«Я — ненастоящий музыкант»: Илья Лагутенко — о карьере, стримингах и трендах

Все вокруг меня способствовало тому, чтобы желания заниматься музыкой и интересоваться ей не появилось вообще. Кроме записей, которые были дома, причем совершенно случайных: от Элвиса Пресли до оркестра Поля Мориа, от Высоцкого до Джона Леннона. Почему эти записи присутствовали у моих родителей? Я не знаю. Более того, они сами не знали.

Я до сих пор помню, что в детстве у меня была кассета рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда», но только, по-моему, вторая часть, а не первая. Кто такой Иисус Христос и почему он суперзвезда, меня вообще не волновало. Я принципиально как советский пионер, взращенный атеист, не знал, что это такое. Но сама идея рок-оперы меня настолько увлекла, что мы в составе так называемой рок-группы с моим соседом по лестничной площадке решили: будем записывать рок-оперу, ни больше ни меньше!

При этом мы не умели играть ни на одном музыкальном инструменте, не знали, как сочинять песни. За один день мы записали целое полотно. Как сейчас помню: марсоход улетал на Марс, там он встречал марсиан. Они вели какие‑то легкие конфликты, разрешали их и возвращались за землянами.

Мы вылавливали крупицы информации — в прессе, между строк. Помню, была разгромная статья про группу Kiss, которая не только исполняет песни, но еще рыгается огнем. Я встречал единомышленников, но это все какие‑то рок-клубные движения. Поверьте, в моем родном городе Владивостоке рок-музыка не была поголовным массовым увлечением: этим занимался десяток-другой человек. То же самое, что сейчас какой‑нибудь обычный аккаунт в соцсети, где у вас будет 10–50 ваших честных ненакрученных последователей, которые реально будут разделять ваши мысли: близкие, друзья и так далее. Все работало исключительно на поддержке сочувствующих или людей, которым просто нравилось: ой, давайте я тоже с вами поиграю на гитаре.

Может быть, поэтому я всегда говорю, что песни, которые я писал в 13 лет и в 27 — когда группу «Мумий Тролль» более-менее все-таки узнали в стране, — особо ничем не отличались. Старые песни сейчас можно послушать: вы поймете, что песни те же самые, только чуть-чуть по-другому записаны. (Смеется.)

Почему тогда никто на нас не обратил внимание, а потом обратили? Я не знаю.

Идея резиденции возникла давно. Она связана с деятельностью Дэвида МакФадьена, который для узкой прослойки интересующихся музыкой создал ресурс Far from Moscow, где он многие годы собирает буквально всю независимую музыку постсоветского пространства.

Мы пытались с ним делать в свое время фестиваль Far from Moscow с базой в Университете в Лос-Анджелесе. Мы делали мероприятия, чтобы представлять местной публике русскоязычную сцену. Эти события всегда наталкивались на отсутствие даже не финансирования, а нашего понимания того, как эти идеи двигать в массы.

Таким образом мы эволюционировали в идею, скажем так, писательских резиденций и двигались в этом направлении. Это позволило нам сформировать такую программу, где людей будут не только, скажем так, менторить и учить. Мы сделали программу из трех частей. Первая часть — обучающая («Cонграйтинг»): умные дяди-тети с опытом в музыкальном бизнесе будут рассказывать о том, как делать песни. Вторая часть, совместная с университетом UCLA, — образовательная («Маркетинг»). Она больше будет интересна людям от менеджмента, тем, кто управляет административными процессами. Третий этап нашей резиденции, возможно, самый интересный для музыкантов — это «Синхронизация». То есть размещение ваших музыкальных произведений в рекламе, кино и так далее, что сейчас является важной частью монетизации творчества, особенно для студийных музыкантов, которые не особо увлечены турами вообще.

Я не буду развеивать никаких претензий. Единственное скажу: то время, которое вы смотрели в потолок (а, поверьте, два часа в неделю — это не много для самообразования), лучше было все-таки потратить на то, чтобы послушать умные мысли, они бы вам пригодились.

Более того, в данном случае это не только умные мысли, это опять же еще и непосредственная работа, умение работать с другими людьми, который все равно так или иначе пригодится вам.

Знаете, многие не могут сработаться даже в студии с людьми из одного двора, поэтому такая работа уже большой челлендж для них. А теперь попробуйте поработать с людьми, которые со двора на другом континенте! Я убежден, что именно взаимопонимание артиста, звукорежиссера, музыканта, певцов, поэтов дает те результаты, которые живут с нами, которые мы слушаем долгие-долгие годы.

У меня есть, кстати, еще одно замечание к вашему комментарию: засветиться и стать популярным гораздо проще, чем остаться в своем любимом деле на многие десятки лет.

Не скрываю: я — музыкант ненастоящий, до сих пор на музыкальных инструментах толком не научился играть, и группу «Мумий Тролль» я создавал просто как свой ответ слушателям, меломанам. То есть передо мной были группы. Где‑то мне нравились песни, но мне не нравилось, как люди выглядят. Где‑то нравилось, как музыканты выглядят, но им не хватало песен, ради которых я с удовольствием ходил бы на концерт. На некоторых музыкантов я не ходил, потому что я на них физически не мог попасть — условно, в советских реалиях, с закрытыми границами. Может, там где‑то и выступает ваша любимая группа, но вы просто не можете попасть туда.

Наверное, где‑то было мое объяснение: теперь, когда вы поняли, что группа из ниоткуда, из Владивостока, действительно может привлечь ваше внимание, наверное, это откроет дорогу другим музыкантам. Потому что все поймут: ах вот оно, оказывается, как все просто! Это не история столичных культовых стильных групп, это не история какого‑нибудь «Ласкового мая» или «Комбинации», эксплуатирующих специальные жанры, — это совершенно другое! Пожалуйста, ворота открыты, добро пожаловать!

Но вышло так, что «добро пожаловать» особо не случилось, до сих пор так называемая независимая музыкальная сцена не может шагнуть выше. За последние пару десятилетий немного примеров большого успеха на российской независимой сцене, чтобы раздвинуть эти рамки. А мне хотелось бы.

Я решил для себя сделать такую группу, где бы мне все нравилось. Где мне бы нравился стиль, песни, потому что я как бы управлял направлением этого стиля, играл эти песни на сцене с друзьями. Где я бы участвовал в этой группе и был готов поделиться [ее музыкой] со своими друзьями: да, нас не так много, но есть готовность что‑то создать…

Опять же, когда случилась громадная — как хотите, так и называйте — популярность «Мумий Тролля», я всегда думал: а что же в этом такого специального и специфического? Куда вы смотрели 15 лет до этого?

Сейчас ты можешь протянуть руку в любую точку планеты и исследовать все там благодаря стриминговым сервисам. «Ну что у нас сегодня? Поговорим об Аргентине, например?» — и ты пускаешься в это путешествие. Но, конечно, объем этой информации невозможно постичь. Что говорить о других странах: даже российский музыкальный ландшафт сегодня — это совершенно новый мир. Это сродни какой‑то компьютерной игре, где открываются новые уровни для тебя. Ты туда попадаешь — и там, оказывается, столько людей с незнакомыми тебе фамилиями, у которых нет никакой истории. При этом в соцсетях у них миллионы слушателей. Это, безусловно, очень интересно. Это раскрывает тебе глаза на мир и границы понимания того, что происходит, но, с другой стороны, запутывает.

Ты понимаешь, что у тебя под боком столько интересной информации, в том числе музыкальной, — и как нам с этим разбираться? И зачем нам с этим разбираться? Да и нужно ли с этим разбираться? Вот тут возникает, конечно, очень много вопросов. С одной стороны, мне как человеку, который глубоко зарылся в эту музыкальную индустрию, нравится находить интересные моменты, которые меня вдохновляют.

Но я думаю, что можно и как‑то просчитывать условные тренды, популярность того или иного стиля, чтобы выстраивать карьеру. При этом мы всегда держим в уме: где тот следующий большой артист, который сможет нас всех заинтересовать? Где этот следующий Элвис Пресли, Майкл Джексон?

Произошло большое изменение в привычках потребления. Сейчас стоит сложная задача: а насколько ты доверяешь этому алгоритму, который выбирает музыку для тебя? То есть, с одной стороны, базируясь на том, что ты слушаешь, стриминги могут тебе подкидывать какие‑то советы. С другой стороны, я для себя понимаю: мне не нужно, чтобы они мне подкидывали советы, базируясь на той музыке, которую я слушаю!

Я хочу для себя узнавать что‑то новое — а вот как машина узнает, что нового подкинуть Илье Лагутенко, чтобы ему понравилось и эта музыка стала еще одним его другом по жизни?

Заставь меня написать такой алгоритм — я не пойму, по каким принципам вообще мне нравится та или иная музыка. Поэтому я становлюсь каким‑то гибридным слушателем. У меня есть музыка последних десятилетий, с которой я рос, она стала мне близкой. С другой стороны, есть музыка, которую я в свое время для себя не открыл, а теперь могу — это какая‑то нишевая музыка, не знаю, скандинавский прог-рок 80-х годов, японская эмбиент-музыка 70-х.

Плюс, конечно, новая музыка — это мой спортивный интерес: а что же сейчас происходит?

Если просто и в двух словах, то, наверное, почивать на собственных лаврах долго не получится. Какого бы маленького или большого успеха вы ни достигли сегодня, то, что он будет с вами завтра, абсолютно не факт. И не потому, что вы сделали что‑то хуже, а просто потому, что все вокруг вас меняется. Если вы теряете интерес к тому, что вы лично делаете, то лучше это действительно сразу выкинуть в мусорное ведро и пойти заниматься тем, что вас интересует на данный момент. И наоборот: если все-таки что‑то не получается, а вас это интересует, делайте!

Учите гаммы! Учите гаммы! Мне, конечно, нравятся все новые технологии воспроизведения музыки, я понимаю, насколько все шагнуло вперед и помогло бы мне на старте музицирования чуть ли не сорок лет назад… Но гаммы я недоучил. (Смеется.)

Если вы — молодой музыкант или продюсер, то у вас есть возможность отправить заявку для участия в PSV Bootcamp. Прием заявок заканчивается 20 февраля.