«Я не знаю, как не быть сыном Цоя». Саша Цой — о своей музыке, отце и сравнениях с ним

— Альбом «Опора» твоей группы «Ронин» вышел в 2017 году. За прошедшие шесть лет других пластинок не было. А на стримингах старого материала больше нет. Почему так?

— После выхода «Опоры» я начал писать новые песни. В конце 2019 года второй альбом был уже в активной работе: мы записали бас и барабаны. Я думал, что в 2020-м выпущу.

Но тут мир начал довольно непредсказуемо меняться. Песни как будто не казались мне тогда актуальными. Было непонятно, о чем писать, петь и говорить в этой новой реальности. И как играть концерты. Это начало затягиваться, а потом случилось 24 февраля. И тоже все стало непонятно.

Только сейчас я решил, что мне все равно нужно делать музыку. Пусть хоть третий раз мир изменится. Нужно гнуть свою линию. У меня же универсальные песни: про любовь, про потерю. Поэтому новый альбом выпускаем, хватит ждать.

Музыку со стримингов я не удалял. Просто агрегатор, с которым я сотрудничал, иностранный — видимо, он перестал работать с российскими стримингами: на Spotify все есть. Надо будет этим вопросом заняться. Когда выйдет новая пластинка, спрошу новых партнеров, как решить эту проблему.

— Почему раньше был «Ронин», а теперь «Саша Цой»?

— У нас, видимо, нет такой традиции: чтобы под группой имелся в виду один человек. Например, есть группа Nine Inch Nails. Все знают, что, кроме Трента Резнора, в ней никто больше постоянно не играет. Но почему‑то это называется группой. А у нас группа подразумевает группу — постоянный коллектив, что в моем случае не совсем правда. Реальность такова, что это мои песни и моя музыка, и я приглашаю разных музыкантов со мной сотрудничать и как‑то все это оформить и исполнить. Смена названия — отражение этой реальности.

И еще мне начало казаться, что название «Ронин» какое‑то ребяческое. Просто я заметил, что, когда меня спрашивают, как называется группа, я очень стеснительно это произношу. Сейчас, правда, когда говорю «Саша Цой», некоторые спрашивают: «А вы родственники с Виктором?». Ну и пошло-поехало…

— Новый альбом называется «Основан на реальных событиях». Он автобиографичен?

— Это небольшая игра слов. На обложке написано «Саша Цой основан на реальных событиях». Я подумал, что это мило и смешно. Да и все песни у меня в принципе основаны на реальных событиях. Не то чтобы этот альбом рассказывает про мою жизнь, но любую песню оттуда я могу привязать к какому‑то реальному моменту. Они расположены не в хронологическом порядке. Концепции особой нет.

— С одной стороны, тебе интересно, чтобы были публикации в СМИ, но с другой — концерты-презентации будут проходить со свободным входом, альбом ты хотел выложить в открытый доступ. Так все-таки: тебе важно, чтобы про тебя как музыканта говорили и знали? Или нет?

— Я обещал себе заниматься музыкой в удовольствие и не играть в шоу-бизнес. К счастью, у меня есть такая возможность. Делаю столько, сколько смогу. Смогу придумать и провести мероприятия, сказать что‑то прессе об альбоме — классно. А нет так нет. Но совсем ничего не делать — глупо. Ты старался, вкладывался, а результат никто не услышит. Короче, я в поиске равновесия: не превращать в работу и отдавать дань своему труду.

— Про Виктора Цоя как про своего папу ты говоришь всегда мало и осторожно. Но на новом альбоме есть песня «Часть меня (которой нет)». И она про него. Почему ты решил рассказать о нем так открыто?

— Возможно, я сейчас все испорчу. Но она не только про папу, но и про маму, бабушек. Я достаточно много близких людей потерял. Про папу, потому что это, наверное, самая яркая и известная потеря. Эта тема, про которую невозможно забыть, все напоминают. Но, если хочешь защититься, напади на паническую атаку первым. Если никуда не деться от этой истории, нужно в нее идти. Я еще позвал в эту песню Юрия Каспаряна (гитариста группы «Кино», близкого друга Виктора Цоя. — Прим. ред.) сыграть на гитаре, чтобы точно все сошлось в одном месте.

Наверное, я повзрослел. Понял, какое мое место в папином наследии. Поэтому могу себе позволить поговорить на эту тему открыто.

— Очевидно, что после выхода твоего альбома люди будут сравнивать тебя с папой. Кто‑то будет говорить гадости в духе «природа отдохнула». Как ты проживаешь такие нападки?

— Я не читаю ничего. Комментарии в соцсетях, публикации во всяких дурацких изданиях — это просто портал в другой мир. Я как‑то свыкся с мыслью, что вокруг другие люди и у них свои вселенные. И я не могу повлиять на их реакции и восприятие. Часто, кстати, это от недостатка информации. Такое ощущение, что все эти комментаторы лизали шершавым языком какую‑то шерсть по всему интернету и потом выблевали комочек-коммент.

Сейчас я понимаю, что смириться с негативом мне очень помогла киношная банда (музыканты группы «Кино». — Прим. ред.). Я научился у них, что нужно делать свое дело и слушать только важных для тебя людей, а не всех подряд. И классно, что именно эти важные ребята практически во всем тебя поддерживают. На такой взаимной поддержке мы сделали реюнион «Кино». Хотя это большая, сложная и страшная затея.

— Ни разу не слышала никаких даже приколов на тему Виктора в коллективе «Кино». Вы как‑то обсуждали это заранее?

— Это классно, что нам даже обсуждать ничего не пришлось. Есть темы, на которые мы шутим. А есть всякие сокровенные штуки. И мы чувствуем, что можно, а что нет. Есть границы, они просто были уже по умолчанию. Вот, кстати, один из признаков правильных людей — когда не надо ничего друг другу объяснять про границы.

— Про то, каково это быть сыном Виктора Цоя, тебя спрашивали уже миллион раз.

— О да. И я придумал ответ универсальный.

— А ты завидовал когда‑нибудь своим одноклассникам? Простым ребятам, чьи фамилии не пишут на каждом углу.

— Постоянно. Я хотел эмигрировать, чтобы быть простым человеком. Вопрос даже не в том, что меня на улицах узнают. Мне просто хотелось получить свой жизненный опыт, как это делают все остальные. Прийти и устроиться на работу на кассу какого‑нибудь фуд-корта. И тебя не узнают, не спрашивают, зачем тебе работать, потом в СМИ не появляется какая‑нибудь желтая новость. К тому же я всегда был в состоянии, что должен оправдывать чьи‑то ожидания, потому что мой папа — не просто мой папа, а еще и символ, легенда и далее по списку.

— Но ты не уехал.

— Нет. И не уехал по той же причине: мне не хватило жизненного опыта и дисциплины, чтобы собраться и начать сначала.

— Ты как‑то рассказывал, что в детстве от всеобщего внимания спасался, собирая конструкторы Lego. А сейчас что делаешь?

— Примерно то же самое. Я люблю такую кропотливую, мелкую деятельность. Сейчас у меня реже есть возможность сесть и рисовать 10 часов подряд. Я очень люблю это ощущение, когда ты рисуешь, пишешь музыку или код на компьютере — и сразу видишь плоды своего труда. Когда делаешь новый проект, делаешь папочку «Альбом», например: сначала она пустая, а потом постепенно заполняется. Я даже купил в Бангкоке робота Гандама и, когда есть время, сижу его собираю. Но чаще всего сбегаю в монтаж, афиши, музыку.

— На бесконечные «Цой жив» ты хотел высказаться и набить на шее татуировку «жив». Передумал?

— Блин, нет. Просто до мастера своего не могу дойти довольно давно. Но дойду, точно не передумал.

— В ноябре в издательстве «Альпина» вышла книга с рисунками про Виктора Цоя. Учитывая, сколько уже написано про него и про группу в целом, зачем вы решили ее сделать? И почему букварь?

— Ну, во-первых, папа и сам как будто сошел с картинки: визуальный язык всегда был для него очень важен и наверняка сыграл роль в его популярности. Во-вторых, почти все знакомые мне дети очень любят его музыку. Ты и сама видела, сколько детей у нас на концертах. Причем многие из них открыли ее для себя даже без участия родителей, а как‑то сами. А возможно, кто‑то узнает о Викторе Цое именно из книги — и, честно говоря, это отлично. Букварь придумал не я, автор — Денис Бояринов. По-моему, прикольная форма.

К тому же такого еще не было. Книги, написанные мамой и Лешей Рыбиным (Алексей Рыбин — гитарист групп «Гарин и гиперболоиды», «Кино». — Прим. ред.), они полегче. Но в книгах сторонних авторов и папа, и музыканты — легендарные легенды, символы перестройки, звезды рока. Мне этот пафос не близок, но, видимо, это хорошо продается.

У Дениса и художницы Маши Шишовой получилась книга про Виктора Цоя — молодого человека, который прошел свой путь. И рассказано это так, чтобы каждый подросток мог его историю на себя примерить.

— Когда вы в 2019–2020 годах возрождали «Кино», многие люди говорили, что это дурацкая затея. Причем это говорили не слушатели, а другие музыканты. Но «Кино» третий год собирает минимум Дворцы спорта. Что бы ты сейчас сказал всем хейтерам?

— Я такой человек, который сам знает всегда, как правильно. И совета ни у кого не спрашиваю. Лучше сделать, а потом уже показать результат. Новые концерты «Кино» — это как раз такая история. Нашу задумку даже объяснить сложно, конечно, никто не понимал, чего ждать. Каждый представлял себе что‑то в меру своего вкуса и воображения. И судил по этому представлению.

Такое мнение не имеет никакого значения. А мы знали, что делаем, и верили, что у нас получится. И у нас получилось.

— Голограмму вы не стали делать, потому что не хотели «устраивать аттракцион». Но в комментариях вам советуют то гитару поставить просто по центру, то микрофонную стойку, то светом выделить то место на сцене, где стоял бы Виктор.

— Это все дешевые приемы и выжимание слезы. В масштабе целого концерта они будут утомлять и раздражать, как мне кажется.

— Как ты будешь поступать с нейросетями, с помощью которых стали создавать «неизданные песни Цоя»?

— Да ничего не надо с этим делать. В какой‑то момент это займет такое же место, как фотомонтаж: сколько существует всяких смонтированных фото, которые ты, не зная, от настоящих не отличишь. Но это ничуть не уменьшает ценности настоящей фотографии. Так же и с аудио.

Много внимания уделять этому не нужно. Сейчас все наиграются в нейросетки и успокоятся. Помнишь, недавно был трек, где Егор Летов «поет» песню МакSим, — невозможно не кликнуть на такое столкновение миров. Но один раз послушаешь, а дальше уже неинтересно.

— А вообще вопрос с правами на творчество «Кино» для тебя насколько важен?

— Мне важно, чтобы все было сделано правильно. У нас много правообладателей: дедушка, сестра Георгия Гурьянова (барабанщика «Кино». — Прим. ред.), Алексей Рыбин и другие. Я хочу, чтобы интересы всех были учтены. Меня так мама воспитала, говорила: «Положение обязывает». Мне это много раз выходило боком, и вообще сложно живется с такой установкой, но я стараюсь. Я много ошибался и всякой ерунды делал, но стараюсь поступать по совести.

На основе денег решения никогда не принимаю. Если делаешь осмысленные вещи, то деньги к этому сами приложатся.

Главные критерии — искренне ли сделана вещь, качественно, с любовью? Есть в ней что‑то новое, удивительное, смелое? Может она чью-то жизнь сделать чуть лучше? Например, букварь под все эти критерии подходит. Я решил, что пусть лучше такая книжка будет, чем ее не будет. И дальше я занимался ей без оглядки на финансовую составляющую.

Скоро появится лицензионная одежда группы «Кино». Не просто мерч, а коллаборации с крупными массовыми брендами. И это, по-моему, лучше, чем паленые футболки в переходах. Хорошие, качественные вещи — классно же?

— Возмущения в соцсетях были некоторое время назад, когда с популярного сайта с аккордами были удалены тексты песен «Кино». Как ты относишься к мнению, что творчество Виктора Цоя и группы — это народное достояние?

— Музыканты группы «Кино», наверное, такому мнению сильно удивятся. Они своими силами это все создали. Песни — это же не Благодатный огонь. Они писали музыку, папа — тексты. Выступали, записывали, 40 с лишним лет работали над тем, чтоб это стало достоянием. Так, что ли?

С тем сайтом, по поводу которого были возмущения, мы могли договориться. Но они зачем‑то сами стали нападать, пошли на открытый конфликт. А со мной так нельзя. Коммерческий сайт, который не готов решать вопрос мирно, сразу идет в атаку и требует, чтобы ему «народное достояние» дали использовать просто так — это неправильно.

— К памятникам Виктору Цою ты как относишься?

— В Алматы поставлен один из самых удачных. В Барнауле я шел по улице и случайно наткнулся. Не ожидал, немножечко так… подпрыгнул. Он немного странный.

Есть еще памятник на мотоцикле. Юрий Каспарян правильно говорит: лучше б на коне. В этом хоть символизм какой‑то был. А мотик при чем тут вообще? Типа все рокеры — крутые парни, а крутые парни все ездят на байках, такая логика?

Я как‑то еще не проработал тот факт, что моему папе ставят памятники. Отношусь отстраненно: это монументы символу, персонажу, который как‑то соотносится с моим отцом. Не знаю. Я целый концерт сделал про то, что я не знаю, где эта грань — концерт группы «Кино».

— У стены Цоя на Арбате бываешь?

— Если честно, таких мест боюсь. Это началось с похорон, кажется. Боюсь публики на концертах, поклонников. Ты один, маленький, а вокруг толпа, у которой к тебе есть какой‑то довольно хищный интерес. Я раньше не мог даже на среднем эскалаторе ездить в метро, когда слева и справа люди, но это прошло.

Если сейчас есть скопление людей и какое‑то «присутствие» папы, для меня это некомфортно. Стараюсь побыстрее из таких мест свинтить. Если слышу, как на улице кто‑то поет песни «Кино», тоже ухожу, потому что это снова погружение в контекст и напоминание.

Но идеологически я за то, чтобы стена на Арбате существовала. Не потому что это стена Виктора Цоя. Это народный мемориал, который продержался столько лет. Он мог быть посвящен кому угодно: Леннону, Беннингтону, Летову, — без разницы. Если для людей это важно, это должно существовать.