Четыре год назад London Grammar играли на монреальском фестивале Osheaga. Его, как и проходившую в тот же уик-энд чикагскую «Лоллапалузу», нещадно поливали тропические ливни. Гремел гром, сверкали молнии, один за другим отменялись выступления — а потом непогода взяла тайм-аут, солистка London Grammar Ханна Рид затянула балладу «Hey Now», и настроение резко улучшилось.
Это был сымпровизированный, порядочно укороченный сет. Когда же дело дошло до песни «Metal & Dust», несколько тысяч насквозь промокших людей начали прыгать под вернувшимся в сопровождении солнца дождем, градус всеобщей эйфории грел жарче любого алкоголя. За 15 лет на Osheaga сыграли сотни артистов всех мастей и калибров, но 15 минут славы London Grammar я помню особенно отчетливо.
Через дюжину лет после основания группы может показаться, что для полного счастья ей не хватает именно этого: чьих-то (а в идеале — много чьих) отчетливых воспоминаний, впечатлений и ассоциаций. Будучи на виду с начала нулевых, London Grammar вроде бы добились многого: их дебютный альбом «If You Wait» стал в Великобритании дважды платиновым, их песня «Strong» выиграла престижную сонграйтерскую премию Айвора Новело, они номинировались на Brit Awards и записывались с Disclosure и Flume. Но сложно избавиться от ощущения, что все эти годы они упрямо ускользали от большего внимания, которого они были достойны. London Grammar старательно реализовывали свой потенциал в тени более дерзких, более оригинальных, более раскрученных современников.
Это отчасти их вина: когда вышел «If You Wait», London Grammar много кому показались симпатичными, но немного вторичными конформистами. Их звучание — назовем его нео-трип-хопом — смахивало на мейнстримовый апгрейд идей The xx, а среди их первых хитов были не только «Hey Now» и «Metal & Dust», но и кавер-версия песни «Nightcall» из модного тогда кино «Драйв». Вторая, впечатлявшая куда больше пластинка «Truth Is a Beautiful Thing» довела до совершенства формулу «Hey Now». Она полна красивейших — богато спродюсированных, мощно спетых, просящихся в плейлисты приблизительно любого содержания — баллад, которых хватило на первое место в британском альбомном чарте, но не более того.
Лимбо, в котором застряли London Grammar, — между клубами и аренами, между солидной репутацией и обожанием критиков — выглядело слишком комфортным, чтобы углядеть в нем что‑то кроме проблем первого мира. Однако недавний профайл группы в NME пролил свет на целый ряд скрытых от широкой публики вещей. Во-первых, это чудовищная, всепобеждающая мизогиния, с которой постоянно приходится иметь дело Ханне. Как‑то раз ее не хотели пускать на собственный концерт. Еще ее представили тур-менеджеру группы как «грозную молодую женщину».
И это лишь верхушка айсберга, под которой прячутся систематические двойные стандарты, сексизм и объективация. Эффектная внешность Ханны, мягко говоря, бросается в глаза — и не каждый из смотрящих делает правильные выводы. Сама Рид предельно аккуратна в выражениях, пытаясь не жаловаться на истощение от гастролей, но известно, что она страдает тем же недугом (вызывающим хроническую костно-мышечную боль синдромом фибромиалгии), что и Леди Гага с Шинейд О’Коннор.
Наконец, по-своему кризисным оказался для Ханны второй альбом London Grammar «Truth Is A Beautiful Thing», после выхода которого она не всерьез и не надолго, но задумывалась о том, зачем это все. «Я люблю эту пластинку, — настаивает Рид в интервью тому же NME. — Но на ней я избегала каких‑либо рисков. Я действительно думала, что не гожусь для этой индустрии, и говорила Дэну с Дотом: „Я не хочу, чтобы это закончилось, но что‑то должно измениться“». Гитарист Дэн Ротман и мультиинструменталист Дот Мейджор согласились, и на смену традиционной для трио демократии пришла пора матриархата: Ханна взяла на себя основную роль в сочинении новых песен и стала отвечать за визуальную эстетику группы.
Необходимо сказать, что с ее стороны это как минимум смело. У London Grammar немало достоинств, но сильные тексты никогда не были одним из них: на первых двух альбомах им объективно недоставало либо выразительности, либо индивидуальности. (Возможно, поэтому они так любят — и умеют — исполнять каверы, будь то «Wicked Game» Криса Айзека, «Bitter Sweet Symphony» The Verve или уже упомянутую «Nightcall» Kavinsky.) Так вот, на «Californian Soil» Рид не прикрывается нейтральными фразами и не отвлекается на чужую лирику, как минимум пытаясь сказать что‑то новое и личное на тему токсичных отношений (да еще и — опять-таки впервые — не стесняясь непечатных выражений), поиске себя и, куда без этого, женском опыте в мужской индустрии.
«Самой странной частью музыкального бизнеса» называет Ханна все еще острый дефицит женщин-продюсеров, и «Californian Soil» подтверждает правило: среди его продюсеров — соавторы успехов Alt-J (Чарли Эндрю) и проклятой «Shape of You» (Стив Мак). У первого все выходит лучше: титульный трек талантливо наживается на мелодии «Teardrop» Massive Attack, а финальная «America» спорит по части элегичности с сочинениями Mazzy Star и Ланы Дель Рей. Второй в своем репертуаре: любая песня для него — это гвоздь, и хотя сингл «How Does It Feel» он вбивает в память так же успешно, как шлягеры Эда Ширана или там Пинк, изящному почерку London Grammar он идет не на все сто.
Пожалуй, эффективнее всех сработал электронщик Джордж Фитцджеральд, ответственный за звучание еще одного сингла «Baby It’s You», возвращающего London Grammar на территорию все той же «Metal & Dust». Только если там пелось о медленном крахе отношений, то в «Baby It’s You» — о том, каково «быть на фестивале и быть влюбленной». Песни вроде этой идеально иллюстрируют звучащую в интервью с музыкантами и в других рецензиях мысль о том, что «Californian Soil» — самая жизнеутверждающая и духоподъемная запись London Grammar — что, в общем, правда, но не вся.
London Grammar слишком одаренные сонграйтеры, а Рид — чересчур крутая вокалистка, чтобы просто удариться в эйфорический поп. Альбом начинается с «Intro», где дюжие вокализы Ханны соседствуют с олдскульным хрустом воображаемого (в стриминге) или всамделишного винила, и это очень похоже на первую главу программного заявления. Во-первых, звучание London Grammar по-прежнему опирается на надежный фундамент, каковым является могучий, накачанный классическим образованием голос Рид. А, во-вторых, при всей его (напускной) скромности и (консенсусной) вторичности трио метит не в цайтгайст, а в вечность — под пышный аккомпанемент оркестра и с мелодиями на века. А если при этом получится поставить на уши несколько истосковавшихся по катарсисам фестивалей, то это будет бонус.
