— Вы из Норильска. Там правда так ужасно, как об этом говорят?
— Я никогда не буду отзываться о Норильске как о чем‑то ужасном, поскольку я безмерно благодарна этому городу. Он научил меня особому видению, сформировал меня. Я не могу представить себя рожденной в другом месте — я считаю, что именно Норильск закалил меня, воспитал.
— Как Норильск закалил именно вас?
— У меня есть песня, которую я написала в подростковом возрасте в Норильске, она называется «В городе моем». В ней есть такие строчки: «В городе моем не росли цветы, но вырастила ты их в своей душе». Норильск — город, расположенный в арктической зоне; в этом месте вы и вправду не найдете ни одного дерева, в нем нет привычной для человеческого глаза красоты. Тогда, когда я писала эту песню, я поняла одну очень важную вещь: Норильск именно тем сурово и учит, что нужно смотреть глубже. Взращивать сад изнутри, если его так тяжело обнаружить снаружи.
Мои родители — простые рабочие. Папа металлург, он тридцать лет работал в плавильном цеху на никелевом заводе. Это человек с мощным внутренним стержнем — мы часто сидели ночами на кухне, когда он возвращался со смены с завода, пили чай и просто говорили о жизни.
Как‑то раз я попросила его отвезти меня на завод: мне хотелось написать об этом рассказ. Эта поездка меня невероятно потрясла: загазованность и невозможность дышать без трубки, шум и грохот. Я вспомнила арию Мефистофеля: «Люди гибнут за металл…»
Сам город изначально строился как место ссылки для политзаключенных: Норильск напрямую вырос из Норильлага. Город насквозь пропитан этой историей — он буквально построен на костях. Завод, на котором работал папа, также был возведен нечеловеческим трудом этих заключенных. Живя в Норильске, я, еще будучи подростком, интересовалась поэзией норильских заключенных времен ГУЛАГа и ходила на печально известную Норильскую Голгофу (так назвали место захоронения погибших заключенных). В черте города до сих пор сохранились остатки лагерных построек.
Я много думала о том, что это окраина мира, а мы — осколок человечества. Не покидало чувство, что и мы тоже как будто ссыльные. Находясь на Таймырском полуострове, в городе, до которого невозможно добраться наземным транспортом, я думала, что мы изолированы от всего мира во всех отношениях: даже хороший интернет в Норильске появился только в 2014 году. До этого мы обходились каким‑то минимумом — одна только страница могла загружаться по пять минут. Можно сказать, что мы находились в культурной изоляции: это тоже оставило достаточно большой отпечаток: голод по всему тому, что происходит извне, взращивает большое любопытство и некую целеустремленность, желание пытаться что‑то сделать самостоятельно.
— А как вообще с творческой жизнью в Норильске?
— Городу очень этого не хватает, поэтому практически любая деятельность получала достаточно большой отклик и поддержку. Мне кажется, то, что делали наши коллективы в Норильске, в большом городе организовать сложнее.
Нам с радостью шли навстречу городские центры культуры, галереи, библиотеки, когда наше творческое объединение делало перформансы и вечера с молодыми поэтами, авторами песен. Мы свободно могли проводить там мероприятия. Даже приходили люди из администрации. Есть те, кто болеет за культуру, активно пытается что‑то сделать для города, сформировать среду. Помню, как в 2015 году наш колледж искусств пригласил Райнера Хельда — дирижера из Швейцарии для исполнения «Мессы мира» Карла Дженкинса (британского композитора. — Прим. ред.). Мне выпала возможность принять участие и петь в хоре, и я до сих пор с теплом вспоминаю это время. Впечатлений было много.
— Культурная изоляция больше производила отрицательный эффект или создавала жажду новой информации, музыки?
— Я не могу говорить за всех горожан. Среди тех людей, в кругу которых я находилась, это провоцировало жажду.
Помню, с каким трудом я ставила на ночь на загрузку альбомы, которые очень хотела послушать. И слушала их очень жадно. А сегодня, мне кажется, из‑за информационного пресыщения, наоборот, многое воспринимается достаточно поверхностно.
— Что хуже: информационный голод или информационное пресыщение?
— Оглядываясь на вдохновляющих меня творцов прошлого, думаю, что люди, пребывающие в аскетизме, испытывающие культурный и какой‑либо голод вообще, куда более закаленнее, убедительнее звучат в своих произведениях, суждениях о жизни. Это дает некий внутренний стержень.
— Какую музыку вы ставили скачивать на ночь?
— Конечно, я следила за новыми тенденциями, но в то же время очень много слушала старой добротной музыки: Леонард Коэн, Стиви Никс, Патти Смит. Много инди-музыки.
— Какие вещи в Норильске сразу же покажутся непонятными, незнакомыми и дикими человеку, который там не бывал?
— Холода: температура опускается до минус пятидесяти градусов, полярная ночь, полярный день. Конечно, белые ночи ни в какое сравнение не идут с тем, что такое полярный день. Два месяца солнце не заходит за горизонт — и очень ярко светит.
Память о ГУЛАГе, повсюду панельки, трубы и заводы. Колоритная картина: посреди выжженной атмосферными выбросами тундры возвышается один из заводов гигантской надписью «Надежда». Норильск занимает лидирующее место среди российских городов по уровню экологических загрязнений.
— Насколько сильно это повлияло на ваше творчество?
— Думаю, все это не то чтобы повлияло, а вообще сформировало мое творчество.
— Каким вы были подростком?
— Сложно сказать. Вероятно, непростым.
— А в чем это выражалось?
— Мне кажется, вокруг меня складывались обстоятельства, которые побуждали думать о вещах, о которых думать, возможно, было рано. К чему-то в силу возраста я оказывалась не готова.
— Вы с детства чувствовали себя верующим человеком?
— Осознанная вера пришла ко мне гораздо позже, даже сравнительно недавно. В детстве я была ищущим человеком, задавала вопросы и искала на них ответы, и эта дорога просто меня вела, вела, вела…
— Ответы на какие вопросы помогла вам найти вера?
— Не думаю, что ошибусь, сказав, что вера открывает ответы на все фундаментальные вопросы. Я это так чувствую. Но, конечно же, ты так или иначе падаешь, совершаешь ошибки. Мало просто знать — это знание нужно еще уметь применить, а это отдельный труд. Для этого нужно воспитывать себя, расти духовно. И в этом росте для меня и заключается смысл пребывания здесь.
— А в чем именно заключается воспитание себя?
— В том, чтобы при каждом новом падении находить в себе силы обращаться за помощью к Богу и снова вставать, преодолевая уныние. Так приобретается новый духовный опыт, знание, которое выстрадано.
— Вы общаетесь с религиозными людьми? Как они относятся к вашей музыкальной карьере?
— Среди моего окружения очень мало воцерковленных людей — буквально пара человек. Они любят мое творчество и очень меня поддерживают. Один из них — священник из Екатеринбурга, который знал мое творчество еще с тех времен, когда оно выпускалось под именем «Цирковь». Моя подруга, будучи прихожанкой храма, в котором он служил, рассказала ему обо мне и, как она потом призналась, не без волнения дала послушать мой тогда только вышедший мини-альбом «Образ солнца». Реакция была совершенно неожиданная для меня (до этого я никогда не общалась со священнослужителями) — батюшка признался, что его до слез тронула песня «Бога нет». Тронула потому, что он понял, о чем эта песня, понял по-настоящему, потому что, как он признался, ему этот надрыв был очень хорошо знаком, — и с радостью выразил большое желание пообщаться. С тех пор мы и дружим — это по-настоящему мудрый человек, который смог услышать больше, чем только лишь провокационное название.
— У вас нет какого‑то дискомфорта в общении с нерелигиозными людьми? Непонимание, расхождение во взглядах или еще что‑то?
— Нет, я всю жизнь окружена нерелигиозными людьми, окружена ими и по сей день — и мы замечательно дружим.
Дискомфорта нет, так как я абсолютно точно убеждена в бессмысленности интеллектуальных диспутов на тему религии с людьми «нерелигиозными», и сама, как правило, не начинаю подобных разговоров. Я знаю, что написано: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Но не по разговорам и обсуждениям верности или неверности взглядов.
Еще я знаю, что каждому человеку дарована свобода воли — и эту свободу сам Бог, будучи всемогущим, не стремится нарушать. При всем при этом он долготерпелив, и, находя к каждому индивидуальный подход, всегда стучится в двери души человека — вопрос лишь во внутренней готовности эту дверь открыть. И, если так, то кто тогда я такая, чтобы насилу пытаться этот процесс ускорить, навязать Бога, который сам не считает нужным себя навязывать? А если появляется желание кого‑то вдохновить — я вспоминаю простое и гениальное: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи».
— Даша, а как вы себя ощущаете на фоне музыки, которая популярна сегодня?
— Я не могу понять своего места в этой индустрии. Скорее я просто автор, который всего-навсего хочет полноценно, честно работать и иметь равные со всеми возможности для распространения своей музыки, при этом занимая свою нишу, не изменяя себе.
Сегодня, когда информационное воздействие столь агрессивно, самый большой труд — это расслышать и сохранить свой собственный голос, свою песню, находясь в эпицентре грохочущего шума тенденций.
К сожалению, когда сегодня ты делаешь что‑то авторское и запрашиваешь поддержку, зачастую можно услышать: «Это не массовое», «Слабый инфоповод», «Я не знаю, как это продавать». И со всех сторон в тебя начинают лететь советы о том, как сделать себя более «продаваемым». Я очень устала от этого.
— Получается, что вашу музыку пытались причесать как‑то под мейнстрим?
— Мне приходилось с этим сталкиваться.
— И как вы к этому относились?
— Остро переживала. Приходит понимание, что это просто данность нынешних реалий, и сегодня я хотела бы больше концентрироваться на создании хорошей песни, не растрачивать себя на борьбу с ветряными мельницами, просто и спокойно покидая ту воду, которая не моя.
— Даша, каково вам было выступать на премии «Собаки»? Эта среда кажется инородной для вас.
— Мне было не по себе. Но это был опыт — он ни хороший, ни плохой. И только посредством получения этого опыта, вхождения в него, ты и можешь достоверно на себе ощутить, какая вода твоя, а в какой ты тонешь. Где‑то я сворачиваю не туда, где‑то была влекома тщеславием — но, как я уже говорила выше, благодаря этим падениям ты обретаешь знание. Так, получая шишки по лбу, ты получаешь и понимание своей природы, среды обитания.
— Что больше всего вас там поразило в негативном смысле? От чего больше всего хотелось убежать?
— Думаю, больше всего мне хотелось убежать от самой себя. Это правда было плохое выступление. Что важно: я не пела своих песен — это было абсолютно светское мероприятие, где для заполнения программы и создания фоновой атмосферы приглашенным артистам нужно было исполнить шлягеры. Тогда мне, видимо, казалось хорошей идеей таким образом заявить о себе — без своих песен! То есть заявить о себе, не имея при этом себя. Сегодня мне совершенно очевидно, что эта идея была мне навязана моим тщеславием.
Благодаря этому пришло знание, что данный мне талант не пригоден для служения своему эго. Это знание еще и о том, что это я, напротив, должна служить этому таланту, взращивать его, посредством этого возводя служение Даятелю. Я чувствую некий диктат, внутренний голос, к которому не могу не прислушиваться; чувствую, будто не могу распоряжаться данным мне талантом по своей прихоти, произвольно. Иначе все как по щелчку перестает работать: он словно тут же отымается — и происходит падение.
Если говорить о самом мероприятии — я ни разу не сноб. Люди просто пришли отдохнуть и пообщаться друг с другом. Думаю, я бы не отказалась спеть там именно свою музыку, будучи в своей природе, — тогда мне было бы не стыдно. Если ты в своей идее — все остальное неважно: ты можешь прозвучать где угодно. Имеющий уши да услышит. Это как Евангелие продолжает звучать, в каком бы контексте, эпохе, среде — где бы оно ни находилось — всегда и везде обнаружится хотя бы одно то самое откликающееся сердце.
— Дарья, а вам не кажется, что ваши песни так и понравились многим, потому что они являют собой очень мощную, убедительную антитезу всему, что происходит на музыкальной сцене в чартах?
— Вероятно, в нынешних реалиях стараться, переживать за качество, проработанность и правдивость — значит быть антитезой. Сегодня спеть песню о Боге — значит быть панком.
— Как вы попали в программу Radar от Spotify?
— Я думаю, чудеса происходят посредством естественного хода вещей — это сила, которая создает цепочку из простых, на первый взгляд, событий и обстоятельств.
Мне правда очень приятно получить эту поддержку. Я рада знать, что сегодня есть люди и площадки, готовые поддержать и рассказать о новых авторах из своей искренней симпатии.