«Я тип, который будет одиноким»: большое интервью с Niletto о жизни после «Любимки»

— Ты записал альбом. Как ощущения?

— Классные. Я кайфанул: альбом очень личный, большинство треков я делал сам, сводил, записывал. Сидел за компом в одного, ваял, музицировал. Почти все изначальные формы демок перетекли в финал: я делал это музло, считай, для себя, а не для людей.

— Я заметил: песни «Na na na na na na» и «M5» будто бы из разных вселенных. Вот эти треки очень понравились, и еще дуэт с Тони Тунайтом.

— Кстати, это единственный трек с альбома, демку с которого мне сначала скинул он. Мы с Тони общались давно — еще до «Любимки», до всего этого движа, еще с того момента, когда я был на первых «Песнях» (конкурс на ТНТ, в котором Niletto участвовал дважды. — Прим. ред.). В альбоме все движется на контрасте: это единственный трек, который я сделал максимально нефирмово, просто по-босяцки. Сделал, кстати, быстро. Скинул Андрюхе (VNDY VNDY, соавтору музыки Niletto. — Прим. ред.) мультитрек, говорю, давай сделаем прямую бочку по-босяцки, я ворвусь на вокале, на низком голосе.

— По поводу босяка: песня «М5» еще такая, пацанская!

—Трек был написан очень давно — около года назад. Суть в том, что изначально у песни была другая версия: куплеты, припевы и мелизмы были сделаны в соуловом, фирменном стиле — все очень круто, по-голливудски звучало.

Но с текстом была проблема: сложно было почему‑то его написать. На русском вообще не получался припев. Я скинул демку Тимуру [Одилбекову, которого все знают как] Брутто [из «Каспийского груза»], и он ответил: «Давай помогу». В итоге он скинул мне припев с немножко другой мелодией. Я такой: «Кайф, пусть будет такой русский бандитский вайб». Я написал куплет, наверное, минут на десять: тезисно, но в рифму. По сути дела, Тимур перевернул настроение трека.

— Как ты познакомился с Брутто?

— Я был на «Вечернем Урганте». Ваня спросил, с кем был я хотел сделать совместное музло. Я сказал, что слушал в детстве разную музыку — и Rammstein, и Билана. Когда я видел на MTV концерты Билана, я понимал, что это какой‑то крутой чувак, на нем куча людей, он поет красивые, мелодичные, приятные песни. Я думал: как круто! Он меня вдохновлял. Я смотрел «Евровидение» и голосование, радовался за него.

Я сказал Ване: вот с Димой Биланом было бы прикольно познакомиться и сделать поп-песню — и с Тимуром Брутто. Это для меня топ: обожаю его поэзию!

После этого мне написал Вася [Трунов, сооснователь] «Вписки»: сказал, что Тимур просит номер поговорить. Мы созвонились, поговорили полтора часа. Он сказал, что [у нас] есть много общего, понравились мысли. И добавил, что у него будет альбом «Гаддэм-2», есть одна демка, можно попробовать сделать ее вместе, в этой демке самый любимый мой куплет.

Я думаю: ничего себе, залететь на фит с Брутто, еще и на куплет, который он считает лучшим с альбома! Он зачитал его по громкой связи под бит, мы кайфанули с Андрюхой. Я минут за сорок придумал текст, напел мелодию на тарабарском, скинул Тимуру, ему понравилось, и уже минут через пятнадцать отправил ему записанный припев про панду. Все получилось круто!

Потом мы познакомились с Тимуром лично: очень хорошо сконнектились. Он сказал: «Такое ощущение, что вы единственные друзья, с которыми я могу классно пообщаться!» Мы на теплой связи, общаемся, обмениваемся треками, советуемся, на концертах [друг к другу] врываемся.

— В чем вы нашли общий вайб? Для стороннего слушателя вы как будто из разных вселенных!

— Прикинь, какой контраст бешеный! Люди воспринимают Niletto по «Любимке»: чувак с косичкой, прыгает, кривляется, какой‑то дурной пацан! А Брутто — ну это Брутто Каспийский!

— Над тобой как‑то довлеет образ чувака с косичкой, который прыгает под «Любимку»?

— Слушай, «Любимка» пошумела по стране: это настолько яркий хит, что даже если ты будешь делать такое же музло, далеко не факт, что оно переплюнет «Любимку». Это случай, это нонсенс.

Единственная цель до «Любимки» и после — писать разную музыку. То, что я сделал трек с Брутто, — это не попытка изменить себе или переформатироваться. Я всегда писал разное музло. Коробит ли меня, что люди ассоциируют с «Любимкой»?

Моя аудитория — 27–30+ и их дети. Взрослые люди, женщины с детьми — они на меня залипают, доверяют мне. Я понимаю, что есть треки, которые я хотел бы спеть на концертах, но по энергии они совсем не для этой аудитории. А ведь хочется послэмиться. Но какой слэм со взрослыми жещинами, семьями, детьми? Во-первых, они не поймут. Во-вторых, ну, это просто какой‑то неадекватный кипеж. Это их расстроит. Поэтому есть потребность в другой аудитории, которая близка к другой моей музыке — но [аудитория] о ней не знает и даже не верит, что у Niletto может быть другой музон.

Я понял, что после «Любимки» в ближайший год-два стратегически адекватно подвигать подобную музыку — танцевальную. Это адекватно, тем более есть шанс: трек стрельнул сильно, нужно из него выжать все. Мы выжали из «Любимки» максимум, полтора-два года пушили, дали ей максимальный охват.

С одной стороны, это плохо, наверное: «Любимка» и Niletto — это все, связка. С другой стороны, здорово качнули — и с этим треком, и с фитами: Zivert, Клава [Кока], Rauf & Faik.

Думаю, это из‑за внешности и татуировок на шее — ты идешь, тебя узнают, к тебе подходят. Эта медийка — крутая. Даже если мое музло не нравится людям, ко мне подходят и говорят: «Можно сфоткаться для дочери, подруги?» Хотя я не фотомодель: я музыку люблю делать, а не фоткаться! Но то, что меня узнают, — круто.

— Тебе это нравится?

— Мне нравится, что есть результат. Мы круто поработали, я узнаваем. С другой стороны — некайфово двигаться: я бы вообще делал как Скриптонит — писал музло, делал концерты, когда хотел, играл в баскет и кайфовал.

Но у меня немножко по-другому. У меня много работы, не связанной с музыкой и концертами — съемки, шоу. Сейчас уже не очень часто на это соглашаюсь — насытился этим. Точнее, не насытился, а отработал то, что нужно. Сейчас это не так актуально. Наигрались, хочется потворить!

Я не скажу, что это мне раньше особо все нравилось. По музлу, с которым я залетел, и по тому, как я веду себя на шоу и выступаю на телике и ютьюбе, — наверное, я нормальный такой поп-исполнитель. Ты смотришь на меня и думаешь: «О, ну это же поп-артист Niletto». И в тусовке меня воспринимают как поп-исполнителя.

Но я-то понимаю, что я в душе тот, каким я рос, — взять ту же «Панду», какой я поп-артист? Я универсал: могу писать и поп-музыку, и андерграундное музло. И имею на это право, потому что я не жил в лакшери-атмосфере. Возможно, я прошел больше ***** [подземки], чем те пацаны, которые делают андерграунд.

— Каково было человеку с таким бэкграундом в 28 лет врываться в шоубиз? Как ты себя там почувствовал?

— Я чувствовал себя кайфово и уверенно. Мне кажется, опыт как раз и позволил мне уверенно в этом всем существовать и не отлетать башкой в какие‑то неадекватные вещи в плане общения с людьми, восприятия того, что происходит вокруг, внимания и денег. По сравнению с тем, что у меня было раньше, это космические деньги! Это слишком много, чтобы нормально жить! Я все это нормально принял — и башка не сносится. Я даже рад, что достиг успеха именно в этом возрасте.

Я не скажу, что какой‑то сильный нарцисс в плане творчества. Я по жизни очень логичный человек: выстраиваю цепочку в голове. Вот была проделана такая работа, такая, такая. Вспоминаю все годы, которые я ночами музло писал. Вспоминаю, сколько Андрюха музыки писал. Я понимаю, сколько всего мы сделали! Мне кажется, 95% молодых артистов, которые сейчас есть в индустрии, этого не делали. У них все получилось по-другому.

— Нет зависти?

— Нет. Тот результат, к которому мы пришли, должен был рано или поздно случиться. Мы ******* [трудились]. Я от многого отказался, года в 23–25 я сознательно не стал выстраивать какую‑то карьеру, а конкретно решил, что творчество — это мое, я буду развивать музыкальные, танцевальные, спортивные скиллы.

Для меня все было оправдано. Когда мы шли первый раз к Урганту, у меня не было ярких эмоций. Я чувствовал, что все последовательно.

Сейчас у меня новые ощущения. Я от чего‑то устал. Понимаю, что вот здесь мне грустно, когда у меня нет времени заниматься любимым делом. У меня в жизни есть два любимых дела: музыка и спортик. Посидеть за компом с микрофоном, сходить с друзьями на тренировки. Это то, от чего я могу улыбаться и чувствовать себя полноценным человеком.

Когда у меня этого нет на протяжении полугода-года, я понимаю, что какая‑то фигня. Это же ненормально: где счастье? Его нет. Деньги, гастроли, популярность, шоу — классно, но это не то, ради чего я жил. Я жил ради того, чтобы творить, создавать и этим вдохновлять людей. А эти два года мы плавали в этом всем, были на виду, качали медийку, не дали себе возможности пропасть с виду.

Сейчас хочется как‑то просто осесть и помузицировать. Я не собираюсь лететь в топ-чарты — мое отношение к ним стало скептическим и холодным. Когда у нас вышел трек «Angels», тут мне было интересно, как он залетит. Песня-то известная! Стремно, когда ты перпеваешь хит, а твоя перепевка не становится хитом. Потом ты думаешь — тот трек, как «Любимка», тоже стал хитом.

Сейчас хочется провести больше времени для себя, дать людям другую музыку. Но не отрицаю, что буду писать и коммерческие треки. Хочется пофитовать — сделать необычные коллабы с неизвестными, топовыми исполнителями. Из другого жанра, возможно.

— Ты знаешь, я слушал альбом и будто бы уловил там это настроение усталости и грусти. Он очень грустный.

— Да, он реально меланхоличный. Если взять все одиннадцать треков (дальше Niletto перечисляет каждый трек: 10 из 11 он признает грустными. — Прим. ред.) — почти все грустные!

Меня всегда вдохновляло одиночество: тем более, у меня на это есть много определенного заряда, эмоций. Если это песня про успех, то пусть к нему был сложным, что там веселого? Если говорить про любовь, много прямых эмоций. Тем более, у меня сейчас есть актуальная история, с любовью связанная, которая прекратилась. Хотя я взрослый человек, сильный пацан, который спокойно все отпускает и двигается дальше.

— Но все равно ощущение грусти есть?

— Да. Но в этом альбоме — весь я, хотя люди хотят от меня танцевальных треков, а не соплей. А я люблю сопли в любом виде — будь то поп или не поп.

— У тебя нет боязни, что люди, которые готовы приготовить тебе пельмешки, не поймут такие песни, как «М5»?

— Да пофиг. Этот альбом я не писал для топ-чартов. Чтобы мои треки залетели, нужно время, чтобы их расслушали потихоньку. Нужно время.

Это большая история — работа вдолгую. Я взрослый человек, у меня много мыслей. При этом я очень люблю детский, юношеский вайб. Я могу реально как ****** [ребенок] прикалываться, угорать. Мне нравится такое ощущение. В связи с этим музыка разная.

— У тебя на альбоме много ностальгии. Почему так? Откуда это?

— Мне тридцатка, еще не совсем взрослый мужчина. Я 1991 года рождения, рос в девяностые, у меня есть определенная любовь к этому времени. Я его с таким удовольствием вспоминаю! У меня очень взрослые родители: маме 66 лет, папе 68. У меня очень много ностальгии по тому времени, но при этом я не консервативный человек, спокойно воспринимаю новое музло, шмотки. Я все это не то чтобы стараюсь принять, а эволюционирую сам. Но эмоциями я там.

— К тридцатке больше стало ностальгии?

— Может быть! Возможно, за два года я как‑то поднасытился движняком. Ты двигаешься во всем новом, и всего этого нового так хватило за это время — и хочется куда‑то пораньше. Соответственно, и музыка, возможно, в ту же сторону двинулась.

— На тебя повлияло тридцатилетие?

— Слушай, вообще нет. Ты сейчас сказал, а я подумал: в натуре же мне тридцать! Вообще, пофиг. Единственное, на что влияет это число, — когда ты думаешь о семье. Хотя потом вспоминаешь возраст своих родителей. Мама меня родила в 36 лет, папе было 38. А мне тридцать — и я думаю, что мне норм! Я считаю, мне повезло, что мои родители такие взрослые. Будь они помоложе, воспитаны чуть по-другому, может, и я был бы другим. Я безумно люблю своих родителей. Скорее всего, то, каким я вырос в плане восприятия жизни, отношения к людям, творчеству, все благодаря им.

Поэтому это число 30 иногда проскакивает, и ты думаешь: «Так, девушка, семья, ребенок». И на этом все останавливается — ты успокаиваешься и понимаешь, что всему свое время.

Я понимаю, что мне тридцать, а здоровье у меня ******** [богатырское]. Я могу ************* [тренироваться лучше], чем двадцатилетние пацаны. Я не сильно какой‑то там некрасивый, нормальный пацан, в хорошей форме. Главное теперь — в 50 выглядеть еще лучше! (Смеется.) Чем старше я становлюсь, тем круче надо быть. Хочу выучить английский, прокачать себя и творчество.

— Ты во «Вписке» пару лет назад говорил, что живешь еще с мамой. Когда переехал?

Два с половиной года назад, когда началась пандемия, мы подумали: ага, сейчас все закроют, мы никуда не вылетим. И решили: надо в Москву — движняк, логистика, съемки. Мы приехали в апреле [2020 года] — с того момента я живу тут.

— Тяжело было уезжать от родителей?

— Нет. Они у меня очень взрослые люди, всегда меня куда‑то отпускали, доверяли моему мнению, разрешали делать то, что хотел. Но я никогда не делал какой‑то ***** [ерунды], которая бы им не нравилась. Я угнал с кайфом — потому что уехал реализовывать себя, осуществлять свои цели, зарабатывать: больше даже не для себя, а для мамы и папы. А еще я угнал вместе с командой, с пацанами: у меня всю жизнь не было этого вайба.

Когда я пригонял в Екб к друзьям на квартиру, они жили втроем-вчетвером, я думал: как же ********** [восхитительно] жить тут всем вместе! Вы можете тут побазарить, придумать прикольные стартапы, потом сесть поиграть в дотан (имеется в виду игра Dota. — Прим. ред.), вместе похавать, куда‑то погнать, потом лечь спать, проснуться, спортиком позаниматься, снова поиграть! Я думал, как же это круто — у меня никогда такого не было. Я никогда не гонял в летние лагеря, в общежитии не жил: я такой домашний пацан, который двигался с другими пацанами на улице. Мне такого не хватало, поэтому я и уехал.

— Ты сказал, что скучаешь по 90-м и любишь то время. Почему?

— Я думаю, что все любят! Блин, ну было круто: когда я в «Панде» перечислял все самое ****** [ужасное], я вспоминал это на контрасте с тем, что сейчас все лучше. Не только у меня — у людей вокруг. У меня прямо сейчас слезы на глаза наворачиваются. Это то чувство, когда ты это, сука, прожил — и не один. Ты понимаешь, как люди выживали. Классно сейчас чувствовать себя счастливым и это вспоминать. Когда видишь этот контраст, ты ценишь то время.

Каждое новое поколение вспоминает свое время — как и наши родители, которые говорят, что раньше было лучше.

— Ты говорил, что классно было появиться поздним ребенком у родителей, и если бы они родили тебя раньше, то стал бы другим человеком. Что ты под этим имел в виду?

— Я смотрю на поколение до меня. У меня есть две старших сестры: одной сорок с лишним, другой почти сорок. Я смотрю на них и понимаю, какое у них было время, воспитание, цели, амбиции. Они немножко другие: может быть, это связано с разницей поколений.

Мне кажется, я вообще какой‑то отбитый пацан. Другой, не такой, как все. Когда я приезжаю домой и разговариваю с мамой, сестрами — понимаю, какие мы разные. Я люблю их, но мы правда разные. Наверное, не потому, что я поздно родился: просто так сложилось. Почему я так был воспитан? Почему у меня всегда была тяга к танцам, спорту, музыке? Тому, что большинство людей осудит? Я всегда тяготел к этому, носил цветные кроссы. Мне это нравилось.

Я всю жизнь был очень скромным, но занимался тем, что меня выделяло. При этом, несмотря на детство в 90-х, я всегда любил свет и доброту. Понятно, хулиганил — без этого никак, гулял с пацанами, делал то, что делали все.

— Были ситуации?

— Жестких не было. В жизни я всегда любил доброе, светлое и позитивное, обходил стороной. Причем не желая того. Меня всегда жизнь пропускала мимо всего плохого. Конечно, бывали стычки, драки — но они не были серьезными.

Я взял лучшее с улиц — воспитание, вдохновление. Но при этом всегда был домашним, светлым парнем.

— Как ты себя чувствуешь в тридцать на фоне молодняка? Сравнивал, чем отличается твое поколение от поколения Дани Милохина?

— Разное время, мир, менталитет, уровень свободы, инструменты и возможности — отсюда, соответственно, и ценности другие. Понятно, что есть общечеловеческие ценности: все хотят есть, любить. У всех есть одинаковые физические и эмоциональные потребности. Просто уровень свободы для реализации себя разный. Раньше что‑то можно было делать, а сейчас немножко поменялось. Самое главное, что я иду в ногу со временем, воспринимаю все, отношусь с уважением. Нет такого, что «тикток — ***** [ерунда]». Я понимаю, чем он хорош и чем плох, как взрослый человек, который прошел творческий и человеческий путь.

Раньше все было закрытым: было радио, телик и люди, которые ими заведуют. Сейчас интернет позволяет свободно творить всем, будь ты художник или танцор.

Но я иду с ними в ногу и понимаю их, уважаю это время — ведь у меня тоже будут дети, и я буду уважать их видение и жизнь. Я ощущаю себя как чувак из другой эпохи, который все видит и понимает. Местами я не стараюсь быть как они, местами стараюсь сделать что‑то актуальное, чтобы им понравилось. При этом я понимаю, что у меня, возможно, есть скилл, которого нет у них — в силу жизненного и музыкального опыта. Многие же стреляют, не написав двести песен, как я. Кто‑то вообще врывается с первым треком — и думает, что дальше делать. А он еще в принципе не сформировал свое видение как артиста.

Есть личности, которые четко идут в одном направлении, — в этом плане им легче. У них идет определенное время, энергия, азарт: в этом ключе они все и делают вокруг себя, создают музыку на базе этой энергии. У меня же очень много разных энергий и мыслей в голове — поэтому я не могу выбрать четкий путь. Нет такого, что я хочу, например, делать рейв, денег, девчонок — я все это уже прошел.

Еще смотрю на женщин, которые мне пишут в директ, и думаю: ***** [блин], почему я нравлюсь тем, что постарше?

— Ты как‑то пытался найти ответ на этот вопрос?

— Не знаю! Я недавно наткнулся на один видос спортивного блогера, воркаутера. Он показал трех чуваков разным девушкам и предложил их оценить по десятибалльной школе. Девушки были разные — и молодые, и одна взрослая. Среди чуваков был я. Когда до меня дошло дело, самая взрослая женщина, ей с виду лет 37, про всех остальных говорила, что они так себе, а мне поставила 10. Я думаю: да ***** [черт побери], сука, почему, ***** [так]? Даже просто по фоткам, без голоса!

Я ****** [без понятия], не знаю, почему! Наверное, у меня есть взрослая энергия.

— Ты же наверняка смотрел видосы с корпоратов, где дамы за пятьдесят танцуют под твои песни?

— Я таких корпов видел много. Особенно когда я работал в кавер-группе и пел песни разных жанров и эпох. Нас было трое пацанов, мы пели на разных корпах в [Свердловской] области. Я видел этот вайб: я очень хорошо знаю этот стилек! Не скажу, что он мне близок, но я хорошо понимаю. Не просто увидел, а еще немного прожил сам. Под «Любимку» кайфуют все: танцуют в том числе и пятилетние дети. Взрослые, когда это видят, тоже начинают слушать! Или наоборот: взрослые слушают песню, ставят детям, и они кайфуют.

У меня есть возрастной просад в аудитории: 16 лет — 22 года. Это не мои люди, они меня не понимают, у них свой вайб. При этом может попасться 60-летний таксист и сказать: блин, я так люблю твое творчество! Знаешь, что прикольно: на корпах кусочек трека «Лед», который пока люди не знают (разговор состоялся накануне выхода альбома. — Прим. ред.), мы иногда делаем под гитару. И его очень близко и хорошо принимают. Я понимаю, что взрослые женщины ***** [ужас] как сыпятся! Бывает, какая‑нибудь женщина на корпе подходит и говорит: вот эта песня — самое лучшее, что сегодня прозвучало!

— У тебя были кринжовые корпораты?

— Их не было. Только если какие‑то не очень классные со стороны организаторов ситуации. Интересно было на ингушской свадьбе. Там невеста стоит пять часов, не двигается, не улыбается. Причем меня позвали из‑за нее, ей нравится моя музыка. Никому нельзя танцевать, нельзя их звать танцевать. При этом артистов было миллиард: Григорий Лепс, Artik & Asti… После этой свадьбы мы как будто бы на афтепати к этому же корпу — хотя там была другая такая же свадьба. Там были чисто одни мужики, пацаны.

Было странно: ты не можешь людей на позитив вывести, расхлестаться. Им просто по традициям нельзя.

— Что ты чувствовал в тот момент?

— Нормально, окей. Мы отпели, дело свое сделали. Но все равно: ты поешь, кайфуешь и хочешь от людей ответную энергию получить. А ее нет: просто все сидят, смотрят. Максимум девочка возьмет телефон и чуть-чуть улыбнется — ты понимаешь, что она прям рвется танцевать. Ей нравится, но ей нельзя: это обламывает.

Потом ты едешь на соседний корп, а там чуваки уже танцуют, бухают. Я такой думаю: тут уже как‑то наоборот! А пацаны сами просят: давай «Ты такая красивая», «Любимку»! И начинают чуть ли не слэмиться под эти треки.

Любой корп мы классно отрабатываем. Наверное, даже не так, как остальные артисты. Большинство артистов просто попели — и все. А я люблю поговорить, с детьми поообщаться. После нашего корпа обычно подходят: ребята, супер, будем еще работать с вами!

— Тебе, наверное, помогло участие в кавер-группе, нужно же было говорить с публикой.

— Ну, мы мало говорили. Это делал обычно другой человек. Но, когда его не было, говорил я. И мне признавались, что я классно общаюсь с публикой, мол, люди просыпались. Я всегда на легком вайбе общаюсь, к кому‑то обращаюсь лично. Не говорю, что я какой‑то офигенный ведущий — у меня все равно не та грамотность, начитанность, кругозор, чтобы классно варьировать отсылками, фразами.

— Что чаще всего тебе приходилось исполнять?

— У нас была база песен — мы ее постоянно расширяли. Не скажу, что она была большая. Было что‑то старое, что‑то современное. От «Розового вина» до «Мечта сбывается» [Юрия] Антонова. Делали прикольно! Два-три блока по четыре песни. Еще и постоянно переодевались — сейчас я кайфую с того, что можно одеваться как хочешь и петь свою музыку.

А там мы не могли быть собой. Но это был классный опыт, в том числе сценический, возможность заработать денег. Весь скилл общения с публикой я раскрыл в ходе тех выступлений.

— Наверняка многие из тех, с кем ты двигался, уже бросили музыку, завели семьи. Что тебя мотивировало все эти годы продолжать?

— На самом деле если говорить про ребят из кавер-группы, они сейчас прикольно двигаются. Это группа «ДЛБ» (рейв-дуэт, близкий по жанру к GSPD. — Прим. ред.). Может быть, я их вдохновил? Я, наверное, был единственным чуваком из нас троих, который писал музыку, показывал демки. Но все равно, когда ты пишешь для себя, люди тебя не особо воспринимают. Они слушают, говорят: классно. Но особо не обращают внимают.

Когда я ******** [взорвал], это стало удивлением для них, мотиватором. Они видели все время, как я пытался писать. Возможно, ребят это и вдохновило. Может, это и не так. В любом случае пацаны — молодцы!

А так, если говорить о моих ровесниках, одноклассниках — конечно, в основном у всех семьи, работа. А что касается меня — я уже сказал, что был немного отбитый. Танцевал тектоник и шаффл, а ребята и девчонки хотели себе первую тачку. Если у тебя появляется машина, то ты чувствуешь себя взрослым. У меня в треке «Рано» есть про это строчки, правда, его никто не знает. Это мой любимый трек, который я написал!

— А мы сейчас на этом месте эмбедом его и ******** [добавим]!

— Окей! (Смеется.) Все как будто бы хотели стать взрослее. И часто все получилось быстро, как будто ты не ожидаешь этого. Бывает ситуация: девушка залетела, а ты молодой пацан — вроде и молодой, но вроде и да, надо. Работаешь, вывозишь. Я не говорю, что это плохо: это может быть любовь и крепкая семья.

Я был одиноким. Как будто бы у меня другая миссия на этой планете. Я тип, который будет одиноким всю жизнь, но делать сильные вещи. Музыка — мой инструмент, который позволяет мне обретать новый ресурс, жизненный опыт, деньги, чтобы реализовать то, о чем мечтал в детстве.

Я помню, как в детстве у меня был статус в ICQ «Хочу, чтобы все люди на земле были счастливы». Что за ******* [идиот], который так писал? Молодой пацан, который должен гулять, двигаться с девчонками? Какое тебе дело до других людей? Но у меня в то время была такая мечта.

Наверное, эта мечта не поменялась, и у меня какая‑то миссия здесь есть.