«Крип-поп»: Николай Редькин рассказывает об альбоме «Пресс» своей группы «Боди»

Маленькое предисловие. Вообще, случай с «Прессом» — двойная опасность. Во-первых, альбом от журналиста. Во-вторых, от журналиста, только о музыке и пишущего (в том числе для «Афиши Daily»). Но, как и с нашими вчерашними героями Joker James, опасения быстро развеиваются еще на первых пяти секундах. Это музыка не от головы, не от широких музыкальных познаний, а от большой любви к конкретной стилистике. Это личная ностальгия автора по началу нулевых со всеми вытекающими. И она очень здорово совпадает с цайтгайстом. Тогда было, с одной стороны, время стабильности, с другой — время надежд на что‑то большее. Тогда поп-музыка уже стала приобретать демонические черты, но все еще была живой. Это был последний раз, когда тебе можно было потерять всякий стыд — и тебе за это ничего не было. Понятное дело, что «Пресс» — это, прежде всего, про танцы, про сто пудов хитов для спортзалов и дискотек (и вправду телесная музыка), но тут очень цепкие песни. Понятное дело, что «Боди» раскидывают теги по всему альбому, но радость узнавания тут еще имеет важную социализирующую функцию: давайте ностальгировать вместе с нами. Давайте! А теперь слово автору.

У меня были знакомые из Екатеринбурга, группа «Милиция», вы даже ее на «Афише» публиковали. Я однажды написал для них песню — мне она прямо очень нравилась, — и у них был шанс нормально с ней везде залететь (на лейблы, радио и так далее), но они чисто по глупости человеческой все просрали, потому что плотно затусовались в этот момент.

Меня это подбесило, я сказал: «Ну раз вы не можете ничего хорошего с моими песнями сделать, то я сам буду». Пошел к Максу [Николаеву], которого знал еще с диких ЖЖ-времен по его группе Pinballsound, попросил у него музыки. Макс сказал: «Иди сначала учись петь».

Примерно год я учился — только сейчас все стопнулось из‑за карантина, — а параллельно мы писали песни. И почему‑то в это момент они стали писаться. Прямо поперли валом: видимо, так работает нормальная спортивная созидательная злость. Так еще круто совпало, что я живу на «Достоевской» [в Москве], а у Макса студия через одну станцию метро. И вот я туда ездил по ночам записываться. Поначалу мы делали это в стол, я вообще никому не показывал — даже близким друзьям. Потом пришел Глеб, первый менеджер «Пошлой Молли», мы с ним когда‑то давно по тем делам общались. И объяснил нам, что мы дебилы и все делаем неправильно. Короче, прокачал нас, как Тони Роббинс!

«Боди» — это я, Макс, Маруся и Глеб. У нас такой организм, где все четко распределено: я — это говорящая голова, Макс — саунд, Маруся — визуал, Глеб — координация процессов. Но на фото обычно мы вдвоем с Максом, потому что хорошо выходим на контрасте. Специально для этих фотосессий он отрастил усы, и теперь я всем хвастаюсь, что пишу фиты с Фредди Меркьюри.

Альбом весь про смерть. Все восемь песен. В нем много черного юмора, а иногда и неюмора. Специально сделали такую обложку, чтобы люди настраивались на что‑то другое, а потом включали и офигевали. Самое удивительное было, когда кто‑то слушал альбом и потом писал: «Ого, а мы думали, там будет рэп». Нет, чуваки, давайте оставим блогерский рэп в 2017 году! В 2020-м — только блогерский поп. Или крип-поп, как мы это называем.

Лол, я только что понял, что забыл подписать к этой песне «Акула RMX»! Эта песня родилась из нашей общей любви к старому EBM и проекту TR/ST. Оттуда, кстати, пришло и название — Макс сказал, что надо записать немного «музыки для тела», я подумал, что слово «тело» каждый может понять по-разному: кто‑то очень сексуализированно, у кого‑то в мозгу сразу нарисуется криминальная сводка («тело девушки было найдено в восемь утра на улице Щорса»). Я рассказал про это Глебу, а он придумал концепт фотографий в качалке на фоне плакатов Шварца.

Я однажды включил эту песню двум знакомым, и они, не сговариваясь, отписали мне: «Ты тут такой Артур Пирожков». На самом деле, песня-то страшная, хотелось немного нагнать ужаса, но Макс написал инструментал в стиле певицы Инги, и невозможно было просто взять его и выкинуть. Пришлось петь в ней крипово, очень по-готически. Хочу, чтобы про нас так и писали: «группа «Боди» — готический Артур Пирожков».

Мы показали эту демку Кате Дакуке (почему‑то со старта не было сомнений, что она должна тут быть), и Катя сказала: «Прикольно, такие «Иванушки». Все друзья, которым включал, говорили: «Нифига себе, прикольно вы тут Hi-Fi засэмплировали!» А мы ничего не сэмплировали, Макс просто наиграл в похожем стиле. Окей, это что‑то вроде запоздалого признания в любви Павлу Викторовичу Есенину. Для меня и для многих моих ровесников его песни — суперважный этап взросления, а еще меня однажды пытались побить за значок с Hi-Fi какие‑то дикие пацаны в городе Верхняя Пышма.

«Чужими» была написана еще в январе, но когда началась пандемия, слушал и ловил себя на мыслях, как она подходит под нынешнее время. «Там за окном наш привычный мир рушится», «Останься здесь» и так далее. Наверное, так каждый человек что‑то додумывает про себя задним числом — это нормально.

У нас все обычно делается так: я криво-коряво пишу демку песни в Abletone, отправляю Максу, и он уже ее во что‑то разворачивает. А тут даже демки не было: я просто напел ему войсом, пока шел домой от остановки. Мне кажется, со стороны это выглядело очень по-дурацки: снегопад, идет человек и что‑то поет в телефон. Слава богу, на улице никого не было.

Тоска по былому — это такой движок альбома. Как в сериале «Меломанка», когда Зои Кравиц слушает музыку и по щелчку переносится в то время. Тут конкретно мы тоскуем по 2014 году, доллару за 60 и лейблу PC Music.

Когда все это писали, мы с Максом зачитывались автобиографией Питера Хука, и эта песня вышла очень «ньюордеровской» — он даже сыграл соло в конце на басу а-ля Хук. Там я пою, как опускаю в турникет монету: это привет родному Екатеринбургу, где до сих пор в метро надо покупать жетоны.

Мне тут очень нравится партия гитары, которую Макс наиграл. Прямо шикарная гитара.

Когда мы перестали ссать и поняли, что эти песни надо выпускать, то собрали несведенные демки в архив и начали рассылать всем, до кого дотянулись руки. И «Боди» — та песня, которая вызывала у всех друзей и товарищей полярную реакцию: кто‑то орал от смеха во время прослушивания, кто‑то писал: «Ну это жесткач, так нельзя».

Написалась она так: была история, когда какая‑то блогерша обвинила Олега ЛСП в том, что он поет про изнасилование в одной из своих песен. Мы с компанией долго сидели на кухне и спорили, о чем можно петь в песнях, а о чем нельзя, пытались обозначить границы. Этот спор так меня вымотал.

Мы специально попросили свести эту песню так, чтобы там не были слышны слова. Я долго сочинял к ней текст, а в итоге дописывал уже в студии, перед тем как идти голос прописывать. Меня вдохновила, как ни странно, группа «Хлеб» и их песня «Молодость», очень крутая. Я долго ходил с ней и думал, что надо написать что‑то такое же: про ушедшую юность, но в более положительном ключе — что вот она ушла, но нечего назад смотреть, надо дальше жить.

Когда мы ее придумывали, очень хотелось покопаться в наследии двухтысячных — хардстайл, «Пиратская станция», да хоть этот восьмибитный рингтон на припеве. Потому что мы умные ребята и понимаем, что девяностые уже выжаты досуха — дальше все приличные люди будут ностальгировать только по нулевым!