Само как‑то. Например, нам говорят: «У всех есть песни, какие они крутые — почему у вас нет? Все же меряются письками». И мы не стали ходить вокруг да около, а написали песню «Big Dick». Это стеб над мировой поп-культурой.
— Что вы делали, чтобы получить концерты за границей?
— К нам сами стали обращаться. Два года назад нас начали приглашать во Францию, Бельгию. Сначала у нас был букер из Франции, сейчас нами занимается немецкое агентство. С ним нас свел барабанщик Guano Apes, который очень любит Little Big. И сборы там в самом деле были выше, чем в России. Но за последний год ситуация выровнялась — в России тоже начались солд-ауты. Думаю, что это последние клипы «Big Dick» и «Hateful Love» так сработали.
— У клипа «Hateful Love» очень глянцевая картинка, эмтивишная. Когда‑то у таких клипов были непомерные бюджеты. Как сейчас?
— Есть такой маленький секрет: главное не сколько ты потратишь денег, главное — идея. И умение ее реализовать. Умение — это самое дорогое. Мы просто научились делать все, вот эта большая команда — группа единомышленников, которые изначально просто хотели делать. А в результате объединились в большой профессиональный союз. Для других наша работа стоит дорого, для себя мы можем сделать почти бесплатно. «Big Dick» мы просто сняли дома за три-четыре дня. Мы купили фоны, и еще у нас был бюджет на камеры, свет и реквизит — не скажу, что это дорого было. Для «Hateful Love» мы сняли помещение, сами выставили циклораму, ну и все.
— Где вы учились этому?
— Учился на ходу. Я по образованию вообще психолог. А вышло так, что я криейтор, режиссер, а теперь еще и музыкант. Делать вирусы я тоже учился на практике — разбирался, что нужно делать, чтобы удивить, как искать пересечения между разными поколениями и социальными группами. Когда любишь свое занятие, учишься быстро. Наш продакшен за несколько лет стал на один уровень с телевизионным, а иногда даже выше. Считается, что там профессионалы, которые всю жизнь этому посвятили. Просто это не мы такие крутые, это они не очень мотивированные.
— Вам как музыкантам телевизор нужен?
— Нет, телевизионные ротации давно ни на что не влияют. Остался только штучный продукт — вроде «Вечернего Урганта», в остальном же ютьюб давно впереди.
— Вы готовы в таком случае, что цензура и прочее регулирование контента скоро придут к вам?
— Было бы глупо этого не делать. Медиа всегда должны быть под контролем. Представляешь, у блогера миллион людей, которые следуют за ним?
— Почему сразу следуют? Просто смотрят.
— У четырнадцатилетних лояльность почти стопроцентная. Что бы популярный блогер ни сказал, все принимают за чистую монету. И представь, что он начинает нацизм пропагандировать. Я считаю, что цензуры как таковой быть не должно, но контроль обязан быть.
— Приставить к вам комиссию пузатых дядек?
— У нас приняли закон об уголовной ответственности за репост, это надо изменить, ведь любого под это можно подвести. Но если сажать людей за то, за что стоит сажать людей, то все будет нормально.
— Когда смотришь клип «Полюшко-поле», сначала долго не понимаешь — это опять пародия или все искренне?
— Это тоже сделано для европейцев, для остального мира. Есть политика, но давайте ее отставим в сторону и посмотрим на нашу страну, какая она есть. Но опять нашлись недовольные: «Вы были такими ублюдками, насмехались над Россией — а сейчас ее любите?»
— Какие книги или фильмы, с вашей точки зрения, точнее всего объясняют нашу страну?
— Я не видел таких.
— Может быть, «Брат»?
— Не думаю, что он отражает русских. Его главный герой — недалекий гопник. Да, есть такие, но есть и другие.
— Вы много обыгрывали стереотипы о России…
— У нас всего несколько таких клипов.
— Нет, все-таки их было достаточно много, плюс шоу с Томми Кэшем про русских в Америке — вы на эту педаль сильно придавили. Нужно ли было для этого как‑то специально изучать страну, ее людей?
— В Европе мы встретили выходцев из России, они внуки русских эмигрантов, называют себя русскими. Я говорю: «Нет, ты не русский. Русский — это состояние души». Происхождение не так важно, у меня польско-еврейские корни. Нужно родиться здесь и прожить лет двадцать-тридцать, чтобы понять весь этот … [бардак]. Когда ты в … [бардаке] живешь всю жизнь, но адаптируешься к нему — и, в принципе, тебя все устраивает. Вот это русский.