«Что‑то мне нездоровится», — сказал Джо Дассен, обедая в летнем ресторане «У Мишеля и Элиан» в Палиэте, и рухнул на пол.
Стоял август 1980 года. В столицу Таити Джо прибыл не в лучшем расположении духа и не в здравии: певца измучил развод со второй женой Кристин Дельво и разбирательства с уже бывшей супругой по поводу детей. Это в итоге и довело его в июле до второго инфаркта в жизни. Первый был в 1969 году. Во время обеда на Таити случился третий и последний — прибывшие медики забрали певца в госпиталь, но в машине сердце артиста остановилось окончательно.
Так завершилась жизнь и карьера главного человека французской эстрады 80-х и одного из самых главных зарубежных артистов в СССР. Эта карьера вместила в себя 13 альбомов и около тысячи песен, штук пять из которых вы совершенно точно где‑то слышали.
Уходящая натура Дассена заслужила всенародную любовь на десятилетия вперед на постсоветском пространстве. Этому есть свои причины.
Отец Джо, симпатизирующий левым режиссер, классик нуара Джулиус Дассен в конце 40-х был вынужден бежать из США во Францию, спасаясь от маккартизма — охоты на коммунистов в стране. А отец Джулиуса и дед Джо был евреем-одесситом, уехавшим в поисках счастья и заработка в Штаты — так связи Джо с Союзом казались еще прочнее, несмотря на царивший в семидесятые практически формализованный антисемитизм.
Впрочем, популярность Дассена в СССР обеспечила не правильная биография отца — как будто должна была, — а французский эстрадный патетический минор его песен, доведенный до абсолюта и оттого понятный русскому (читай советскому) уху. «L’Été indien», «Et si tu n'existais pas», «À toi» — тому подтверждение.
С одной стороны, это очень понятная эстрадная до мозга костей музыка, которая не выглядит инородным телом и будто не выделяется в типовом советском плейлисте 70-х и 80-х. С другой, эта музыка неизбежно предлагала нашему соотечественнику тех лет пленительный, загадочный и недоступный видеоряд хотя бы по заголовкам песен — «Елисейские поля», «Булочка с шоколадом», «Люксембургский сад».
Власти же ничего не имели против: в 1979 году Джо даже приглашали в Москву на открытие гостиницы «Космос», где он выступил на закрытом совместном концерте с Аллой Пугачевой, куда пригласили только номенклатурных работников. Увы, это выступление так и осталось единственным для Дассена в СССР — вне зависимости от того, как бы сложились его карьера и судьба, если бы не трагедия в Таити, можно совершенно точно утверждать, что Джо в Союзе — и уж тем более в пораженной ретродискотеками новой России — встретил бы переполненные залы.
Это одна сторона оценки наследия Дассена. Но есть и другая, где карьера Джо не оставила никакого следа, что называется, для культуры: ни включения в почетные списки, ни манифестов о величине фигуры, ни авторизации музыкальной критикой как институтом. Ничего. При этом передач и фильмов о Джо много: в них рассказывают в основном про его романы, страсть к курению и работе — и как все вышеперечисленное довело его до смерти. Но ничего про музыку.
Почему так получилось? В какой‑то степени это следствие данного артисту «зеленого света» в СССР — в конце 80-х, когда в страну хлынула новая музыка и резко стало все можно, Джо, как и других «разрешенных артистов» диапазоном от советских ВИА до какой‑нибудь группы Smokie, резко скинули с корабля современности по одной простой лишь логике: зачем Джо Дассен, если есть все остальное? Так память об артисте осталась сугубо сердечным уделом ностальгирующих и стареющих современников его эпохи.
При этом важно понимать: лишь изданная «Мелодией» в 1979 году пластинка «Поет Джо Дассен» с главными хитами певца долго оставалась единственным крупным официальным изданием в Союзе — остальная дискография Джо до Союза банально не дошла.
Это громадное упущение: 13 альбомов Дассена открывают Джо не только как «разрешенного» эстрадного шансонье в белом костюме с главными хитами, но как артиста богатой и интересной карьеры с огромным жанровым диапазоном.
Джо начинал в середине 60-х с фолка: пел и на родном английском (тут важно отметить, что артист родился в Бруклине и только в конце 40-х уехал с семьей в во Францию), и на ставшем родным французском, а дебютный альбом назвал «A New York». Главная претензия к его творчеству (тогдашнему — в особенности) — огромная страсть к кавер-версиям популярных песен — его же главное оружие: Джо присваивал чужие песни себе в самом лучшем смысле этого слова. Он затягивал их в сладострастный франкофонный плен и заставлять звучать абсолютно по-своему.
Так, «In the Early Morning Rain» (хит 60-х, который пел кто только не — от Элвиса до Пола Веллера) превратилась в «Dans la brume du matin» — тот самый видеоряд туристических чекпойнтов с Елисейскими полями, Эйфелевой башней и запахом французской булки тут появляется в голове сам собой, в явочном порядке. Брался Дассен и за классику — например, за прочтение джазовых и блюзовых стандартов «My Funny Valentine» и «St.James Infirmary Blues».
Главный творческий метод Джо на протяжении всей его карьеры — переводить на французский (и не только: главные хиты Джо пел на немецком и испанском языках) и присваивать себе не только песни, но и жанры. Например, семиминутная «Le jardin de Luxembourg» звучит как непризнанная классика прог-рока, «Regarde-toi» — пособие по тому, как осеннюю парижскую грусть привнести в диско, а балладе «L’albatros» обзавидовались бы британские меланхолики начала 00-х. Дассен и его сонграйтеры (сначала Жан-Мишель Рива и Франк Тома, а затем Клод Лемель и Пьер Деланоэ) ловко чувствовали смену эпох — и в каждой из них находили, что сказать.
Надо сказать, что на протяжении карьеры Джо менялись не только жанры, но и лирический герой певца.
В последние годы жизни Дассен потянулся к корням и запел кантри, заручившись поддержкой автора «Polk Salad Annie» Тома Джо Уайта — и преуспел если не коммерчески, но творчески на поле непривычной для себя мелодики. В последний год он пел в основном по-английски — как и в самом начале карьеры.
В последние годы Джо задумывал уйти со сцены — не хотел становиться стареющим шансонье. Он ушел в 41 в августе, не дотянув несколько недель до того самого утра бабьего лета.
