Вопрос: «Если бы вы могли быть в любой группе мира, какую бы вы выбрали?»
Ответ: «Почему так сложно контролировать мешок цемента? Ты любишь свой цемент и ты ласкаешь его, и целуешь его, и утоляешь его жажду водой и попкорном. Но он начинает расти и расти, и прорывается сквозь все свои одежки, и становится слишком тяжелым, чтобы носить его с собой в школу. Поэтому ты психуешь, строишь такси и выбрасываешь его в море. Избавляешься от его негативной стороны».
Это отрывок из интервью Ли Скретча Перри журналу Grand Royal (было такое медиа у одноименного музыкального лейбла Beastie Boys). Вряд ли можно было выбрать более иллюстративную историю для его биографии: у Перри на все случаи жизни был заготовлен очень странный ответ. И, возможно, это как раз и позволило ему стать человеком, без которого современную поп-музыку невозможно представить.
Когда уроженца Ямайки Рейнфорда Хью Перри называют «отцом даба», это не сильное преувеличение. Да, Перри, возможно, не был первым, кто стал экспериментировать с инструментальными версиями ямайских хитов. Но именно он из этих экспериментов вывел нечто большее. Даб Перри — не просто эхо и реверберация, не просто дилей и путешествие по каналам, это ямайская земля, горячий воздух и ощущение ползучей революции. Не той, что сносит все на своем пути, а что медленно подтачивает основы, потом раз — и нет у тебя другой поп-музыки.
Перри был сумасбродом и деспотом, он зарывал в землю записи и делал яму с водой прямо в студии, он абсолютно безжалостно кромсал и переклеивал пленки, для него не так важна была песня, как был важен вайб, ею производимый. Действительно, сам Перри сольно не записал таких песен, что вы сами сейчас бы вспомнили за пару минут. Но зато точно узнаете саунд, ими порожденный. Это очень жаркая, очень размеренная при этом, как солнечный летний день в далекой-далекой стране, музыка, которая медленно, как в колыбельке, раскачивает вас и подталкивает вас к неспешным перемещениям. Сам Перри часто любил проверять песни в танце, в попытке словить вайб. Это раскачивающийся бас, это постоянно спотыкающийся и притормаживающий гитарный звук, это стрекочущие, как насекомые в зарослях, ударные, это реверберация, которая увеличивает пространство вокруг тебя во сто раз.
Это самое пространство не было исключительно авторским (при всем деспотизме Перри он создал продукт, идеальный для тщательного копирования). Он создал общественное пространство, где могла поселиться любая злободневная музыка, потому что только в нем она раскачивалась в должном ритме. Без даба Перри не было бы ни регги (тут прямое влияние — с тем же Бобом Марли он много и хорошо работал, пока они не разругались), ни хип-хопа, ни трип-хопа, ни джангла, ни драм-н-бейса и так далее вплоть до дабстепа нулевых-десятых — в общем, всей той музыки, где ритм был важнее слов, где атмосфера превалировала над инструментальными красотами, где звуковой ландшафт — это все. Он был одним из первых, кто в музыке осознал еще одно измерение — саунд. Мелодии, хуки, припевы — все это было не так важно, как поистине архитекторская работа со звуком. Перри не записывал песни, он строил дома, он рисовал ландшафты, он создавал пространство. И вот в это пространство он в итоге невольно поселил всю современную поп-музыку. Он много говорил о том, что хочет произвести революцию, но она как будто бы не случалась, а теперь оглянитесь и посмотрите — ну как мы без даба?
В семидесятые Перри сжег свою студию после расставания с женой и улетел в Швейцарию, но продолжал выступать (он бывал и в Москве) и записываться до самого конца. Со временем его новые работы уже перестали казаться чем‑то сногсшибательным и сокрушительным, но не потому что они были плохими — просто Перри уже все сказал, что мог, и просто напоминал своим раскатистым дабом, кто отец современного саунда. Зато много и сногсшибательно выступал: даже незадолго до смерти он устраивал такие лайвы, в которых жизни было больше, чем у большинства его последователей. Вечно странно одетый, с веселым блеском в глазах он будто бы забрасывал нас всех в космос, где, как он когда‑то говорил, лежат 20 из 24 его аудиодорожек. Теперь он отправился в космос навсегда. Перри умер в один день с выходом альбома другого сумасброда с пультом и микрофоном, «Donda» Канье Уэста, — и это тот случай, когда жизнь придумывает рифмы лучше любых поэтов.
Если бы вы могли быть в любой группе мира, какую бы выбрали? Никакую, Ли Скретч Перри нас всех уже определил в свою.
