—Есть такая точка зрения, что прямо сейчас английская клубная музыка переживает невиданный подъем. Что вы об этом думаете?
— Сто процентов — наступила вторая золотая эра этой музыки. И знаете, что в этом смешного? Я настолько стар, что застал и первую — ту, из-за которой я стал диджеем.
Я не думаю, что с тех пор, как закончились 90-е, было время, когда клубная культура была более здоровой. Почему это произошло? У меня нет простого ответа. Но если вы наблюдаете за музыкой достаточно долго, то должны были заметить, что каждые семь лет вкусы людей смещаются от танцевальной электронной музыки к гитарным группам и обратно.
Кроме того, есть 20-летний цикл. Если помните, в 80-е все активно старались забыть про 70-е и одевались в духе «свингующего Лондона» 60-х. В 90-е, если у тебя была запись с драм-машиной из 80-х, то это считалось ужасным — нужно было семплировать живые барабаны и старый соул, как это делали Пит Рок и DJ Premier. А рядом расцветали эйсид-джаз и рейр-грув, которые в моем понимании являются музыкой 70-х. В нулевые внезапно весь Ист-Лондон начал одеваться, словно на дворе 1985-й: длинные волосы и все остальное.
В музыке и в моде существует одна и та же закономерность — вкусы предыдущего десятилетия кажутся ужасными, а вкусы позапрошлого — совершенными. Поэтому прямо сейчас танцевальная музыка в тренде. Моя мама знает, кто такие Disclosure. Понимаете? Они прорвались даже на такой уровень. Популярные радиостанции и мейнстрим-медиа реагируют на происходящее, потому что это их работа. Но, поверьте мне, как только этот массовый вкус качнется обратно, как только на фестивалях захотят видеть не диджеев, которые стоят за CD-проигрывателями на украшенной светодиодами сцене и машут руками, а обычные гитарные группы, внимание СМИ немедленно переместится обратно.
Но танцевальная музыка не умрет, а те, кто ею занимался, будут заниматься ею дальше. Сейчас у этой сцены невероятно здоровая экономика и большая поддержка. Еще одна важная вещь — интернет полностью изменил то, как люди взаимодействуют с музыкой. Слушатели практически в любой точке Земли теперь могут получать новый продукт практически немедленно после его выпуска. Словом, нам очень повезло жить в такое время. Да, оно позволило поднять голову монстрам вроде EDM-фестивалей, явлениям, которые никак не связаны с клубной культурой. Но и в этом можно найти что-то хорошее, потому что в их лице появилось нечто совершенно другое, чего не было раньше.
— Насколько я понимаю, BBC — государственная компания. Зачем государству тратить деньги на пропаганду андеграундной музыки вроде той, что звучит в вашем шоу? Для моей страны это удивительное положение дел.
— BBC уникально в том смысле, что это общественная служба, которую финансируют люди. Каждый человек, купивший телевизор, оплачивает ТВ-лицензию — из этих денег финансируется BBC. Ну и то, что удивительно для одних, для других может являться привычным делом, если ты с этим вырос. С моего рождения BBC было местом, где ты узнаешь, что в мире произошло что-то важное. Мое поколение знало — если хочешь услышать непредвзятый объективный отчет, то тебе на BBC.
То, что это общественная компания, позволяет им заниматься вещами, о которых вы говорите: проводить крупный музыкальный фестиваль, который отвечает вкусам людей, или иметь таких ведущих, как Джон Пил, которому хватало смелости в десять вечера ставить в эфир все, что ему вздумается.
Если ты занимаешься радио, если ты представляешь клубную сцену, то твой внутренний компас будет вести тебя на BBC Radio 1 и BBC 1Xtra. Я всегда этого хотел и счастлив быть тут.
— Сколько времени вы там работаете?
— В 2002-м я помогал запускать 1Xtra, я помогал производить и продюсировать часть контента для этой станции на раннем этапе. Плюс я был ведущим на 1Xtra с 2002-го по 2010-й, а последние 6 лет я работаю на Radio 1.
— Ваше шоу появилось на Radio 1 в слоте, освободившемся после ухода Мэри Энн Хоббс — ведущей, очень сильно повлиявшей на развитие всей дабстеп-сцены. Вы чувствовали в связи с этим особую ответственность?
— И да и нет. Я чувствовал определенную ответственность, потому что я знал, что она делала для новой музыки. Но я знал и что я делал для новой музыки. Мы были первыми, кто ставил на радио Джеймса Блейка — я на 1Xtra, она на Radio 1. Мы были первыми, кто поддержал на радио лейблы Hessle Audio и DMZ. Но я никогда не был дабстеп-диджеем. Просто в этом жанре была музыка Mala, Coki, Skream и других людей, которых я хорошо знаю и очень уважаю, — вот она и появлялась в моих сетах. И не было смысла давать мне эфир, если бы BBC хотело шоу о дабстепе. Да, я чувствую ответственность за то, чтобы продолжать поддерживать и продвигать новых экспериментальных электронных артистов. Именно этим я и занимался.
— В чем причина того, что дабстеп довольно стремительно ушел с радаров?
— Давайте вспомним джангл и драм-н-бейс. Причина, почему эта музыка так долго распространялась по миру, состояла в том, что это было до интернета. Долгое время джангл не был интернациональной музыкой — он был английским. Я помню, как участники лейбла Metalheadz узнали, что в Нью-Йорке тоже пишут драм-н-бейс, и их реакция была довольно снобской. Потом-то, конечно, все изменилось, и большую часть лучшего драм-н-бейса стали писать по всему миру. А естественный цикл жизни дабстеп-сцены (рождение — популярность — застой — смерть) оказался ускорен из-за интернета.
Это далеко не первый такой случай в истории музыки. Рок-н-ролл придумали люди, которые не имели ничего общего с Миком Джаггером, но они его захватили и сделали свою версию. Или джангл — это музыка кварталов, музыка улиц, музыка рабочего класса любого цвета и стиля. У него есть корни в соуле, в карибской музыке, в регги, в дансхолле. Он стал популярен — а когда что-то становится популярным, жанр остается лишь в качестве рамки, и ты сам выбираешь, какую картину в нее вставить. В итоге драм-н-бейс стали делать люди без бэкграунда, которые быстро превратили его в электронный хеви-метал.
То же случилось и с дабстепом. Когда Mala играл на первых вечеринках DMZ в старой церкви в Брикстоне, это была очень медитативная музыка, содержавшая в себе глубокое физическое переживание. Но когда жанр подстроился под большие залы клубов, стал очень фестивальным и очень хеви-метал, то он превратился в нечто совершенно иное. Сейчас, например, довольно сложно объяснить американцам, чем дабстеп был в начале. Потому что для них дабстеп — это…
— Скриллекс?
— Да! На самом деле я не имею ничего против Скриллекса — он один из самых приятных людей в музыкальной индустрии и он-то знает, чем был дабстеп.
Но я склонен думать, что когда у тебя кончаются идеи, то пора заняться чем-то другим. Вся лучшая британская музыка появилась как экспериментальная. Джангл и ранний драм-н-бейс бурлили новыми идеями. Представьте ситуацию — кто-то дал людям три краски: amen break, apache break и, не знаю, еще какой-нибудь олдскульный брейк. И сказал — иди рисуй. У всех были три одинаковые краски, но с их помощью были нарисованы выдающиеся по своему разнообразию картины. Но когда ты рисуешь ими много лет…
— Как интернет влияет на ваше радиошоу? Новые песни сегодня сразу появляются в интернете — означает ли это, что в эфире теперь должно звучать больше эксклюзивов, неизданных записей?
— 95 процентов людей слушает мои эфиры через интернет. Для меня это критически важно, потому что именно это сделало меня известным во всем мире, а не только в Англии. И быть услышанным в Токио и Сан-Франциско для меня не менее важно, чем в Лондоне.
Что касается эксклюзивов… Когда-то я мог играть треки за полгода, за год до их релиза. Это культура дабплейтов, ей много лет. Правда, сейчас она уходит — люди боятся, что слушатели сделают радио-рип и немедленно выложат в интернет. У меня сложились хорошие взаимоотношения со множеством артистов. Иногда я слушаю другие шоу и слышу: «Эксклюзив!» (Пожимает плечами.) Не знаю, половина моего шоу — это эксклюзивы.
— С чем связано нынешнее активное проникновении английского клубного андеграунда в американский мейнстрим? Хадсон Мохоук пишет музыку для Канье Уэста, Дрейк и Рианна используют инструментал Джейми xx или сотрудничают с Самфой, Скепта выходит на совершенно другой уровень признания — и это только немногие из примеров.
— Можно сказать, что ради этого я и жил. Ну и я помог произойти некоторым из вещей, о которых вы говорите. Немного помог.
Представьте себе 14-летнюю девочку в супермаркете в Милуоки. Вы бы предпочли, чтобы она слушала песню, которую спродюсировал евротрансовый диджей или чтобы она слушала Самфу, Хадсона Мохоука, Джейми xx? Я это говорю без какого-то снобизма, а, наоборот, с большим уважением к слушателю. Которое выражается в том, чтобы позволять расти уровню его вкуса и знакомить молодежь с чем-то новым и прекрасным. Многие думают, что люди слушают дерьмовую музыку, потому что они идиоты. На самом деле они просто выбирают из предоставленных им опций. И если ты не жил в классном городе Нью-Йорке, Москве или Лондоне, то твои опции, скорее всего, были ограничены тем, что звучало на радио и лежало в местном магазине.
Вообще я много думаю о том, что все медиа, рекорд-лейблы, фестивали за последние 40 лет последовательно недооценивали вкус своей аудитории. И сейчас происходит нечто вроде возмездия: интернет дал людям неограниченный доступ к музыке. В этих новых условиях Рианна может записать такой смелый трек, как «James Joint», или сотрудничать с Джейми xx, Дрейк работает с Самфой, а Канье — Канье вообще может позволить себе абсолютно все.
— Расскажите, как ваше имя появилось в списке продюсеров предпоследнего альбома Канье Уэста «Yeezus».
— Я сотрудничаю c Канье и его агентством DONDA с 2011-го. Впервые — когда записывался альбом «Watch the Throne». Он отправился с этой программой на гастроли, и мне посчастливилось поехать с ним в тур, так что я посмотрел это шоу, наверное, раз 15.
Я познакомил его с Хадсоном Мохоуком и его записями. Я делал дополнительный продакшен в треке «On Side» на альбоме «Yeezus» и был креативным консультантом этого альбома. Я был креативным консультантом следующего альбома «The Life of Pablo» и занимался копродакшеном в треке «Fade». И, насколько я понимаю, ему нравится мое радиошоу.
В творческом смысле работа с ним — это одна из наиболее вдохновляющих вещей, которыми я когда-либо занимался. Я не собираюсь вдаваться в подробности, потому что творческий процесс — личная территория. Но это творческий процесс высочайшего уровня, где нет границ, где выслушиваются все предложения, а единственное, что важно, — это лучшая идея. Лучшая идея побеждает.