Как режиссер «Хардкора» снимал клип для The Weeknd

Я уже пять лет подписан интернациональным агентством Great Guns, которое представляет режиссеров. Их главный продюсер и мой друг Шеридан Томас позвонил мне в день, когда я вернулся с музыкального фестиваля «Кубана» и сидел дома совершенно убитым, — и спросил, могу ли я выйти в конференц-колл: «К нам обратился The Weeknd, он хочет, чтобы ты снял ему клип». Мы выходим в конференц-колл, и я впервые слышу, как Абель Тесфайе очень спокойно говорит: «Илья, я поклонник «Хардкора». Мне очень хотелось бы клип в таком стиле».

Самый засекреченный документ, который я получал в своей жизни, — это файл с песней «False Alarm». Она собиралась из нескольких запароленных файлов и сопровождалась вотермарком «This is for Ilya Naishuller». Звучала песня очень неожиданно — почти дэнс-панк.

Прозвучала просьба, чтобы клип был категории PG — без возрастных ограничений. Ни капли крови. Я предложил романтическую историю с погоней. Ждать ответа несколько дней — это нормально. Мне ответили через 20 минут и все утвердили. Я удивился: «Неужели нет поправок?» «Нет».

Это означало, что мне нужно срочно получать визу. Дело осложнялось тем, что большая технологическая компания должна была стать сопродюсером клипа (почему, собственно, и рейтинг должен был быть мягким). Ее участие было засекречено многочисленными соглашениями о неразглашении. Поэтому я пришел в посольство только с паспортом и сценарием: «Здравствуйте, мне срочно нужно в Америку, чтобы снять клип The Weeknd».

Сроки были экстремальными. 17 августа я шел за визой, 23 августа прилетал в Лос-Анджелес, а изначальный план состоял в том, чтобы в начале сентября выпустить клип. Поэтому я ничего, кроме работы, не видел.

Через несколько дней подготовительной работы технологическая компания передумала участвовать. Мне сказали: «Не волнуйся, все хорошо, просто к завтрашнему дню нужен новый сценарий». Сначала я подумал: «Ну это нереально!» А потом: «Давай попробуем».

Новый сценарий основывался на идее, которую мы с моим другом Ладо Кватанией придумали для клипа моей группы Biting Elbows. Мы представляли себе очень меланхоличную песню, под которую банда едет с ограбления. Я сел и за три с половиной часа переписал ее на новый лад.

Через 15 минут мне перезвонил Ла Мар Тейлор, креативный директор Абеля: «Нам очень нравится. Один вопрос — можно добавить христианскую символику?» Вероятно, это как-то связано с концептом нового альбома — крест фигурировал и в первом клипе «Starboy», который The Weeknd снимал, пока мы готовили наше видео.

На следующий день мы оказались у Абеля в студии. Замечательное место, везде плакаты «Никаких фото, никаких соцмедиа», потому что в каждой комнате сидят очень интересные люди. Обсуждаем сценарий — никаких вопросов, все нравится. Напоследок Абель спросил: «Скажи, пожалуйста, а о чем твоя песня «Bad Motherfucker»? Первый человек в моей жизни, которого этот вопрос заинтересовал.

Следующие три дня мы ждали утверждения бюджета и искали объекты для съемок. Сложнее всего было найти банк и хранилище. Неожиданной проблемой стал фургон, в котором едет банда. У него должны были быть задняя дверь, боковая дверь и проход к водителю. Оказалось, таких машин нет в природе. Французский продакшен-дизайнер Лоран Тюрлюр нас спас — нашел вэн и просто вырезал боковую дверь.

На улице города нельзя стрелять холостыми патронами. В годовщину 11 сентября нельзя шуметь. У нас был запланирован вертолет — нельзя. Я разбираюсь в кино — я показываю им making of «Терминатор-2»: Джеймс Кэмерон сидит в треке с камерой, вертолет летит под мостом. Но нет.

Лейбл посмотрел наш бюджет — он превысил их ожидания. «Будем искать продакт-плейсмент», — решили они. Так в клип влетел новый дрон Intel, добавивший ему хайтековости. Единственный минус состоял в том, что эта штука долбанула меня по ноге.

Я понял, что все прекрасное, что я придумал для клипа, не помещается в хронометраж песни. Я предложил Абелю сделать паузу в треке перед бриджем — секунд 20–30. В клипе она растянулась на минуту. Абель ответил: «Главное, чтобы было хорошо». Идеальный заказчик — тот, кто отвечает тебе: «Главное, чтобы было хорошо».

До съемок оставалось 5 дней, но у нас все еще не было главной героини. Абель сказал, что ему нужен кто-то unique. Уникальный — это не значит девочка-блондинка. В общей сложности мы отсмотрели 250 человек. Все очень приятные. Но присылает человек видео — каждый стоп-кадр идеален, а видео — не то. Кристин Фросет мы обнаружили в последний момент в Нью-Йорке.

В разговоре по скайпу я честно признался: «Это будет чудовищно. Нет, результат точно будет отличным, но ты, скорее всего, будешь в юбочке в грязной машине на железном полу, вокруг потные мужики будут стрелять холостыми патронами, у тебя будет звенеть в ушах, ты порежешь коленки, а гильза залетит тебе за шиворот и что-нибудь обожжет. И все это в панике, потому что времени на съемки будет не хватать. Но мне кажется, ты идеальна». В ответ я услышал: «Iʼm in».

Мы пришли к Абелю согласовывать актеров. После того как утвердили кандидатов на мужские роли, он спросил: «Что с девочкой?» Тут мое сердце начало колотиться: «Давай ты сейчас или добьешься того, что тебе нужно, или окажешься с человеком, который тебя подведет».

Это был самый интенсивный питч, который я делал в своей жизни. Я рассказал, сколько человек мы отсмотрели, почему это беспрецедентно много, с какими столкнулись сложностями и как нам помешали проходившие одновременно Нью-Йоркская неделя моды и кинофестиваль в Торонто. К концу рассказа мне показалось, что сейчас я впервые увижу The Weeknd не очень довольным.

Я продолжал: «У меня есть варианты более уникальные этнически, но мне нужна принцесса-воин, а не аленький цветочек. Потому что, когда мы начнем это снимать, это будет … [экстремально сложно]: алый цветочек там просто завянет, уйдет с площадки — все что угодно. Мы нашли девушку, она не такая, как ты хотел, — она блондинка, но она безумно красива, безумно талантлива, и в ней есть что-то особенное».

Он тогда мне сказал: «Ладно, ты уже мне ее продал. Но давай хотя бы на нее посмотрим». Они с Ла Маром смотрят ее видео, говорят: «Sheʼs dope», на этом все. Я в полной эйфории закрываю ноутбук, тянусь к розетке, и тут меня так бьет током, что я делаю полусальто, и все на меня смотрят, округлив глаза!

Из Нью-Йорка прилетела Кристин. Мы начали репетировать. Свой рюкзак с паспортом, деньгами и телефоном она просто где-то поставила — и больше никогда не увидела. Пользуясь функцией Find My iPhone мы с Владом Каптуром, Шериданом и самой Кристин выслеживали вора, звонили в полицию («В первую очередь — прекратите следовать за ним, это крайне небезопасно», — настойчиво предупреждал нас голос полицейского из телефонной трубки), шарились по каким-то заброшенным лачугам, чтобы все-таки отыскать ее телефон в темной аллее. Когда работаешь в команде, важно, что вы стоите друг за друга.

Было непонятно, кто будет снимать. Сначала предполагалось, что этим займется наш оператор-постановщик Старр Уайтсайдс — он в хорошей форме. Но за три дня до съемок он сказал: «Илья, я подумал, мне надо быть за монитором, мне надо следить». Мне тоже надо следить за монитором, значит, надо искать каскадеров, искать операторов. Но во мне рождается этот дурацкий дух «А я могу». Я говорю: «Я сам буду снимать».

В POV принцип один и тот же — важно на площадке расставить все как шахматы. Плюс есть точный тайминг — куплет, припев, куплет, нужно очень точно во все попасть.

Самое сложное в съемке, когда последовательно и согласованно происходят несколько событий. Вот смотри: снять, как ты пьешь кофе, очень просто. Снять, как ты ставишь стакан, а девушка в противовес берет кружку, тоже просто. Взорвать в этот момент за вашей спиной машину уже чуть сложнее. А у нас там было сразу 17 таких элементов. Поэтому первый кадр мы снимали два с половиной часа, хотя должны были — час.

В детстве я любил солдатиков, в девять лет бегал с игрушечными пистолетами. По какому-то стечению обстоятельств я продолжаю заниматься этим на своей работе. Только тут еще свет, камеры и песня The Weeknd. Разница лишь в оболочке, внутри тот же детский восторг.

У нас было все: локации, актеры, бюджет. Можно начинать. Мы начали — и снимали пять дней. С переменными успехами по таймингу. Меня не отпускала тревога: «Неужели я где-то опаздываю?» «Нет, — спокойно сказал мне американский продюсер Эрик Барретт. — У нас проблемы с этим, этим и этим. Это видно. Будем решать».

В «Хардкоре» я снимал 20 процентов фильма — самые спокойные 20 процентов. Чуть-чуть побегал, пострелял, никакой опасной фигни. После «False Alarm» я стал гораздо больше ценить труд моих замечательных друзей-каскадеров. Наше оборудование — это не масочка с GoPro, как было на «Хардкоре». Это тяжелый рюкзак с ресивером для камеры, тяжелая железная маска и противовес на голове.

Я мучился и потел в своей экипировке. Взрослая женщина из американского продакшена уверяла меня, что мой стиль работы напоминает ей Мишеля Гондри. Ла Мар в шикарнейшей рубашке и со свежим пирсингом в носу меня подбадривал. Забавно, что самый рискованный кадр состоял в том, что я запрыгивал на офисный стул, а с него на стол, ведь стул на колесиках — легко свалиться и, скажем, выбить зуб. Но на мне было много защиты, и я чувствовал себя непобедимым.

На репетиции другого эпизода меня предупредили: вот тут тебе крайне важно держаться правее, потому что есть небольшой шанс, что оторвутся металлические ворота, а тогда они тебя просто размажут. Когда мы начали снимать и я увидел искры, первая мысль была: «Это ворота, мне хана». Вот почему у меня так правдоподобно отлетают в кадре ноги.

В сцене, где взрывается вэн, мне запретили перепрыгивать из одной машины в другую. Постановщик трюков Эдди Перес сказал: «Знаешь, костюм тяжелый. Одна маленькая ошибка — и тебя передавит колесами грузовика». Тем не менее кое-что все равно пошло не так. Вэн должен был врезаться и остановиться, но не выдержал стоп-трос, и трехтонная машина понеслась за нами вдогонку. Я понял это, когда вечно спокойный Эдди диким голосом заорал водителю: «Жми, мать твою, на газ!»

После этих съемок я, конечно, не стал каскадером. Но в некой виртуальной анкете в пункте «Рисковал жизнью ради искусства» теперь ставлю галочку.

Переворачивать полицейскую машину мы готовились четыре часа. Их у нас было две, и одну мы должны были угробить сейчас.

Сложность в следующем: здесь привязанная, чтобы не вывалилась, Кристин закрывает руками уши; у меня автомат на ее плече, летят настоящие гильзы, горячий ствол — нужно следить, чтобы не обжечь. Слева от нее еще два актера стреляют из автоматов. Все это на скорости 35 миль в час — слишком медленно для езды по дороге, чудовищно быстро для съемок. Нужно открыть дверь, ментовская машина идеально за нами, мы открываем огонь, чуваки, стоящие на крыше нашего трака, стреляют по ней из пейнтбольных пистолетов искрами, она делает пару виражей, наезжает на рампу (на ее месте потом нарисуют другую машину), взлетает и делает кувырок, я должен в идеальный по таймингу песни момент отвернуться.

Мы репетировали это семь раз, ко мне подходил продюсер — «Не пора ли снимать», — я знакомил их с нашими пословицами: «В России мы говорим — семь раз отмерь, один отрежь». В итоге мы сняли все как задумывалось. И первое, что я увидел, когда мы открываем дверь нашего вэна, — это съемочная группа, сбегающаяся к нам с криками «Fucking amazing!».

Это был очень кайфовый по качеству снятого материала день. И очень позорный по количеству. В кино ты снимаешь по паре минут в день — но часто нужно больше в зависимости от бюджета. Здесь мы сняли 25 секунд. Помню, что я тогда спросил оператора: «Старр, какое минимальное количество кадров ты снимал за съемочный день?» «Ноль — однажды мы весь день ждали правильное солнце».

Здесь включились продюсеры, которые уволили несколько человек, которые все тормозили. Процесс набирал темп.

Третий день мы снимали на LA River (река Лос-Анджелес, которая течет в бетонном канале и фигурирует в нескольких десятках сериалов и фильмов — в частности, в таких как «Угнать за 60 секунд», «Трансформеры», «Драйв»; там же снималась знаменитая автомобильная погоня из фильма «Терминатор-2». — Прим. ред.). По сути, это канализация с соответствующим запахом. Но это было единственное место в городе, где получалось сажать вертолет, который, правда, в итоге исчез из сценария — не удалось выбить разрешение.

На сцену с убийством главного злодея у нас опять был всего один дубль. Я в маске и защите, Кристин спрашивает, где ее защита, я отвечаю: «Просто отворачивайся и прикрывай глаза от стекла». Два часа мы поднимаем машину на кране, рушим, снимаем сцену, стекло лопается как нужно. Но машина загорелась. Ее потушили, но она загорелась опять. Тогда ее залили зеленой антигорючей штукой с отвратительным запахом.

В этот день к нам приезжает The Weeknd на своем замечательном «макларене» из клипа «Starboy». Меня спрашивают: «Что мы делаем по гриму?» Я говорю: «Представьте Тома Круза в финале любого своего фильма». То есть элегантный порез, красивые царапины, легкая растрепанность, но никаких синяков и ушибов.

Абель должен был сняться всего в одной сцене. Машина уже лежит у воды, которая пахнет туалетом. Внутри машины еще хуже пахнет антигорючей жидкостью. Живописно разлита кровь, разбросаны осколки. Я показываю: «Тебе туда». Абель без жалоб ложится. Медленно поворачивает голову в камеру. Бросает свой фирменный грустный взгляд. Пистолет. Щелчок. Три дубля, полторы минуты, снято.

Десять дней, пока шел монтаж, мы завтракали, обедали и ужинали в «Старбаксе» и почти не спали. Ла Мар уезжал в Милан на неделю моды, мы отправляли ему запароленные видео и продолжали работать. Наконец нас снова пригласили к Абелю в студию.

Особенность POV в том, что если не понравится результат, то ничего перемонтировать уже нельзя. Это не обычный клип, здесь четкая секвенция.

Мы опять в той комнате, где меня било током. Я больше не приближаюсь к розеткам. Заходит Абель: «Ну, что у вас?» Он смотрит видео один раз. Потом еще раз — в тишине. «Завалил дорогой проект», — всплывают все мои худшие страхи. Абель произносит: «I think itʼs perfect».

Да, насколько я знаю, лейбл немножко прифигел от того, что единственная песня с альбома, где нет мата, получила клип, который нельзя показывать по телевизору.

Мне было важно сделать еще один шаг вперед по сравнению с предыдущими работами. Это на несколько голов выше, чем «Bad Motherfucker». Это на голову выше, чем «Хардкор». Это на много голов выше любого POV-клипа любого другого исполнителя. Это новая планка.

Но при всей моей любви к клипмейкерству главная моя задача — это кино с точки зрения как режиссуры, так и продюсерства. Я открыл две продакшен-компании, одну в Москве, вторую в Америке, и мы разрабатываем нескольких интересных проектов.

Предложения о сотрудничестве от других западных музыкантов тоже есть. Но деньги для меня не на первом месте. Деньги — это важно, нужно же как-то завтракать в «Старбаксе». Были реально громкие имена, я получал эти письма — и такой: «Йес!» Было предложение от реально классной группы, которая мне нравится. Но сроки, идеи и негибкость заставили отказаться.

Что меня впечатляло из последних музыкальных видео? Это работы объединения Canada. Это клип группы Pup «Guilt Trip» — идеальный короткий метр, который ловит дух группы. Очень хорошие клипы всегда снимает Михаил Сегал. Ладо Кватания — я жду, когда мы с ним снимем клип для моего нового альбома. Hype Production показывает абсолютно серьезный уровень. А лучшее из последнего — группа «Грибы». Их клип идеален от начала и до конца. И он показывает нам, что не нужны бабки, чтобы сделать взрывоопасную вещь.

На вопрос «Обречен ли теперь Илья Найшуллер раз за разом воспроизводить POV-клипы с экшеном и насилием?» должен ответить клип, который я буду снимать для «Ленинграда». Для меня Шнуров как артист ни в чем не уступает The Weeknd. И мы не менее серьезно относимся к этой работе. Со съемками POV я немного разобрался. То, что я придумал на этот раз, я раньше не делал.