— Сложно ли было делать песни более простыми?
— Да нет.
— То есть действительно ставилась такая задача или это я домысливаю?
— (С подозрением.) А вы слушали пластинку?
— Да.
— Было такое настроение, хотелось его зафиксировать — возможно, что оно больше не повторится. Изначально идея состояла в еще более утрированном упрощении. И то, что получилось, даже отчасти сложновато.
— Мне «Она» напомнила альбом «Игрушки» вашего старого-старого проекта «Мишины дельфины».
— Да-да-да. Так оно и есть. Потому что и в том и в другом случае очень много музыкального материала я придумывал сам, поэтому и похоже.
— Вы склонны переоценивать старые записи? У вас меняется отношение к ним?
— Я же не слушаю их. Я только имею возможность исполнять какие-то старые треки на концертах. Да и то они сейчас звучат совершенно по-другому как с точки зрения смысла, так и музыкально.
— Но можно предположить, что альбом, скажем, «Глубина резкости» даже и без переслушивания вызывает у вас ощущение «это было давно, забудьте, отстаньте».
— Такое отношение к этому альбому у меня возникло лет пятнадцать назад. И вообще, когда записываешь материал — это значит, что ты от него в какой-то степени отказываешься. И то, что происходит с ним на сцене, — это другая история, где свои законы. Сначала мы придумываем и записываем материал, потом начинаем его обыгрывать и репетировать. И потом, когда он много раз исполняется на концертах, то принимает совсем другую окраску. Меняются не только аранжировки, я говорю, но и весь смысл происходящего. Поэтому любая запись — это скорее фиксация настроения, голая идея, нежели конечный результат.
— Песня «9 мая» имеет под собой вот именно эту военно-патриотическую подоплеку, которая подразумевается названием? Или тут какой-то ваш личный сюжет?
— Я вообще очень осторожно отношусь к термину «патриотизм», это далеко не моя история. Но 9 мая — дата окончания реально великой войны, меня очень трогает. Я считаю, что это очень важный день.
— Но вы ведь не склонны к разговорам о патриотизме и политике.
— Это просто очень человеческая история. Песня не писалась специально, она просто такой получилась, и я понял, что у нее может быть такое название. Можно было выбрать дату, не знаю, завершения войны англичан с кем-нибудь и назвать песню этим числом — от этого ничего не меняется.
— Резонанс будет меньше.
— Ну я же не думал об этом.
— Понимаю. Вас не останавливало то, что Великая Отечественная война сейчас превратилась в инструмент пропаганды и ассоциируется…
— Я понимаю, о чем вы говорите. Но поскольку я, как говорится, «не состоял и не был замечен», то мне кажется, что в моем случае я могу спокойно совершенно от чистого сердца называть эту песню именно так. Потому что я действительно по-человечески очень сильно переживаю о том, что произошло. И надеюсь, что часть людей, которым нравится то, что я делаю, это заставит посмотреть на эту дату не через брызги салютов, а как просто на большую человеческую трагедию.
— Сегодняшний мир так устроен, что все больше артистов вообще не нуждаются ни в какой поддержке медиа — потому что превращают в медиа свои социальные сети и напрямую контактируют со своими поклонниками. Почему вы этим не занимаетесь? Ведь у вас лояльная фан-база, они явно ищут контакта с вами.
— Каким образом? Все, что я хотел бы им сказать и даже больше, я уже рассказываю в песнях, которые записываю. Мне кажется, это даже сверх того, что можно было бы предложить. А как-то там, ну, «дружить», фотографиями обмениваться — это не моя история. Нет, я прекрасно понимаю людей, которые этим пользуются. Возможно, они тем самым заполняют пустоты своего контента. Мне это не нужно, я даже слишком многое даю, чтобы еще и присутствовать в жизни этих людей в виде персонажа, сидящего в кафе. И ну что я могу с ними обсудить? Какую проблему, какую историю? Ну я не знаю. По-моему, то, что я делаю, — это как раз те увеличительные стекла, через которые можно посмотреть в том числе на эту проблему. Это просто какое-то отношение к жизни. Оно может нравиться и не нравиться, но оно есть, и оно как бы дано как инструмент, который можно использовать.
— Вы же и в телефоне не сидите, как все вокруг?
— Если я что-то делаю в телефоне, то причин может быть три: или я проверяю почту, или записываю текст, или ищу, что можно послушать.
— Это сознательное усилие или естественное положение дел?
— Просто я ничего нового из соцсетей не выношу. Информация, которая мне нужна, сама меня находит. Если мне что-то необходимо узнать — я тут же все могу выяснить. Мне не надо комментировать, на что-то смотреть, с кем-то переписываться. Увлечение соцсетями во многом вызвано стремлением личности к самоутверждению. А у меня с этим проблем нет. Кстати, так сегодня происходит во всем: в музыке, фотографии. Сейчас не выходя из дома можно на достаточно приличном уровне записывать музыку. Талантливые люди используют эту возможность, чтобы высказаться, сохраняя свою индивидуальность. Но абсолютное большинство людей, занимающихся современной музыкой, в первую очередь самоутверждаются. А это то же самое, что писать посты в соцсети.
— В своей деятельности вы ощущаете себя в конкурентной среде?
— Может быть, больше по каким-то техническим решениям — по качеству звука, по качеству выступления. Дело в том, что, на мой взгляд, самое важное в любом артисте — это самобытность. И в самобытности соревноваться сложно. Нельзя сказать «кто лучше».
— Было бы вам интереснее, если бы по соседству на сцене находилось много людей, служивших вам творческими ориентирами?
— Такие люди есть. Но они могут быть не связаны с музыкой. Они интересны мне по другим причинам, в них есть что-то, чего у меня нет. Раньше это были близкие друзья, люди немного старше. Я больше молчал в их присутствии, больше впитывал, очень многое через себя пропускал и интерпретировал. И перенял какие-то жизненные принципы, которыми до сих пор пользуюсь.
— Могли бы вы припомнить, кто из музыкантов вас в последнее время удивлял?
— Я уже много раз говорил об этом, из больших — это Дэвид Боуи. Я просто искренне никогда не воспринимал этого человека. И до сих пор мне почти все, что он делал, кажется в плохом смысле странным. Хотя, посмотрев о нем фильм и почитав что-то, я понял, что он очень серьезно к этому относился. Но это настолько, видимо, не мое, что я не мог проникнуться. Но последняя пластинка — я время от времени ее слушаю, отличная, просто удивительная.
— За то время, что вы занимаетесь музыкой, драматическим образом изменился весь шоу-бизнес. На каком этапе вам более комфортно: сейчас, когда проще быть независимым артистом, не идти на компромиссы, обходиться без радио и телевидения и вполне достойно существовать? Или, может быть, в какие-то совсем ранние времена «Мальчишника», продюсеров, гигантских стадионов, дикого драйва?
— Тогда это было хорошо — этого как раз и хотелось. Осознания происходящего не было. Была просто молодость, она нуждалась в совершенно необузданных и диких поступках, их было очень много, и это было здорово и, главное, вовремя. Все меняется, сейчас все тоже вроде неплохо. Все более понятно, открыто и честно. В основном нужно полагаться на самого себя.
— В тех прежних условиях часто приходилось делать то, чего не хочется? Помню церемонию MTV, где, видимо, из-за телетрансляции была возможность выступать только «под плюс», — и вы тогда демонстративно давали понять, что это фонограмма идет.
— В тот момент у меня был контракт с российским отделением Universal. Я уже не помню подробностей, вряд ли меня заставляли это делать, может быть, подспудно… Что-то мне не нравилось, в общем, и иногда это выливалось в такие несанкционированные протесты. Хотя отношение ко мне было абсолютно нормальное — наоборот, было очень много помощи, работала очень хорошая команда, которая многое для меня сделала. Но были нюансы. Они пытались заниматься шоу-бизнесом по накатанным шаблонам. Одним из примеров которых было такое выступление.
— Недавно все крайне заинтересованно обсуждали нобелевку Боба Дилана за литературу.
— На первый взгляд, конечно, это странно. Но в этом есть и вот какая сторона: это такой сигнал людям, которые занимаются музыкой, ну или некоторым из них, что это очень серьезно. И что вы реально можете менять мир. То есть вы можете встать на один уровень с людьми, которые, грубо говоря, строят коллайдеры и делают открытия, которые нам не очень понятны, но которые в корне вообще меняют все мировоззрение. Хороший такой прецедент.
— В вас ведь тоже зачастую видят в первую очередь поэта. Это не принижает вас как музыканта?
— Есть много гениальных поэтов, которые никогда не донесут информацию, заключенную в их книгах, до столь широкой аудитории. А Дилан донес только благодаря тому, что играл на гитаре.
— Вы чувствуете в себе мотивацию заниматься музыкой так же долго, как он?
— Я чувствую в себе большую мотивацию так или иначе получать удовольствие в любом виде. И одно из таких удовольствий — это занятие музыкой. Если это будет доставлять удовольствие, то я обязательно продолжу. Возможно, это занятие будет принимать совершенно разные и даже какие-то странные формы — чего мне даже и хотелось бы, попробовать себя в совершенно других жанрах. Но пока это будет мне нравиться, я буду это делать, да.
— О других жанрах. Я читал, что интерес к жанру хип-хоп у вас давно и надежно потерян. Тем не менее сейчас он стал просто главным молодежным жанром страны. Вы 25 лет назад могли себе представить, что это произойдет?
— Когда я начал заниматься хип-хопом, я почему-то так все и представлял. Более того, мне было даже странно, что почему-то это не происходит прямо сейчас. Это было настолько круто, почему этим не занимаются все подряд?
— В идеальном мире к группе «Мальчишник» уже стояла бы очередь из концертных промоутеров, предлагающих сделать концерт-реюнион. Просто потому что это такой супертренд последних лет, когда группы, по 20 лет не выступавшие, снова воссоединяются, записывают музыку и отправляются в огромные туры. Вы воспринимаете этот сценарий как хотя бы на один процент реальный?
— Нет, я даже как-то… Я не думаю об этом вообще никогда.
— Почему концерт в «Известия Hall» не преподносится как презентация нового альбома, который выходит как раз за неделю до?
— В процессе так называемой творческой деятельности я понял, что люди любят сначала послушать дома, понять, нравится им это или нет. И обычно презентации нового материала не имеют смысла, потому что это новый незнакомый материал, к которому надо прислушиваться. Люди почему-то хотят слышать то, что уже слышали. Это странная позиция.
— А у вас не так, когда вы зритель?
— Мне бы хотелось что-то новое, что-то неожиданное, то, что я не слышал.
— Вас за столько лет не утомили концерты, разъезды и дорожный быт?
— Сами выступления — нет. Единственное, что утомляет, — это как раз момент дороги. Понятно, что тур на 2–3 недели по сибирским городам — это сложно. Но мы, наоборот, как-то собираемся, потому что находимся в одной лодке. И те условия, в которых мы находимся, вынуждают нас сплачиваться, нежели ссориться.
— А когда вы ездите и смотрите на страну, в основном что чувствуете?
— Всегда пытаюсь искать красоту в том, что я вижу. Независимо от того, на что я смотрю из окна поезда. Но это чувство всегда смешивается с большим желанием поскорее вернуться домой.
— Когда я приезжаю из Москвы в родной город, мне довольно горько смотреть на него. И есть ощущение, что так будет всегда, ничего не изменится и никогда люди там не заживут как здесь.
— В некоторые крупные города мы ездим уже 15–20 лет. За это время очень многие из них изменились в лучшую сторону.
— Я хотел бы последний вопрос задать. Как вы себя ощущаете в такой обстановке, как на «Вечернем Урганте»? Выглядело так, словно вы вообще не в своей среде.
— Мне некомфортно, я очень напряжен, не могу расслабиться, хотя понимаю, что ничего страшного не происходит. Не знаю почему. Я бывал и в более драматичных, и в более смешных ситуациях. И нормально себя чувствовал.
— Но вы же явно не такой в кругу друзей.
— Явно. Явно не такой. Просто когда я был совсем юн, лет в 18–20, я был душой любой компании, всегда тянул одеяло на себя, рассказывал анекдоты и что только не вытворял. Но когда я стал чувствовать, что я становлюсь для других людей немножко больше, чем просто Андрей, то мое поведение изменилось. Я стал меньше разговаривать в компании, я стал меньше обращать на себя внимание. А потом стал вообще компании избегать.
Слушать альбом «Она»