Что посмотреть о музыке: Боуи, Коэн и два фильма про ужасный фестиваль «Вудсток'99»

Художник-хамелеон калибра Дэвида Боуи — бархатная золотая жила для любого уважающего себя кинематографиста, и фильмов, так или иначе вдохновленных его наследием, и впрямь полно: от проходных рок-доков до, куда без нее, «Бархатной золотой жилы» Тодда Хейнса. Но если Хейнс или, например, создатели недавнего байопика «Дэвид Боуи. Человек со звезды» не смогли выторговать права на использование хотя бы одной песни Боуи, то автор «Moonage Daydream» Бретт Морген получил абсолютный доступ к бездонным архивам артиста — и хотя бы поэтому мимо фильма не пройти ни его фанатам, ни любопытствующим.

Морген впервые встретился с Боуи в 2007 году, тогда же представив ему идею гибридного документально-концертного фильма. К тому моменту режиссер уже заработал оскаровскую номинацию за боксерскую документалку «На канатах», но еще не успел очаровать наследников Курта Кобейна, давших Моргену опять-таки беспрецедентный доступ к личным архивам Курта, из которых получился «Кобейн: Чертов монтаж». Боуи умер в январе 2016-го, а ровно год спустя приступивший к работе над фильмом Морген едва не последовал за своим героем, пережив сердечный приступ и пролежав неделю в коме.

Почему Боуи выбрал именно Моргена, становится понятно сразу.

«Moonage Daydream» отличают остервенелый, в духе сатир Адама МакКея («Не смотрите наверх»), монтаж и массивный, с девятиэтажный дом, видеоряд — немудрено, что в заокеанском прокате фильм показывают на IMAX-экранах. И да, это вполне себе фильм-концерт — преимущественно раритетные фрагменты туров разных лет склеены в серию головокружительных лайв-нарезок.

В фильме нет ни одной «говорящей головы», а читающий закадровые монологи голос Боуи тут, по сути, единственный (если не считать спорадические камео интервьюеров и поклонников музыканта). Откровений в этих монологах, прямо скажем, немного: исправно выдавая афористические признания в духе «во вторник я был буддистом, а к пятнице увлекся Ницше», конкретикой артист не злоупотребляет. Запоминается разве что его рассказ о сводном брате Терри, который научил Дэвида слушать джаз, а потом ушел служить в армию и провел остаток жизни на больничных койках с диагнозом «шизофрения».

К еще недавно монополизировавшей повестку дня пандемии возвращает Боуи, рассуждающий об изоляции и ее позитивном — для него — эффекте на творчество. «Я написал фильм прямо перед пандемией, — рассказывает режиссер в интервью Vulture. — И начал его монтаж, когда все закрылось. Из‑за моих проблем с сердцем и без вакцины я не мог приблизиться к другому человеку. И вот я сижу и слушаю Боуи, который рассказывает мне, как творить во времена изоляции и алиенации».

Дэвид Боуи был живописцем, скульптором, актером и, ах да, сонграйтером, больше всего ненавидевшим «потерянные» дни. Он — один из тех, кто ввел в популярную музыку понятия вроде артистического риска и выхода из зоны комфорта. И когда «Moonage Daydream» выходит на финишную прямую и доходит до последней — всего на свете — нарезки, эта деталь становится не только ключевой, но и непредвиденно духоподъемной. Как считает сам Морген, «если фильм про Кобейна — о боли, то Боуи — о свете. Для одного каждый день был борьбой. Для другого — возможностью для усовершенствования».

Еще один не вполне традиционный рок-док о покойном музыканте, недостатка в рок-доках не испытывавшем и при жизни, снял многоопытный тандем Дэниела Геллера и Дэйны Голдфайн, известный документальными лентами о русских балеринах и Айседоре Дункан. В фокусе их нового фильма — не столько Коэн, сколько его самая известная песня, в свое время по прихоти лейбла оставшаяся без американского релиза (!) и в разные годы имевшая 180 (!) куплетов. Благодаря акценту на «Hallelujah» тут возможны такие лирические отступления, как 20-минутный праймер на тему творчества Джеффа Бакли или воспоминания создателей анимационного блокбастера «Шрэк».

Коэн успел лично одобрить идею фильма, но, как и Боуи в «Moonage Daydream», присутствует в нем только в архивных съемках. Откровенничают тут в основном «говорящие головы» — как очевидные (серийная напарница Коэна Шэрон Робинсон, продюсер «Hallelujah» Джон Лиссауэр, регулярно интервьюировавший артиста Ларри Сломан), так и вроде бы случайные, вроде Регины Спектор или Глена Хансарда. Объясняя вездесущесть песни, авторы фильма местами перебарщивают: если версии Бакли или Джона Кейла уделяемого им внимания, бесспорно, заслуживают, то без камео кантри-певца Эрика Черча, пожалуй, можно было бы обойтись.

Не пропуская обязательных остановок, от детства в Монреале до пенсионных подвигов на Coachella и «Гластонбери», фильм находит место и глубокому (религиозный аспект «Hallelujah»), и поверхностному (пересказанный в тысячный раз анекдот про Коэна и Дилана). Ну а нарезка из нескольких версий «Hallelujah» в исполнении участников телевизионных песенных конкурсов — это даже смешно.

Если биографии Боуи и Коэна изучены достаточно, чтобы посвященные им фильмы искали не редкую информацию, а новые углы зрения, то история «Вудстока-99» может шокировать кого угодно — включая тех, чью картину мира в 1999 году составляли именно группы, игравшие на фестивале. О нем многие читали и слышали, но масштаб происходившего тогда в Риме, штат Нью-Йорк, можно объективно оценить только пару декад спустя. Состоящий из трех недлинных и емких эпизодов мини-сериал Netflix — довольно внятный рассказ о том, как фестиваль, объединивший под узнаваемой вывеской главные рок-группы момента, обернулся катастрофой эпических пропорций.

Адская жара и раскаленный асфальт, дефицит квалифицированной охраны и работающих туалетов, безбожные цены на воду и еду, изнасилования и вандализм — по воспоминаниям одного из 400 тысяч приехавших на «Вудсток-99», к воскресенью фестиваль напоминал «лагерь для беженцев». «Trainwreck» показывает, что это не преувеличение.

Между рассказами, что именно пошло не так (если вкратце, все), в мини-сериале много музыки. Люди вроде Korn, Bush или Фэтбоя Слима увековечены на пике славы, что делает ретроспективные интервью с ними еще мрачнее: музыканты думали, что зарабатывают место в истории, а оказались декорациями апокалиптического хоррора.

Концовка, где задуманный как миролюбивый жест раздать зрителям свечи — чтобы почтить память жертв стрельбы в «Колумбайне» — превращает фестиваль в пепелище, выглядит как реквием по «Вудстоку». Основатель фестиваля Майкл Лэнг (который, оказывается, не знал, кто такие Limp Bizkit) умер незадолго до выхода «Trainwreck».

Не далее как прошлым летом эту же самую историю рассказал рок-док HBO, который путается в интонациях и отвлекается на ерунду (Дейв Мастейн, лукаво комментирующий дело «Metallica против Napster»), но обращает внимание на несколько важных моментов. Это и расово-гендерные нюансы (целевая аудитория «Вудстока-99» была вызывающе белой, а в состоявшем из сотни имен фестивальном лайнапе было ровно три женщины), и грустная ирония «Вудстока» на территории бывшей военной базы. И сериал, и фильм, и тот же Шер — вероятно, самый карикатурный злодей всей истории — открыто или неумышленно намекают на то, что проблемы начались еще на стадии выбора площадки.

Дело в том, что при первой попытке реанимации «Вудстока» — в 1994 году — организаторы недосчитались денег из‑за обилия безбилетников, поэтому идея провести фестиваль на военной базе с суровой, но готовой инфраструктурой и железобетонными оградами им показалась удачной (как уже было сказано, жадность). Ну а в подробности других проблем вдаются ораторы вроде рок-журналиста Стивена Хайдена и игравшего на «Вудстоке-99» Моби, в какой‑то момент прямым текстом называющего адептов и фанатов ню-метала «троглодитами». Отдельная сюжетная линия посвящена поклоннику Metallica, потерявшему сознание во время их сета и умершему от гипертермии.