— Ну, каково это — делать музыку для главной игры года?
— Писать музыку для игры — особенный процесс. Да, я знаю, что наши песни использовали, скажем, в игре Tony Hawk или игре Doom. Но в этот раз мы писали песни прямо для игры. То есть одно дело — ты просто отдаешь какой‑то свой трек в игру, а тут создатели игры точно знают, что они хотят услышать там. Но это был очень крутой и креативный процесс.
— А что лично вас больше всего привлекло в Cyberpunk 2077?
— Скажем, мне понравилась идея, что Samurai были политической группой, такими бунтарями на полную ставку. Это очень хорошо сочеталось с тем, кем мы себя ощущали. И кроме того, нам был интересен вот этот челлендж: «Сможем ли мы написать музыку для игры с нуля? Сами? Под другим именем?»
— При этом вы делали музыку для игры не одни, а с Петром Адамчиком. Как был построен ваш коллективный творческий процесс?
— Петр замечательный. Он пришел уже с готовыми идеями. У него был набор риффов, которые были написаны специально под нас. [Чтобы записать песни], он приехал на студию в Стокгольме и встретился с Крисом [Стейном] и Давидом [Сандстремом]. Вместе они сделали основную часть записи: гитары, ударные и прочее. Потом они прислали мне демозаписи песен, и я уже сам записал вокал и часть мелодий.
Адам был очень вовлечен в процесс. Были моменты, когда я писал текст, а он такой: «Нет, ты не можешь так сказать в будущем Cyberpunk, эти политические термины не работают». Адам и создатели игры очень хорошо понимали, что они хотели. У них было очень четкое видение по поводу того, что Refused должны делать.
Обычно ты тратишь пару лет, чтобы записать несколько песен и сделать альбом. А тут мы уложились в пару недель. Это было безумие! Но все только потому, что у Адама было очень четкое видение по поводу того, что нам надо делать. Это было очень круто!
— А что за видение-то у него было?
— Он понимал то, что касалось звука. Если мы ему что‑то показывали, он мог сказать: «О, нет, это не то, о чем я думал». У него была очень понятная картина по саунду. Они хотели сделать такую футуристическую версию Refused.
— Футуристическую, но при этом звучит она точь-в-точь как Refused в обычной жизни.
(Оба слегка смеются.)
— Ха-ха, ну сложно сказать, каким будет наше будущее. Как и что будет звучать через 40 лет? Что я заметил в последние годы — размывание границ между электронной и более гитарной музыкой. Мне кажется, панк-рок в будущем станет такой более электронной музыкой, потому что границы окончательно размоются — и это замечательно. Хаус, диско — все это может стать частью панк-рока. А еще я подумал, что гитарная музыка будет еще с нами года четыре, если нам повезет. (Смеется.)
— Забавно, кстати, как рок хоронили десять лет кряду, а он теперь живее всех.
— Да! А он никуда не уходил. Он был жив все последние 70 лет. Да, возможно, он теперь — не часть молодежной культуры или не самый ее крупный элемент. Поп, хип-хоп и электроника сейчас будут покрупнее. Но рок все еще рядом с нами. И тонны такой музыки постоянно выпускаются. Но, как я уже говорил выше, линии размыты, и все больше в роке появляется элементов электронной музыки. Но проблема [по поводу «смерти рока»] еще и в журналистах. Они все время хотят быть на передовой и поэтому рассказывают такое. А на самом деле это полное дерьмо.
— Зачем поп-культуре нужен панк-рок?
— Ну, если вы посмотрите на то, что происходит в мире прямо сейчас… Дело не только в глобальном потеплении, дружище, но и в антидемократических силах, которые расползаются по всему миру. Вы знаете об этом, вы же из России. Но речь еще и о Штатах и Европе (разговор шел до выборов в США, где Дональд Трамп, по предварительным данным, проиграл. — Прим. ред.). Все это происходит прямо сейчас. А панк-рок, как и рок-музыка в целом, был всегда про бунт. Он был про отторжение старой культуры, про сопротивление, про внесение чего‑то нового.
Одна из главных проблем современной музыки — в том, что она стала прежде всего развлечением. Речь и о радио, и о плейлистах в Spotify, и о милых документалках на «Нетфликсе». И мне кажется, что политический аспект, бунтарский аспект музыки нужно возрождать и переводить на новый язык. Посмотрите, кто правит миром! Нам нужно их уравновесить при помощи культуры.
— Безусловно, современной музыке иногда не хватает бунтарского духа. Но тогда вопрос: как происходящее в игре сочетается с тем, как вы смотрите на мир вокруг вас?
— В игре мы имеем дело с антиутопией в будущем. И если посмотреть на то, что у нас в настоящей жизни происходит, мы не сильно далеко ушли от этого. В игре Джон [Сильверхенд, герой Киану Ривза и вокалист] Samurai борются с корпорациями, с людьми, которые контролируют этот мир. Они пытаются освободиться от давления крупного бизнеса.
Мне кажется, в этом есть немало параллелей с современным миром и с тем, что может случиться с нами в будущем. Экономика рулит политикой, она диктует политикам свою волю. У нас нет ни экономической, ни политической демократии. Можно, конечно, с легкостью сказать: у нас, мол, есть право раз в два года кого‑то выбирать. Но если у людей нет экономической власти, то у них нет никакой власти вообще.
— И сюда же тезис о том, что бизнес постепенно подменяет государство.
— Да, это ровно то, чем все эти компании занимаются. Если ты богат и силен, ты можешь контролировать политиков. Это происходит прямо сейчас: корпорации мощнее, чем когда‑либо, они занимаются нашими бюджетами.
Посмотрите на коронакризис. Люди становятся бездомными, они теряют средства, они теряют веру. Фармацевтические компании делают миллиарды на этом коллапсе и этом кризисе, пока обычные люди страдают. Такова наша экономическая реальность. И ее надо менять.
— Вообще, многим покажется странным то, что вы участвуете в большом коммерческом проекте, к тому же созданном огромной корпорацией. Мол, продаетесь.
— Ну, что мы продаемся, я слышу очень давно. Года с 1993-го. То из‑за того, что мы подписались на лейбл, то еще из‑за чего‑то. Но так всегда бывает: ты участвуешь в большом фестивале или туришь — и корпорация делает деньги на тебе. Это часть нашей с вами реальности, часть капитализма.
Иногда приходится принимать не самые лучшие решения, иногда они даже оказываются неправильными — ты выступил на фестивале, подписался на лейбл, отдал песню для использования в телерекламе — постоянно приходится лавировать.
Что касается «Киберпанка», то нам показалась его идея и его миф интересными для нас. Мы решали так: «Будет ли это тем, что нам понравится делать? Будем ли мы впоследствии этим гордиться?»
Мы не DIY-панки сейчас. Но надо понимать, вот мы поговорили с вами о всяких идеях, а еще мы можем использовать разные каналы для их продвижения. И если такая возможность есть, это замечательно.
— И тут мы плавно подходим к лирике. Какой концепт был у Samurai с точки зрения текстов. Ну вот возьмем песню «Never Fade Away» — она у меня любимая!
— Ох, божечки, я уже давненько не слушал эти песни. (Все смеются.) Безусловно, все наши песни так или иначе связаны с миром игры, с ее мифологией, у нас только пара песен на политическую тематику, остальные — нет. Что до «Never Fade Away», то это такая песня о любви, которая обязательно всегда должна быть.
— Как вы сами сказали, звук Samurai основан на саунде Refused. А помимо него? Особенно если учитывать то, что у вас есть очень разные пластинки: например, «Songs to Fan the Flames of Discontent» 1996 года и прошлогодний «War Music».
— Мы, безусловно, держали в голове наши записи, но «Songs to Fan…» слишком агрессивная запись. Тот звук, который мы собирались делать как Samurai, он более плотный и аккуратный. Потом Адам пришел к нам с несколькими риффами и видением музыки. Что касается нас, то не думаю, что мы держали в голове какие‑то еще референсы, пока записывали.
Скорее какие‑то референсы легко услышать в твоей музыке, когда ты молод. Это очевидно. Ты думаешь, куда двигаться, как играть. И чем старше ты становишься, тем меньше внимания ты обращаешь на других артистов.
Когда ты молод, ты хочешь звучать точно так же. Потом ты хочешь выглядеть так же. А потом ты уже понимаешь, что делаешь и как хочешь звучать. Я не думаю, что у нас были какие‑то источники идей извне. Ну, вот Адам пришел со своими мыслями, у нас были какие‑то остатки после «War Music». В итоге получилось то, что получилось.
— Так как мы говорим все-таки о саундтреке к игре, хочется спросить о вашем геймерском опыте.
— Ну, я нечасто играю. У меня был период геймерства лет 10–12 назад. Но сейчас…
Но если говорить о моей любимой игре, то пусть это будет Ico. Ее сделали те же люди, что потом создали Shadow of the Colossus (речь, скорее всего, о гейм-дизайнере Фумито Уэде, его же авторства игра The Last Guardian. — Прим. ред.). Было весело играть в Guitar Hero.
Но вообще, я не так часто играю. Вот Крис [Стейн] у нас играет, а у меня последней приставкой была то ли Playstation II, то ли Playstation III.
— А вам вообще показывали, что будет происходить в игре с вашей группой (разговор состоялся в сентябре 2020 года. — Прим. ред.)?
— Нет. Я видел небольшую сцену, где Samurai играют, я видел трейлеры и прочие видео, которые есть в интернете. Кроме того, я был в варшавском офисе [компании-разработчика игры] CD Projekt RED. Они мне показали кучу разных штук, как они работают, как они сочиняют музыку и все такое. И, кажется, получится замечательная игра. Думаю, мне надо будет узнать мнение своих друзей-геймеров и посмотреть, как они играют.
— Правильно ли я понимаю, что вы не записывали ничего, кроме песен для игры?
— Да. При этом записывать просто звуковую дорожку, отдельные звуки — тоже интересная и тяжелая работа. Крис и Давид давно обсуждали, что было бы хорошо записать что‑то для видеоигр. Записывать такую музыку сложнее, чем саундтреки, потому что она должна соответствовать происходящему в игре. Но я был бы рад попробовать записать что‑то такое.
— А вживую вы все это будете играть? Ведь мы же оба понимаем, что песни из Cyberpunk станут самыми вашими популярными песнями!
— Да, это дико, конечно. (Смеется.) Хотя, конечно, я надеюсь, что люди благодаря Cyberpunk узнают и о песнях Refused. А вообще, мы думали сыграть, скажем, «Chippin’ In» во время европейского или американского тура, даже научились ее исполнять живьем, но потом поняли, что это странно. Мы просто не понимали, где эта песня может быть в сет-листе. Кроме того, я задумался, а поймет ли нас традиционная аудитория Refused, которая могла никогда не слышать о Samurai. В общем, нам, наверное, придется устраивать два тура под двумя разными именами. (Смеется.)
— Когда в 2016 году «Евровидение» проходило в Швеции, в ролике с музыкальным наследием этой страны были среди прочих и вы — с отрывком из «New Noise». Вы как‑то рефлексировали по поводу своего места в шведской культуре — рядом с ABBA и Ace of Base?
— У нас очень маленькая страна. Всего 9 миллионов человек. Refused были успешны за пределами Швеции. И это что‑то значит. Большинство местных популярных исполнителей играют только в Швеции. Да, у нас есть Roxette, Ace of Base, ABBA, куча метал-групп, которые выступают за границей, но все равно исполнителей международного значения у нас мало. И у нас это понимают и поддерживают всех.
Я тоже знаю про ролик на «Евровидении», и это безумие, это та самая «музыка-как-развлечение». С другой стороны, это же круто, что люди увидели и признали наше влияние, наше наследие, нашу популярность. При этом я до сих пор удивляюсь тому, как люди по всему миру вообще про нас узнают. Мы до сих пор считаем себя такой панк-хардкор-группой, хотя, очевидно, мы уже чуть побольше этого.
— Вообще, интересно, что «New Noise» лет десять назад не выглядел клипом из конца девяностых. И звук этот, и внешний вид — это было что‑то ближе к нулевым.
— Многие группы, которые вдохновили нас, в свое время стали образцом для подражания у многих. Например, MC5. Мы никогда не думали, что тоже им станем. Мы распались почти сразу после выхода «A Shape of Punk to Come», а потом люди стали вдохновляться нашей музыкой, нашим внешним видом, нашим саундом. Мы вдохновили кого‑то, кто вдохновил еще кого‑то — и в итоге родилась целая сцена. Не прошло и нескольких лет. Так работает музыка. Я не думаю, что мы предсказали будущее. Мы просто записали альбом [«A Shape of Punk to Come»], который нашел отклик у очень многих. И это же замечательно. (Смеется.)
— А после воссоединения насколько вам было тяжело как раз создать что‑то новое, что как‑то сможет встать вровень с «A Shape of Punk to Come» и другими вашими работами из девяностых?
— Конечно, тяжело. Так бывает со всеми группами, которые записали подобный альбом, — например «Raining Blood» или «London Calling». Соответствовать подобным работам очень сложно. А для нас — особенно, потому что мы после распада стали куда популярнее, чем пока записывались и выступали.
Этот альбом нависает над нами огромной тенью. А с другой стороны, он и конкретно песня «New Noise» — главная причина, почему мы вообще тут с вами говорим, почему мы до сих пор занимаемся музыкой, почему мы записываем песни для игры Cyberpunk. С одной стороны, меня фрустрировали постоянные сравнения с «A Shape of Punk to Come», с другой, я думаю, что без этого альбома я и музыкантом-то сейчас не был бы. Пошел бы учиться, может, играл бы изредка. Эта запись дала мне уверенность и позволила сказать: «Хорошо, я буду дальше заниматься музыкой».
Игра Cyberpunk 2077 доступна для PS4, Xbox, ПК (GOG, Steam, Epic Games) и Google Stadia.