— Сразу спрошу о названии: как было придумано заглавие «Мы есть»? При том что на альбоме присутствует песня «Ты есть», в название все равно вынесено местоимение «мы» — почему?
Галла Гинтовт (гитара): Мы долго думали, какая тема — ведущая на альбоме и могла бы объединить эти песни. Мы все пишем тексты, и из‑за этого альбом получился очень разный, в нем затронуто много личных для каждой из участниц тем.
В итоге мы поняли, что разность того, какие мы есть, все это и объединяет. Также нам хотелось показать в названии, что все то, о чем мы на альбоме говорим, имеет право и должно существовать: и какие‑то личные истории, через которые каждая из нас прошла, и страхи, и боли, и надежды. Мы принимаем друг друга и то, что в нас есть.
Надя Самодурова (барабаны, бэк-вокал): Для меня [такое название] еще связано с тем, что несколько песен на альбоме посвящены умершим близким. Хоть они и умерли, они все равно остаются среди нас, живут в наших песнях.
Алина Евсеева (вокал, флейта, синтезатор): Песня «Ты есть» посвящена моему старшему брату, который погиб семь лет назад. Для меня это история про то, что мне хочется верить, что человек существует даже после смерти. В песне как раз есть такая строчка: «Мне лишь бы знать, где‑то ты есть, ты не пропал».
Еще когда мы обсуждали название альбома, мы в том числе говорили, что хочется соединять все названия песен с ним: «Мы есть нож», «Мы есть амок» и так далее. То есть все те лирические герои, которые представлены в песнях, — отражения и продолжение нас. И те люди, которых с нами больше нет, — то, о чем говорила Надя, — тоже продолжение нас, они с нами, просто в каком‑то другом состоянии и качестве.
— Можно ли в таком случае сказать, что тема памяти, прошлого и отношений с ними — один из лейтмотивов альбома?
Евсеева: Безусловно.
Гинтовт: А мне кажется, что это было скорее центральной темой нашего предыдущего мини-альбома.
Аня Москвитина (бас): Думаю, что тут это работает в том смысле, что на «Мы есть» мы затрагиваем какие‑то самые личные, сокровенные темы, на которые непросто говорить даже с близкими. И это правда очень серьезная часть нашей жизни…
Евсеева: …и те личные переживания, через которые мы прошли, создали наши личности, сделали нас теми, кто мы есть. Поэтому то, что есть в этих песнях, формирует представление о нас в настоящем.
— В последнее время многие художники (музыканты, писатели, актеры) говорят о творчестве как терапии. То есть люди пишут книги, записывают песни и альбомы и так далее в качестве такой работы, разговора с собой. В работе над «Мы есть» было терапевтическое? И если да, то что каждая из вас вынесла для себя из этого опыта?
Самодурова: Для меня это точно была терапия. Песня «Звездочка» вообще скорее про психоанализ. Она о том, как я смогла справиться с душевными переживаниями. Песня стала как бы результатом этого анализа, разговора с самой собой. И мне кажется, что девочки пережили со своими песнями, своими текстами примерно то же самое.
Москвитина: Надя абсолютно права.
Евсеева: Я бы назвала терапией весь процесс работы над этим материалом — те несколько долгих лет, что мы готовили этот альбом. За это время, пытаясь сформулировать какие‑то мысли, создать тексты и музыкальную партитуру, найти точки соприкосновения между нами как участницами группы, мы нашли какие‑то общие для нас ценности, которые мы разделяем, определили личные взгляды, которые хотим проводить через свои песни, разговор друг с другом.
Гинтовт: Мне лично сложно выделить именно терапевтический эффект, потому что, на мой взгляд, невозможно или просто не нужно делать то, что тебя не волнует, не занимает в данный момент. Не знаю, насколько для меня это что‑то решило, но мне важно было проговорить, спеть эти истории, то, что произошло за эти годы.
— Вы в каком‑то интервью говорили, что «Мы есть» создавался два с половиной года…
Москвитина: …если брать за точку отсчета появление первых песен для него, то даже больше…
— То есть это ваш альбом-долгострой, самый затратный по времени пока. Почему так вышло? Что так долго не позволяло его собрать?
Самодурова: Альбом был готов в декабре прошлого года, но так как мы подписались в начале 2020-го на европейский лейбл (Glitterbeat Records. — Прим. «Афиша Daily»), дополнительное время заняли взаимодействие с ним, подготовка промо и так далее. По большому счету на подготовку к релизу ушел целый год. При этом я, к примеру, не воспринимаю эту задержку как что‑то негативное, даже наоборот: это был важный и ценный опыт.
Гинтовт: И трудоемкая работа. После подписания контракта мы снимали клип, снимали обложку, работали над сведением и так далее — и все это было тщательно, выверенно, подробно. В большей степени, чем предыдущие наши работы, «Мы есть» потребовал вложения огромного количества человеческих ресурсов. Мы буквально поработали с таким количеством людей…
Самодурова: …и продолжаем работать. Прямо сейчас, например, мы снимаем клип на «Звездочку», и у нас появилась девушка-продюсер, которая координирует все действия и добавляет все новых и новых людей в чат, многих из которых я не знаю: получается уже огромная команда. С обложкой альбома было так же.
У нас есть классная продюсер и фотограф, с которой мы работаем, Наташа Чарова, и она рассказывала, что на съемках обложки происходило нечто удивительное: собралось, не знаю, двадцать человек, и все они работали над общим делом согласованно, слаженно, будто какая‑то магия случилась между людьми.
Возвращаясь к вопросу о времени: еще в процесс написания альбома вмешивались личные обстоятельства. Например, Глаша была беременна, и мы не могли какое‑то время вместе работать над песнями. Нам приходилось что‑то писать втроем, отправлять ей, Глаша придумывала отдельно гитарные партии и так далее. Мы работали на нескольких студиях сразу, когда писались, хотели попробовать разные возможности, чтобы для каждой песни найти уникальное звучание. Так в принципе и получилось: все песни звучат по-разному. И мне нравится, что этот альбом передает уникальность не только нас как группы и четырех разных личностей, но и песен, в звуке это слышно.
— При этом в итоге он звучит цельным. Как вы нашли эти точки соприкосновения между песнями и внутри группы? Как смонтировали материал для «Мы есть» в единое целое?
Гинтовт: Для меня это долго оставалось большим вопросом — как мы все соединим. С точки зрения что музыки, что смыслов. До последнего было непонятно, сложится ли оно.
Самодурова: Это была тяжелая, в том числе психологическая, работа. Мы много работали, разговаривали, пытались понять друг друга, выяснить, что мы думаем о группе, о своем месте в ней, о том, чего мы хотим. Мы поняли, как важно слушать и слышать друг друга.
Москвитина: Наверное, на это еще повлияло то, что в продолжение этих лет мы много времени проводили вместе. В турах, на фестивалях, репетициях мы научились взаимодействовать, уважать границы и желания друг друга.
Самодурова: Да, у таких, казалось бы, разных песен, как, например, «Звездочка», текст к которой написан мной, и «Беглец», текст к которому написала Алина, нашлось что‑то общее.
Мы с Алиной как раз говорили недавно о том, что многие истории на альбоме — в том числе про то, как важно поддерживать друг друга, наблюдать, видеть и в себе и в других какие‑то тревожные звонки, вовремя обратить внимание на человека рядом, на то, что его что‑то мучает, и по возможности помочь ему. Про то, как важно беречь друг друга.
— Как состоялось ваше знакомство с лейблом Glitterbeat?
Москвитина: Они заметили нас на шоукейс-фестивале Ment в Словении, связались с нашим агентом в Европе Наташей Подабед и сказали, что, если мы готовим какой‑то релиз, им было бы интересно послушать какой‑то черновик, демки и дальше уже обсудить что‑то. Наше выступление в Любляне было, страшно подумать, в 2017 или 2018 году — получается, так долго мы шли к релизу с ними.
— Какой была ваша первая реакция на интерес к вашей музыке со стороны пусть и нишевого, но европейского лейбла?
Москвитина: Конечно, мы были крайне удивлены и одновременно польщены.
Евсеева: Мы до сих пор каждый раз радуемся таким новостям, шлем друг другу в чат что‑то типа: «А-а-а-а-а-а-а! Нас позвали в Англию!»
— Это кажется нереальным?
Гинтовт: Ну да, есть такое. До конца не верится, что эта реальность касается нас.
Самодурова: Стоит отдельно сказать про Glitterbeat. Это уникальный лейбл, у них очень маленькая команда — человек пять, — и они большое количество времени посвящают каждому артисту, тщательно отбирают релизы и работают с тобой не столько как с артистом, сколько как с членом семьи. Это история не только про деньги. Они верят в нас, в наше будущее, в нашу музыку. И это поддерживает больше всего, на самом деле. Мне кажется, что в российской музыкальной индустрии с этим большая проблема.
— У вас нет ощущения при этом, что российская независимая сцена как будто несколько зависит от «достижений» на Западе? Что выступить на шоукейс-фестивале, проехать с туром по Европе или стать подписантом на европейском лейбле — это такой шильдик, ачивка для исполнителя, без которого его будто не существует до некоторых пор здесь или он не заслуживает к себе внимания? Что через выступления и контракты там как‑то по инерции валидируется творчество?
Самодурова: Понимаю, о чем ты, и это действительно есть, и бывает немного обидно осознавать, что нашу группу, к примеру, те же медиа стали больше замечать, когда мы подписались на европейский лейбл. Вроде не написать о таком нельзя — признание и все такое. Но мы ведь много работали и выступали — и выпускали классные песни и до этого.
Вместе с тем не может не радовать, что ситуации, когда российские группы бездумно копируют западные, чтобы зацепиться где‑то там, а у нас о них почти не знают или они не так популярны в России, — такие ситуации уходят в прошлое. Группы и правда начинают больше думать о своем посыле, творчестве, музыке, пишут песни на русском, у них больше веры в себя в том, что если ты искренен, то тебя услышат и поймут — и аудитория найдется.
Москвитина: При этом многое по-прежнему зависит от жанра, мне кажется. Наша музыка точно не для всех и каждого, это не масштабный стадионный рок. В то же время на Западе такого особо нет, поэтому, наверное, им интереснее писать об этом.
Самодурова: Согласна. И потом, я уверена в своей музыке и в том, что я делаю, и что я делаю все, чтобы моя музыка была услышана, состоялась и так далее. Дальше уже не моя зона ответственности, я не хочу лишний раз тратить на это ресурсы и эмоции.
Конечно, я буду только рада, если о нас узнает и нас услышит большее количество людей, но нужно понимать, как верно заметила Аня, что есть критерий жанровости. Вот есть замечательная самарская группа «Супруга», они играют метал и вряд ли, к сожалению, будут собирать стадионы в России, их музыка вообще не про это. Поэтому они, как и мы, в том числе ищут свою аудиторию на Западе, ориентируются на внешнюю историю, делают рассылки по лейблам или ищут менеджера там. Я думаю, надо искать интерес там, где он возможен.
— Какое главное впечатление вы вынесли из работы с лейблом? Вообще, что для вас органичнее — DIY-подход или взаимодействие с профессионалами?
Самодурова: Я люблю профессиональную работу, что, кстати, не отменяет DIY-составляющую: можно оставаться полностью независимым, но при этом делать все хорошо, качественно. У нас в Lucidvox даже на репетициях всегда заход на то, что это должно обрести какой‑то результат.
Когда я сейчас встречаюсь с молодыми артистами и они говорят мне: «Мы записали вчера альбом, а завтра хотим во «Вконтаче» выложить, даже на площадки никуда не заливать, не ждать, а просто кинуть в паблик», — я им говорю: «Ребята, вы что!» От того, что ты выложишь альбом через месяц, ничего не изменится, ты не потеряешь слушателей, но у тебя будет время лучше подготовиться, появиться сразу везде и так далее. Вообще, я поняла, что такие быстрые решения больше от незнания, в 80% случаев молодые группы так поступают по неопытности. Мы сами абсолютно так же учились на своих ошибках.
В этом плане круто, что индустрия развивается, появляются или становятся больше фестивали — «Боль» из андеграундного фестиваля превратилась в значимое событие, — проходят конференции, где ты можешь что‑то узнать, с кем‑то познакомиться, появляется больше менеджеров.
— Вернемся к альбому: еще одним лейтмотивом на нем стало детство…
Самодурова: «Звездочка», определенно. И, наверное, еще в песне «Север» есть про это…
Гинтовт: Ты вообще так говоришь, как будто мы сознательно хотели затронуть какие‑то темы. Но было скорее наоборот: эти темы были важны, и поэтому они зазвучали на альбоме.
— Понимаю, но интересно, почему вдруг возникли именно они. Вот детство, к примеру, для вас чем наиболее важно и ценно?
Самодурова: Думаю, детство однозначно важно для каждого. Оно влияет на всю последующую жизнь. Когда что‑то из детства осталось сломано, важно к этому обратиться и понять, какие паттерны твоего поведения эта поломка повлекла. Это что касается «Звездочки». А «Север» посвящена Глашиному сыну и опыту материнства, это уже другая история. Она лучше про это сама расскажет.
Гинтовт: Для меня вообще этот альбом хронологически связан с опытом материнства и с тем, как я все это пережила и переживаю.
Песня «Север» про то, как у меня появился ребенок, и про то, насколько это удивительно, когда буквально из ничего получается человек. Его могло бы и не быть, а он есть, и это так странно. Никогда, честно говоря, не думала об этом раньше, пока не столкнулась.
Самодурова: Еще песня «Тело» тоже об этом, о материнстве…
— Вы прямо опережаете мои вопросы. Тема телесности у вас тоже впервые зазвучала так явно и четко на этом альбоме. И даже в звуке — плотном, насыщенном — будто прослеживается этот мотив. «Тело», «Нож»… Почему эта тема стала для вас вдруг так важна?
Евсеева: Я тоже об этом как‑то не думала прежде, как вот Глаша говорит, а сейчас посмотрела на это со стороны… Когда ты делаешь песни, то, конечно, не закладываешь в музыку какие‑то концепции, идеи, просто делаешь. Тебя что‑то волнует, ты пишешь текст, и он превращается в музыку. И даже в песне «Ты есть» прослеживается тема телесности.
Гинтовт: Вот да, ты сейчас сказала про телесность, и я подумала, что это ведь тоже часть материнского опыта, когда у тебя появляется ребенок и ты наблюдаешь за тем даже, как маленький пока человек сталкивается со своим собственным телом впервые, познает его, свою физическую, физиологическую сущность и проходит этот путь…
И что вообще такое мы? Наше тело? Или нечто большее? Это интересно. А про музыку, что она стала более телесной… не знаю, не могу сказать, почему так получилось. Это как‑то не было задумано специально.
Самодурова: Дело в том, что до этого у нас от релиза к релизу записи в принципе становились лучше. Во-первых, мы стали в них больше вкладывать, в том числе денег. Во-вторых, мы нашли наконец своего звукорежиссера, это Паша Еремеев («Спасибо», USSSY. — Прим. «Афиши Daily»), и теперь мы примерно понимаем, как все устроено. Мы обрели необходимый опыт, чтобы в получать студии то, что хотим.
Все нам всегда говорили, что записи очень отличаются от того, как мы звучим вживую. Теперь мы можем передать этот вайб живого концерта на записи — не полностью, конечно, но приближенно. Я лично очень благодарна Паше: с ним у меня наконец получилось прописать барабаны так, как должно. Мне нравится, как эти песни в итоге звучат. Поэтому я всем советую найти своего звукорежиссера, с которым у вас установится эта связь, взаимопонимание. На лайвах его участие тоже крайне важно. Нам на концерте-открытии Moscow Music Week в «Агломерате» Паша строил звук, и многие потом отмечали, насколько у нас было мощное звучание и что вообще раньше такого звука в «Агло» не слышали.
Гинтовт: К сожалению, не у всех есть такая возможность в России — работать со своим звукорежиссером.
Самодурова: Да, но этому уделяется очень мало внимания, а это безумно важно.
— Раз уж мы затронули тему концертов: вы одна из немногих групп, которым удалось поиграть вживую в этом сезоне на относительно крупных площадках вроде того же открытия MMW или на фестивале Signal. Каково это — выступать в новой реальности?
Самодурова: Ты имеешь в виду онлайны или живые выступления в разгар пандемии?
— А и то и другое — ваши ощущения от того, что правила игры будто изменились. Более того, их толком никто не знает.
Гинтовт: Ну, на «Сигнале» вообще не ощущалась пандемическая история…
Москвитина: Да и на MMW тоже, по большому счету.
Самодурова: Мы играли на одном онлайн-фестивале — в поддержку клуба Powerhouse. И мне не особо понравилось. Я обожаю концерты, отдачу публики, атмосферу, мне это важно.
Более того, меня вся ситуация пугает, потому что, как мы уже обсудили, к нам есть определенный интерес на Западе и нас уже позвали на гастроли, а границы закрыты, и когда это все закончится, совершенно непонятно. Меня это очень страшит.
— А что самое страшное? Что проделанная работа пропадет, вы потеряете эту потенциальную точку роста и все придется выстраивать с начала?
Самодурова: Да, конечно. Но вместе с тем я понимаю, что усилия приложены не зря. У нас есть альбом, мы просто продолжим работать, писать песни, играть их. Все будет хорошо, если мы не опустим руки.
Евсеева: У меня тоже есть этот страх, что мы сейчас выпустим альбом, а презентация будет в онлайне, и результат не будет соответствовать тем ожиданиям, которые я закладываю, тому, что у нас в голове. Очень хочу, чтобы все получилось.
Самодурова: Добавлю оптимизма: мы не одни в этой ситуации. Мы все, музыканты, в одинаковом положении и вынуждены придумывать какие‑то новые ходы. Меня вдохновляет пример Кати Шилоносовой, которая выпустила новый альбом в разгар пандемии. Она просто продолжает работать: выпускать клипы, делать миксы, быть на слуху. Поэтому, думаю, как только откроются границы, Катю и будут везде звать и всюду приглашать. Так что важно не терять запал и продолжать делать свое дело.
