40 лет R.E.M.: эссе, рецензии, би-сайды и история «Losing My Religion»

Лет восемь назад, когда мне выпал шанс написать про R.E.M. на сайте Pitchfork, я начал статью с фразы «Проблема любой рецензии на эту группу в том, что в целом рациональные люди формируют с ней мучительно личные отношения».

Пояснять, о каких именно людях идет речь, я постеснялся. Pitchfork все-таки. А вот что мне стоило в тот момент написать, что дослушав по радио песню R.E.M., я его выключаю, потому что ничего после них слушать не хочется. Что я знаю все слова к «It’s the End of the World As We Know It (And I Feel Fine)» и как‑то даже перевел ее на русский язык, не заметив, что до меня это уже частично сделал Гребенщиков. Что я вообще знаю все слова ко всем их песням, даже к ранним, у которых слов официально нет; к ним я знаю фонемы. Что я знаю имя и фамилию человека, который натягивает струны Питеру Баку. Что в школе я часами тренировал перед зеркалом ломаные стайповские жесты и учился играть на гитаре не по «Пачке сигарет», а по «Driver 8» — благо у обеих песен одни и те же аккорды.

Но это было, повторяю, лет восемь назад. Узнав о распаде группы, я ностальгирую уже по собственной ностальгии. Сумерки страсти — один из самых печальных опытов, доступных человеку, и мало кто знает это лучше фаната R.E.M. Разве что поклонники Моррисси. «Reveal» стал первым их альбомом, который я не купил в первый же день продаж (а был ведь еще феномен «полночной распродажи», когда фанатам выбрасывали ящик дисков ровно в полночь с понедельника на заветный вторник; именно так мне достались предыдущие три). «Around the Sun» — первым, который я не купил на CD. «Accelerate» — первым, который я не купил. «Collapse into Now» — первым, который я даже не украл. Он же стал, как теперь выяснилось, и последним.

Трудно сказать, хорошо это или плохо, когда группы не разваливаются на пике таланта и славы, а тихо и без склок откланиваются в том же возрасте, в котором о пенсии начинают думать инженеры и врачи. С одной стороны, легенды лучше рассказываются без двухсотстраничных послесловий. С другой стороны, в этой пресловутой нормальности состояла часть шарма R.E.M. Майкл, Питер, Майк и Билл всегда казались довольно уравновешенными людьми со здоровым набором посторонних интересов. Секрет был в том, что в музыке это до поры до времени не проявлялось.

Давно уже стало общим местом говорить, что R.E.M. «изобрели альтернативный рок». При этом, что удивительно, у них фактически нет прямых последователей. В любой отдельно взятый момент на любой репетиционной точке любого города Земли юноша со спутанными волосами и спущенной на тон нижней струной гитары дает Кобейна; назовите мне хоть одну группу, сознательно пытающуюся звучать как R.E.M., — кроме разве что The Decemberists на последнем альбоме, где им подыгрывает собственно Питер Бак. Это потому, что на самом деле R.E.M. ни хрена не изобрели.

Их гениальность порой крылась в микроскопических моментах: самый вежливый в мире взвизг гитарного фидбэка в «Try Not to Breathe». Первые три секунды «Fall on Me». Грохот бильярдных шаров в «We Walk». Вскинутые руки, кривая ухмылка, крынка молока, падающая с подоконника под первый такт «Losing My Religion» в клипе Тарсема (и как повезло четырнадцатилетнему мне наткнуться на него в топ-двадцатке МТV, которую в Латвии 1991 года показывали почему‑то на CNN).

Он располагался где‑то в пустом пространстве, в лакунах и интервалах, между звоном открытых струн «Рикенбакера» и танцующим вокруг основных нот гуттаперчевым басом; между виолончельным баритоном Стайпа и солнечными подпевками Миллза. Лучшее описание результата принадлежит журналисту Хьюго Линдгрену, сказавшему однажды, что, слушая R.E.M., можно поднять руку и схватить облако. Их когдатошним соперникам U2, с которыми R.E.M. зачем‑то любили сравнивать в девяностых, пару раз удалось достичь похожего эффекта с применением полудюжины запрещенных приемов. У R.E.M. это получалось как‑то невзначай. Пока не перестало.

Начитавшись некрологов, сочиненных по случаю распада R.E.M. за последние сутки, я естественным образом совсем не хочу им вторить. Место в истории, выдающийся вклад, революционные свершения — обо всем этом сегодня думается в последнюю очередь. Если кого‑то в самом деле интересует, насколько R.E.M. повлияли на музыкальный процесс, уместнее вспоминать не происхождение термина «инди» из эфира колледж-радио, не постпанк с южной готикой и уж всяко не инди-мелюзгу всех возрастов и мастей. Достаточно, по-моему, того, что R.E.M. стали источником вдохновения для Nirvana и Radiohead — двух главных рок-групп последних двадцати лет.

Еще важнее то, что лучших из современников, последователей и примкнувших R.E.M. учили не тому, что и как играть, а тому, как себя вести. Как переписывать правила игры, не оспаривая их необходимость, как собирать стадионы, не претендуя на лавры мессий, как не выть по-волчьи, живя с волками, а главное — как без особого резонерства воспитать преданную, лояльную аудиторию.

Единожды попав под обаяние голоса Майкла Стайпа или гитарного звона Питера Бака, обратный ход давали либо очень принципиальные, либо совсем беспринципные: Стайп всегда умел убеждать, R.E.M. никогда не изменяли себе. Даже на откровенно слабых их пластинках непременно находились грандиозные вещи, даже их выдвижение в рок-элиту выглядело абсолютно независимым, даже вынужденный уход барабанщика Билла Берри поставил необходимость их существования под сомнение в глазах самих музыкантов — но не их друзей.

И если R.E.M. 1980-х, R.E.M. 1990-х и R.E.M. 2000-х — это, как принято думать, три разные группы (две первые при этом попадут в любой Зал славы вне очереди), то R.E.M. живьем невозможно перепутать ни с кем, включая их самих сколь-угодно-летней давности. Моя фейсбучная лента друзей встретила новость о распаде R.E.M. довольно предметными причитаниями, в которых поминутно фигурировал памятный визит группы в Петербург. Когда стало известно о вызванной таможенными проволочками отмене концерта в Ледовом, я, так уж вышло, сидел на кухне у того же Федорова. Вечером того сурового зимнего дня замерзшие москвичи и иные гости северной столицы не имели ни малейшего представления о том, чем себя занять, — то был редчайший (да что там — чуть ли не уникальный) в истории R.E.M. случай, когда друг оказался вдруг. Называя вещи своими именами, то был на редкость поганый день, но не буду лукавить во имя одной лишь солидарности — R.E.M. живьем я слушал и до, и после января 2005-го. До — на фестивале в Бельгии, когда тамошние железнодорожники объявили забастовку, но десятки тысяч людей и не подумали о рабочем понедельнике, дождавшись вместо этого «Everybody Hurts» и «Cuyahoga» и отправившись ночевать кто на поле, кто на станцию. После — в Торонто, в рамках, как оказалось, последнего тура R.E.M., прямо напротив сцены, в пятом ряду партера.

Билет на это место мне достался в рамках предварительной продажи для членов фан-клуба R.E.M. Знаете, у больших групп калибра U2 или там The Police есть такая забава — собирать с поклонников регулярно возрастающую мзду, чтобы те могли бесплатно общаться в специальных форумах и раньше других покупать какие повезет билеты на концерты. Членство в фан-клубе R.E.M. и по сей день стоит те же 10 долларов, что в середине 1980-х, раз в квартал друзья группы получают информационные листки, накануне Рождества — раритетный CD, DVD или винил в подарок, а в преддверии очередного тура — возможность разжиться лучшими билетами.

Выставлять R.E.M. голубоглазыми меценатами было бы, наверное, неправильно — их классические (то есть примерно все) записи переиздаются каждый год и стоят как положено, в ноябре у группы выйдет бог весть какой по счету the best of, ну и так далее. Но правда — в деталях. В цифрах на билете, на iTunes (у меня там четыреста с чем‑то их треков) или на Last.FM (пять с чем‑то тысяч прослушиваний). В привычке музыкантов репетировать для концертов не 25, а 75 песен (в непредсказуемости сет-листов R.E.M. практически не знали равных). В недавней — вынимающей душу — перелицовке собственной «Let Me In» памяти Кобейна (якобы застрелившегося под «Everybody Hurts»). И, конечно, в словах из уст Майкла Стайпа.

Ничто в R.E.M. не изменилось за все эти годы столь же радикально, как их тексты, но и туманное бу-бу-бу времен «Murmur», и житейская мудрость образца «Automatic for the People», и либеральные агитки последних лет — то, к чему всегда (и по делу) хотелось прислушиваться. Некрологи, публикуемые в социальных сетях, в этом смысле особенно показательны: сколько постов, столько оригинальных (и вполне релевантных) ссылок на ютьюбовские видео. Индекс цитируемости у R.E.M. вполне сравним с показателями Дилана или БГ, как‑то сказавшего про Стайпа то, что не забывается: «певец мой любимейший». Немудрено, в общем, что и я, предоставляя финальное слово группе, не могу остановиться на одной ее песне. Так что пусть их будет две — самая любимая:

И самая, на мой вкус, подходящая случаю:

Летом 1990 года гитарист группы R.E.M. Питер Бак сидел перед телевизором и одновременно пытался научиться играть на новом для себя инструменте — мандолине. Бак тщательно записывал свои упражнения, поэтому, когда посередине нелегкого занятия к нему в голову пришла мелодия, ему не пришлось ее потом вспоминать. Мелодия эта легла в основу песни «Losing My Religion», ставшей, пожалуй, главной для группы.

Вокалист R.E.M. Майкл Стайп через год скажет: «Однажды я описал нашу группу как пучок минорных аккордов, поверх которых бросили какую‑то ерунду. Это есть в «Losing My Religion». Благодаря этому тебе хочется подпевать и петь, когда песня закончится». Сложно поверить, но эта «ерунда» действительно работает: из всех хитовых песен эта — самая странная. Построенная только на минорных аккордах, песня, в которой звучат струнные и мандолина, в которой нет привычного многим припева, оправдывает свое меткое звание «случайный хит» (опять же данное Стайпом) на все сто. Как именно группе удалось отстоять свое право на ее выпуск в качестве первого сингла, не ясно, но решение это возникло в результате ожесточенных споров с лейблом.

Политика R.E.M. тогда была под стать экспериментальности выходившего альбома «Out of Time» — они решили не ехать в тур, но с радостью соглашались на любые интервью. В итоге Warner и R.E.M. пошли на компромисс: сначала «Losing My Religion» ротировалась только на колледжских и рок-станциях. И только после того, как там хорошо приняли новую песню, лейбл решился отдать ее на крупные радиостанции — и там ее ждал еще больший успех. Отвечавшие за программную сетку жаловались лишь на то, что не знали, как ловко вставить песню в эфир — она слишком не похожа на все остальные, — но отмечали ее большой потенциал. Тем не менее такого успеха не мог предсказать никто.

Два «Грэмми», шесть премий MTV VMA, второе место в категориях «Сингл» и «Видео» авторитетного списка музыкальных критиков Pazz & Jop (на первом — «Smells Like Teen Spirit») — безусловно, не последнюю роль в этом сыграл запоминающийся клип, снятый тогда еще мало кому известным визионером Тарсемом Сингхом — автором «Клетки» и «Запределья». Режиссер решил опираться на самую популярную трактовку песни — как размышление о религии — и создал историю об упавшем с небес старом ангеле. Попутно рабочие строили железные крылья по чертежам да Винчи, а сами R.E.M. были заперты в комнате, за окном которой постоянно шел дождь. Дождь и падший ангел — это Габриэль Гарсиа Маркес, чей рассказ «Очень старый человек с огромными крыльями» послужил основной для клипа. В визуальном плане Сингх вдохновлялся работами Пьера и Жиля, взяв от них не китчевость, а работу с цветом, и Караваджо — все посвященные религиозным мотивам и сюжетам.

И Стайп, и Сингх видели клип по-разному, и ни одна из этих версий не стала главной — солист хотел очень простое видео наподобие «Nothing Compares 2 U» Шинейд О’Коннор, но в то же время не желал сниматься в одиночку; должна была присутствовать вся группа. Режиссер же изначально хотел сделать клип в духе индийских фильмов, мелодраматичный и сказочный. Волей случая в итоге получилась даже не смесь этих вариантов, а нечто большее — но в этой истории вообще много случайностей: танец Майкла Стайпа было решено включить в видео просто после того, как все увидели, что он пританцовывал под какую‑то песню.

Как это часто бывает, одними из немногих людей, веривших от начала до конца в «Losing My Religion», были сами R.E.M. — и верили настолько, что Стайп даже согласился открывать рот под фонограмму, от чего долгое время отказывался при съемке клипов. Впрочем, популярность принесла группе и некоторые проблемы — некоторые восприняли песню как антирелигиозную: одни приняли ее на вооружение, другие решили против нее протестовать. Впрочем, протесты эти быстро сошли на нет: Стайп охотно рассказывал в интервью, что название песни — не более чем распространенное на его родном Юге выражение, значащее, что человек уже не верит в свой успех в каком‑то деле или перепробовал все, чтобы чего‑то добиться, но так и не смог приблизиться к решению проблемы.

В то время как часть фанатов группы считает, что песня посвящена смерти Джона Леннона или СПИДу, все гораздо проще — это песня о любви. R.E.M. нечасто обращались к чувствам при написании песен, но «Losing My Religion» — это песня о страсти, неразделенной влюбленности, о том, как ты не можешь подобрать нужные слова: ты и так уже сказал слишком много, но этого недостаточно. Стайп сравнивал свою песню с «Every Breath You Take» The Police и называл ее классической поп-песней о страсти, благодаря которой каждый сможет сказать: «Это про меня». Тем не менее он подчеркивал, что если когда и напишет песню автобиографическую, об этом поймут абсолютно все — то есть она про всех, но не про него самого.

В «Losing My Religion» действительно есть что‑то, что кажется знакомым каждому, если не на уровне текста, то в самой мелодии песни: ты будто бы слышал ее много раз, и она сразу же кажется тебе давно знакомой. Примечательно, что в Израиле, где песня также стала хитом, ее переименовали в «O Life» — по строчке из начала. Песня еще и об этом: жизнь идет, и она больше каждого из нас. Влюбленность наступает и проходит, а все остальное практически не меняется. О жизнь.

Первый трек дебютной EP, и R.E.M. уже здесь именно такие, какими мы их знаем. Изучая принципы работы в студии, свое звучание молодая группа нашла сразу: неотразимо-невнятное бормотание Майкла Стайпа, бодрые гитарные арпеджио Питера Бака, заливистый бэк-вокал басиста Майка Миллса и подгоняющие их всех барабаны Билла Берри. Да и репутация R.E.M. как группы-энигмы (странные обложки, неразборчивые тексты, игра слов в названиях треков) пошла именно отсюда, с просьбы фирмы грамзаписи непременно включить в EP песню «Wolves», сделав ее slower — медленнее.

Замедлить «1,000,000» R.E.M. никто не предлагал, и слава богу: несмотря на характерный для «Chronic Town» кладбищенский мотив, эта фонтанирующая энергией песня — практически панк-рок (или, цитируя журнал Uncut, «южное буги, обернувшееся южной готикой»). Строго говоря, «Chronic Town» сюда можно смело включать целиком, поэтому ссылка будет не на студийную, а на раннюю концертную версию «1,000,000» — благо R.E.M. с рождения оказались не только великой группой, но и сногсшибательным концертным составом.

«Theme from Two Steps Onward» (или просто «Two Steps Onward») фигурировала в числе демотреков, записанных R.E.M. в родных Афинах, штат Джорджия, в начале работы над их четвертым альбомом «Lifes Rich Pageant», но была забракована и нигде не всплывала до середины нулевых. Возможно, потому, что откровенно промахнулась альбомом: ведомая мощной и зловещей басовой партией Миллса, «Two Step Onward» была бы к месту на «Reckoning» или «Fables of the Reconstruction», но никак не на просветленном «Lifes Rich Pageant».

Своего сочинительского (и, как следствие, коммерческого) пика R.E.M. достигли в начале 1990-х, выпустив подряд два безупречных от первой до последней ноты альбома, свои главные бестселлеры — «Out of Time» и «Automatic for the People». Красивая и печальная баллада «Fretless» предназначалась для первого, но в итоге ограничилась статусом би-сайда — и местом на саундтреке к провалившемуся в прокате и разгромленному прессой сайфаю Вима Вендерса «Когда наступит конец света»

На счету R.E.M. десятки инструментальных треков (включая вполне себе классические вроде «New Orleans Instrumental No. 1») и целый саундтрек к формановскому «Человеку на луне», но мало что запоминается так, как «Mandolin Strum» — песня с самым прямолинейным в истории группы названием. Впрочем, без обманного маневра не обошлось и здесь: трек, рожденный, чтобы составить идеальную пару «Losing My Religion», оказался два года спустя би-сайдом второго из известнейших синглов R.E.M.

К «All the Right Friends» у поклонников R.E.M. много вопросов: поочередно оставшись за бортом сначала «Murmur», затем «Reckoning» и, наконец, «Lifes Rich Pageant», песня тем не менее вошла в сборник их лучших песен, причем эры Warner, стадионов и суперхитов. Все потому, что в 2001 году Камерон Кроу обратился к группе с просьбой отдать ему рок-н-ролльную песню для саундтрека к «Ванильному небу», а поскольку R.E.M. тогда работали над наименее рок-н-ролльным из своих альбомов, «Reveal», то их выбор пал именно на «All the Right Friends» — по словам Бака, перезаписанную в стилистике EP «Chronic Town».

Со своим земляком Виком Чеснаттом, талантливым певцом и песнописцем, с 18 лет прикованным к инвалидной коляске в результате автокатастрофы (а в 2009 году умершим от передозировки миорелаксантами), R.E.M. сотрудничали не раз: Майкл Стайп продюсировал две из его многочисленных пластинок, а чего‑то отдаленно напоминавшего славу Чеснатт дождался после выхода сборника «Sweet Relief II», где его песни перепели несколько популярных тогда рок-групп во главе с R.E.M. «Sponge» — мутный, душный номер в стилистике их вышедшего немногим ранее альбома «Monster».

Немного горячечный и неожиданно остроумный «Animal» — один из двух синглов в поддержку первого официального сборника главных хитов группы — обошелся без паблисити, доставшегося соседнему «Bad Day», но проверку временем выдержал на порядок лучше. Как и «Bad Day», «Animal» страшно напоминает один из альбомных треков R.E.M., но поскольку «I Don’t Sleep, I Dream» (на который похож «Animal») не может похвастаться лаврами «It's the End of the World as We Know It (And I Feel Fine)» (на который похож «Bad Day»), это самоцитирование мало кто заметил.

Песни под названием «Indian Summer» в разные годы украшали репертуар The Doors, Manic Street Preachers и Тори Эймос, но один из гимнов тви-попа авторства американской группы Beat Happening не теряется даже на этом фоне. Выпущенная в 1988 году 24-минутная пластинка «Jamboree», где эта песня была издана впервые, известна как одна из любимых записей Курта Кобейна, и его друга Майкла Стайпа любовь к Beat Happening тоже, похоже, не миновала. В процессе работы над альбомом «Accelerate» R.E.M. записали кавер-версии сразу двух их песен, «Red Head Walking» и этой, голосу Стайпа подошедшей превосходно.

Выпущенная по горячим следам распада R.E.M. двухдисковая компиляция ее лучших и не очень песен — пожалуй, самый бессмысленный пункт в дискографии группы (даром что трек-листом в кои-то веки занимались сами музыканты), но кое‑что бесценное оказалось и на ней. И хотя здравый смысл требует выбрать подобающе озаглавленный лирический постскриптум «We All Go Back to Where We Belong», сердце голосует за «A Months of Saturdays» — заразительную 100-секундную оду выходным.