Российская поп-музыка столкнулась с сильнейшим кризисом за свою тридцатилетнюю историю, и теперь ей нужно искать новые источники вдохновения, новые точки опоры. Если долгое время таковыми считались нездешний звук и неместный слог, то теперь пришла пора исследования собственных музыкальных корней.
С одной стороны, Дарья Виардо и Ooes продолжают эксперименты по инкрустации народного звука в минорную электронику. Они успешно заземляют чужеродные песни на российской почве, в местном слоге, в локальной певческой традиции. С другой стороны, не первый год группа Oligarkh (и схожие по звуку проекты вроде Нейромонаха Феофана) объединяет русские музыкальные традиции и стадионную электронику.
Похожими вещами занимается и смарт-поп, о котором мы рассказывали весной как об этической альтернативе русскоязычному мейнстриму (мы не отказываемся от своих слов). Nedoremeslo ломает русскую песню о заковыристый IDM-бит. Polnalyubvi — о скандинавский инди-поп. Дарья Аврамова — о новую волну. Наша Таня — об R’n’B.
Вместо страстных ламентаций под суровый конструктивизм, нежилое техно или стрекот американского хип-хопа — то ли колыбельные, то ли страшные сказочки под гулкий бас и текучие клавишные. Это не то что бы новая история: те же Ic3peak и уже упомянутые Oligarkh экспериментировали с отечественной лирикой и мифологией ранее — только теперь из отдельных, пусть и интересных кейсов, все это превратилось в тренд, который может стать определяющим в ближайшие годы.
Другой вариант переиначивания музыкального прошлого — упаковать его в теплый афроамериканский грув, фанк, госпел, соул, рок. В последние три года стала заметна целая генерация групп, занимающихся подобными экспериментами. Pole, Hodíla ízba, The Settlers, «Васса Железнова» устраивают народные пляски под инородные ритмы — и устоять невозможно. Делают они это очень по-разному. Pole вместе с Парнишкой выдают чуть ли не церковный госпел. Hodíla ízba — самые заметные и популярные из этого нового фолка — устраивают фанковые пляски в сенях. Назовем это неофолком — обновленной народной музыкой.
Когда я написал про этот тренд у себя в телеграм-канале, мне попеняли читатели: мол, вы признаетесь в любви подобным группам и весьма уничижительно высказываетесь об «Иване Купале», коллективе, который первым успешно (как минимум коммерчески) поженил русское народное и западную электронику. Признаю свою ошибку: действительно, песни «Ивана Купалы» — особенно поздние — работали примерно так же, как и у нынешнего неофолка. И его генеалогию лучше всего вести от них.
А возможно, и от кое-кого постарше. Например от группы «Ариэль», которая на излете застоя пела про Порушку-Параню под лихое диско. Или от «Песняров», которые белорусские напевы наложили на изворотистую зарубежную психоделию. Или от других многочисленных советских ВИА, которые обнаружили, что если взять традиции застольного бабушкиного пения и наложить их на актуальный танцевальный звук, то можно собирать огромные залы. Вот Pole, The Settlers и другие как раз движутся в этом направлении.
Гипермаскулинные хип-хоп и поп с их торжеством физической и психологической агрессии оказываются совершенно неуместны в 2022 году. На смену прославлению силы и смерти приходят те, кто перед лицом неизбежного лучше споют колыбельную и успокоят. Как могут.
Вместе с популяризацией русского народного в поп-музыке происходит и переосмысление традиций российских регионов за пределами средней полосы: от кавказского попа до Ored Recordings, от уральской психоделии до волжского хардкора (тоже в целом опирающегося на локальные песенные традиции), от казанского рока до якутского панка. Это особый феномен, и он достоин отдельной статьи. Но и тут параллели ощутимы: в застойную эпоху ансамбли с национальным колоритом в рамках дозволенного — и с применением зарубежных музыкальных находок — возвращали народам Союза их идентичность.
В российской музыке самый серьезный кризис за всю ее тридцатилетнюю историю. Эскапизм, который окончательно победил в мейнстриме, в итоге прибьет его. На смену ему придут те, кто держится корней. Ну и славно.
