Треугольник Круга: Петар Мартич, Анна Зосимова и Евгений Горбунов обсуждают русский шансон

Петар Мартич, известный по молодежным рок-гимнам группы «Пасош» и эпатажному электронному проекту «Прыгай, киска», вместе с дамой своего сердца Анной Зосимовой, пару лет назад писавшей резвый фем-хип-хоп под псевдонимом «На лицо», выпустили сегодня альбом «Песня — это праздник».

Вопреки всему написанному выше, это первая попытка независимой отечественной сцены ступить в неизведанные широты так называемого русского шансона — на пластинке восемь трогательных композиций, одновременно напоминающих о традициях советской эстрады, авторской песни и эмигрантской музыки с русскоговорящего Брайтона 80-х. И, заметьте, это все сделано и звучит абсолютно всерьез.

«Афиша» выбрала 10 песен, с которыми принято ассоциировать понятие «русский шансон», и обсудила их с Петаром, Аней и саунд-продюсером альбома Евгением Горбуновым («Интурист», «ГШ»), заодно поговорив и о дебюте в новом для них жанре.

Анна Зосимова: Люблю эту песню, она вызывает ассоциации с застольем, когда все после бани вышли такие распаренные, с румяными лицами…

Очень милый клип с документальной нарезкой. Мы еще смотрели семейные съемки Круга с женой, они там называют друг друга на «вы», и это вообще одна из самых милых пар, которых я когда‑либо видела. Кажется, что он немного такой деревянный, очень суровый, а я вообще редко видела, чтобы мужчина с таким трепетом к женщине относился.

Очень жаль, что он погиб. Я считаю, что у них классные голоса, но мне все-таки, когда я слушаю подобные дуэты, хочется помечтать о романтичных связях, а тут они в песне, очевидно… просто коллеги.

Петар Мартич: Хороший дуэт, мне нравится построение песни, в котором одно четверостишие поет мужчина, женщина отвечает ему четверостишием, то есть не просто у каждого вокалиста свой парт, а именно что диалог. У нас в песне «Целого мира мало» как раз такая же конструкция, это придает динамики.

Евгений Горбунов: Хорошая песня со 100-процентной жанровой чистотой. Кристальная слеза русского шансона. Конечно, холодок пробегает по спине, если воспринимать ее как пророчество или некое предсмертное послание. Хотя, кстати, сам Круг к тексту песни отношения не имел. И тем не менее вскоре после выхода песни к нему в дом наведались незваные гости с оружием. Так что строчки, где Михаил обещает всех за все простить и сам просит у всех прощения, ну и, конечно, «про веселую жизнь и нелепую смерть» обретают ошеломляющий эффект.

Зосимова: Есть, скажем так, Бермудский треугольник Круга. (Смеется.) «Золотые купола», «Девочка-пай» и «Владимирский централ» — мне кажется, они в равной степени популярны, просто «Владимирский централ» почему‑то чаще вспоминают. Больше всего по лирике мне нравятся песни Круга про женщин. Но музыка в «Централе» отличная, особенно этот проигрыш. (Напевает проигрыш после первого куплета.) Он сразу тебя цепляет и не выходит из головы.

Могу сказать, что многие артисты, которые используют блатные словечки, «феню», только ради того, чтобы показаться своими, хотя им эти сюжеты совершенно не близки, выглядят очень неестественно.

Круг еще запоминается своим поведением на сцене — он просто стоит. Многие артисты современные совершают большую ошибку, пытаясь делать сразу все — и визуальное шоу, и танцевальное, и прыгать, — а Круг вот просто стоит. Его единственное движение: он нервно так перебирает пальцы на руке, которая не держит микрофон.

Мартич: Он максимально самодостаточный чувак, конечно. Мы готовимся к выступлениям, я досконально пересматривал лайвы, пытался изучать движения — движения у шансонье все размеренные, без суеты.

Круг — универсальный персонаж, у него сильная и любовная, и блатная лирика, и при этом он сильный вокалист. Вообще, кому‑то может показаться, что в шансоне что‑то там болтают, много петь там не нужно, на собственном опыте могу сказать, что это не так — мы пытались каверить некоторые песни, все там с вокалом у Михаила отлично. «Централ» с годами приобрел некий стереотипный, если не сказать карикатурный, фон, но песню это хуже не делает.

Горбунов: Не буду спорить, песня большая и, так сказать, классика, но я так и не смог ее полюбить. Я вообще не любитель больших хитов, они часто становятся чем‑то вроде этикетки, которую фиг отдерешь от исполнителя. Ну и вообще «Централ» олицетворяет для меня все, что я в своем хабаровском прошлом люто ненавидел, не могу от этого избавиться, уж извините.

Мартич: Такое дело, что я рос не в России, и поэтому для себя я жанр русский шансон открыл только несколько лет назад. Очевидно, под этим определением понимают много всего сразу, в том числе и авторскую песню, и блатняк. Я вижу это в первую очередь как длинный сторителлинг, и, слушая Дину Верни, а потом включая Стаса Михайлова, мне сложно предположить, что это все укладывается в один жанр. Михайлов на самом деле выбивается из этого списка, тут песня скорее для домохозяек, и по продакшену это какой‑то танцевальный хит 2000-х, скорее такой русский радио-поп, чем шансон. По мне, это скорее дизлайк.

Зосимова: Я его не уважаю как человека, как он себя позиционирует, но эту песню я неоднократно напевала в душе, она реально заедает.

Мартич: Да тут и мелодический ход скорее «Руки вверх!» напоминает. (Поет.) «Для тебя… Моря и океаны…» (и тут действительно похоже. — Прим. ред.). Крошка моя, я по тебе скучаю!» Такой очень русский слог поп-музыки той эпохи.

Горбунов: Сама песня, конечно, максимально шизофреническая. Я, когда ее слышу, представляю себе некое одиноко стоящее строение, в котором чувак коротает ночь один. Все магазины закрыты, супермаркета круглосуточного рядом нет, но у него еще с обеда есть литровая бутылка, которую приходится максимально растягивать, чтобы отсрочить похмелье.

Зосимова: Это такой копирайтинг — умелая фраза, вокруг которой построена вся песня, она меня не цепляет абсолютно.

Мартич: Такой рэп-трек с хуком. Я читал биографию Лепса — это в принципе очень интересный персонаж. Еще интереснее, что он начинал как исполнитель в сочинских кабаках, так же начинал и Михайлов, а к какому разному итогу они пришли. Ну так вот, у Лепса сильный голос, и сейчас он поет всегда живьем, но в записи почему‑то в его вокале куча тьюна. Видимо, он настолько экстравагантно обращается с силой своего голоса, что это все-таки требует каких‑то технических вмешательств. В целом это такой Аль Пачино российской сцены, мощная фигура, не буду обсуждать плюсы или минусы, тут важнее, что она несомненно впечатляет.

Зосимова: Это моя любимая песня из детства, включила и сразу начала вспоминать, как мурашки бегали от этого рыка «Гулять так гулять, стрелять так стрелять!». Я, правда, ничего в тексте не понимала, смотрела «Утиные истории» и думала, что поется про этих уток.

Вообще, многие из песен в этом списке я не помнила по названиям, но сейчас включала и испытывала флешбэки из детства: дача, шашлык, папа рубит поленья, мама выносит большой поднос, и я такая маленькая бегаю по участку, и эта музыка играет из открытой тачки во дворе.

Мартич: Для меня Розенбаум ничем не уступает по лирике, рифме и подаче Высоцкому. В его некоторых первых записях есть какой‑то такой недорогой аккомпанемент, и почему‑то люди это запомнили, но он же в первую очередь мощнейший автор-исполнитель.

Мне очень запомнилось старое видео, где после концерта жена заходит к Розенбауму в гримерку, он очень на нее ругается, потом объясняет на камеру, мол, попробуйте зайти к врачу сразу после тяжелой операции или к летчику после долгого полета. Дайте мне 15 минут в себя прийти, я три часа держал 4000 людей в напряжении! И он еще с голым торсом стоит, курит…

Видео заканчивается тем, что к нему заходят и говорят: «Люди не расходятся, спойте еще на бис». И он хватает рубашку, застегивается на ходу и мчится на сцену. Очень сильное видео, должно вдохновить музыканта любого жанра.

Горбунов: Я люблю розенбаумовское обращение со временем, он такой Оливье Мессиан от авторской песни — все эти растянутые и обрезанные в угоду выразительности такты. Ну и правильно, тут автор как будто с тобой говорит по-человечески, а не пытается в сетку ритмическую уложиться.

Вообще удивительно, как время в популярной музыке превратилось в некий шаблон из «Пауэрпойнта» — четкий ритм, один темп всю песню, длина проигрыша (не слишком длинный), длина куплета (ой, только бы не заскучали все), потом припев надо повторить много раз, чтоб запомнили, а то все тормозные такие, ничего же не запомнят, ну и на третьей минуте пора сворачиваться, а то на радио не возьмут. Тоска смертная. Играть — так играть! Даешь шансон-хит на 20 минут!

Горбунов: «Да, вроде бы нашли пятый элемент, разделив его напополам». Я не понял, пятый элемент — это водяра? Или она маме по телефону между делом отвечает: «А пятый элемент? Нашли, пополам разделили, все в порядке. Да-да, курю, мама, снова».

Это я к чему, вот эта волна шансонье — Лепс, Ваенга и Стас Михайлов — вообще никуда не годится. Тексты ужасно мутные, какие‑то алкогольные откровения, за которые стыдно утром. Я понимаю, артисты пытаются выйти за рамки жанра, что в принципе похвально, но они это делают так, что приличным людям хочется срочно зайти обратно.

Мартич: Я слабо знаком с ее остальным творчеством, но конкретно «Курю» гораздо ближе к «Мумий Тролль», чем к шансону. Тут как раз виден прием, весьма любимый русским шансоном, да и русским роком, добавлять какие‑то элементы латиноамериканского звучания, чтобы как‑то разнообразить блатные аккорды.

Но тут блатных аккордов нет.

Извините за эти подробности, когда я начал погружаться в тему, то понял, что есть ряд повторяющихся запоминающихся клише, которые как будто являются отличительными чертами жанра. Так вот, в этой песне у нее ничего такого нет. Шансоном я бы это не назвал, но сама по себе при этом песня — бэнгер.

Зосимова: Это был мой топ в караоке — столько я раз ее пела… Если бы что‑то по-другому случилось в ее карьере, я думаю, она могла бы стать куда ближе, например, к Пугачевой. Ей не хватает не грации, а раскрытия большой мудрой женской судьбы, как это делает, например, Успенская, когда чувствуешь какой‑то магнетизм, подкрепленный жизненным опытом. А вот от Ваенги ощущение более бытовое и угловатое.

Зосимова: Это классная вещь, заполняющая все пространство в ресторане или на застолье. А вот наша любимая песня «Еврейский портной» просто укалывает сердечко тонкими спицами, и ты офигеваешь от того, насколько песня вообще может быть трогательной.

Мартич: Я не большой фанат шансона из 90-х, и уж тем более «пластмассового» блатнячка, но из классических артистов русского шансона Шуфутинский — мой любимый исполнитель. Я смотрел его первый после возвращения из эмиграции концерт, он там очень круто общается с публикой, делая это уверенно и статно, но при этом максимально душевно и по-дружески. У него есть чему поучиться, если ты хочешь ворваться в эту историю.

Зосимова: Когда я в детстве смотрела всякие видео выступлений Михаила вместе с папой, он его тоже очень любит, я всегда думала, что это такой мудрый филин.

Горбунов: Насчет Шуфутинского у меня строгое да. В детстве страшно меня раздражал, но это и понятно, а теперь — ну как родной. Особенно ранние эмигрантские альбомы очень нравятся. Недавно еще смотрел старые выпуски «Что? Где? Когда?», и там в году 92-м, кажется, Ворошилов врубает на полную катушку «Наш притончик гонит самогончик» между раундами. Друзь зеленеет, Федор Двинятин вжимается в кресло — очень весело за этим наблюдать. В какой‑то момент Ворошилов, видимо, так зафанател, что позвал Мишу в Нескучный сад. Посмотрите эти выпуски, они просто супер.

Ну и что хотелось бы добавить: в плане репертуара Шуфутинский в полном порядке, кто бы что ни говорил, хит на хите, причем не из‑за радиоротаций, а просто потому, что песни классные.

Горбунов: Я обычно тихо поблевываю, когда слышу эту песню. Дело не в том, что она плохая, нет, она вполне эффективно справляется с поставленными задачами, и вообще суперпонятно, для чего пришла в этот мир.

Меня просто дико раздражает вот эта эстетика типичных российских отдыхающих, абсолютно не заботящихся о глазах и ушах окружающих людей, это визуально проявленное хамство — все их жуткие шорты, голые торсы, какие‑то ужасные шлепки… Я бы вообще запретил отдыхающим раздеваться вне пляжа, просто даже шорты запретил бы. Хороший костюм, туфли, сорочки — вот отличная альтернатива. Да, жарко, понимаю, все потеет, нечем дышать, темнеет в глазах, зато любо-дорого посмотреть на человека.

Зосимова: Мне Трофим не очень нравится. Вот интересно, «Шашлычок под коньячок» — это от него пошло в народ или пришло к нему из народа?

Мартич: На мой взгляд, это противоречивый персонаж, он слишком авторски разную музыку делает вокруг да около шансона. Мне нравится вещь про жизнь таксиста «Бьюсь как рыба, а денег не надыбал», а «Город Сочи» — действительно песня для русского шансона знаковая, не очень глубокая, но карнавальная, хороший пример прямолинейной максимально истории. Но я слушал у него и настолько ужасные песни… Я в этой разнородности вижу какую‑то очевидную попытку затронуть как можно больше доступных струн, может, даже и коммерческую жилку.

Сергей Мудрик: Странно это слышать от тебя, Петар!

Зосимова: Ну так у Петара это же под разными именами и брендами!

Горбунов: Мне очень нравится в песне вот эта синтезаторная нью-эйдж-атмосфера, как будто туман стелется по полю. Мы как‑то давно с друзьями ездили в курортный поселок Кульдур, что в Еврейской автономной области, там жил дядюшка кого‑то из нашей компании, он играл в ресторане и очень хорошо объяснил, что клавишные в группе нужны «для воздуха».

А вообще, я не против даже и пластмассовую самоиграйку использовать, думаю, теперь это уже не стыдно. Это классика, DIY-история шансона до радио «Шансон», когда жанр был еще в андеграунде.

Но что‑то я тут отвлекся, кажется!

Зосимова: Одна из моих любимых песен. Мне кажется, она очень романтичная. Это песня о взрослой любви, не какой‑то там юношеской мимолетности, а как взрослый мужчина видит совместное будущее. Это очень интересная сторона, потому что женщины пишут про чувства, а тут такая фундаментальная романтика с иной стороны. Очень крутые образы.

Мы когда писали альбом, мне совсем не хотелось повторяться, есть же какие‑то наборы фраз, вокруг которых все пляшет. Я много слушала и советскую эстраду, и блатняк, и пыталась выписать какие‑то центральные моменты и образы, и в этой песне как раз они все прямо собраны. Вместе это создает какую‑то шансон-магию.

Мартич: Не мой самый любимый трек, но это такая идеальная шансон-песня, если с этой точки зрения посмотреть, сконструирована блестяще.

Мудрик: А вы свою формулу искали, когда писали альбом?

Зосимова: Моя сложена из личных историй, и, не знаю, чисто инстинктивно, когда ты слышишь с детства песни из советского кино, и шансон с эстрадой, это даже через года отлетает от зубов. Когда пытаешься сделать это сам, надо весь этот опыт сильно фильтровать, чтобы не получился зашквар. Что я под этим понимаю: это когда у тебя в лирике любовная любовь на любви и любовью погоняет.

Мартич: Для меня эти песни не только важны в плане лирическом, я же ко всем именно что писал музыку. И это очень трудно, я за свою жизнь пробовал многие жанры, но в этот раз процесс был крайне кропотливым, как будто я левой рукой учился писать. Внутри каждого жанра есть правила, а также есть узкие рамки, внутри которых сложно не повторяться. Отсюда и латиноамериканские заимствования, перкуссии, джазовые стилизации, хотя, если это перенести на гитару и пианино, это те же самые последовательности. Нам в итоге здесь, конечно, очень помогли наши музыканты, сыгравшие это все ловко и совсем не приторно.

Горбунов: Для меня запись была довольно веселым опытом, все сложилось очень легко, куда легче, чем я ожидал, не пришлось совсем ничего придумывать. Все потому, что собралась суперкоманда — я позвал клавишника Женю Пьянкова, так как видел его блестящую работу на ВЭУ в позапрошлом году (я там спел песню «Ах, какая женщина» группы «Фристайл» — это было очень смешно), и Максима Прокофьева, барабанщика, который играет вообще в любом жанре — от супертехничного метала до полных нюансов партий группы On-the-Go. Я взял бас и понеслась.

Мы просто сходу все сыграли, эта музыка, не побоюсь этого слова, в крови. Женя сразу же гармонически обогатил все песни, Максим нашел нужный звук, я тоже кое‑что смог. Ну и еще спасибо Саше Басиану, звукорежиссеру студии PWRHS, он тоже уловил нужную эстетику. В итоге все звучит жирно и очень живо именно в тех местах, где нужно. Все основные аранжировки в альбоме записаны живьем с двух-трех дублей, почти как на концерте, потом дописали духовые и некоторые дополнительные инструменты. Я вообще сторонник быстрой работы, чтобы чувствовались энтузиазм и огонек.

Горбунов: Это, конечно же, бомба. И вообще, считаю, что эмигрантская лирика — это традиция, без которой в русском шансоне не было бы огня. Тут очень круто сочетаются простые и даже примитивные темы с интеллигентным русским языком и еврейскими приколами плюс немного цыганщины, чуть-чуть русского романса и огромная доля иронии — по-моему, суперингредиенты.

Зосимова: Мы пели ее на ВЭУ в этом году перед Новым годом, там была тема «Нью-йоркский Новый год», было условие, что песня должна быть на английском, но мы этого совсем не хотели. И мы нашли эту песню весьма подходящей, так как там тоже поется про Нью-Йорк и быт эмигрантов, и она очень заводная. Мы так долго ее слушали и репетировали, что у меня теперь ощущение, что я — внебрачная дочь Любови Успенской.

Мудрик: Мне кажется, что из всего списка именно эта песня по вайбу наиболее близка к вашей пластинке.

Мартич: Однозначно. Вообще, это первая песня, которую мы вместе спели на публику, она знаковая для нас, и я надеюсь, что мы еще споем ее. Песня классная, очень задорная, хорошая аранжировка, сильный сторителлинг и видение истории со всех сторон, которые соединяются в припеве в единую картину, и голоса у них звучат очень хорошо вместе. Из всех дуэтов русского шансона, пожалуй, это мой любимый, и даже не потому, что мы его пели. Успенская — во многом идеальная певица жанра: у нее отличный репертуар и с юмором все в порядке, и голосом владеет, и тембр приятный. Это очень хороший исполнитель.

Зосимова: Шуфутинский тут еще поет про Киев, а я из Украины родом, получается такая история вроде и про них, но в том числе и про нас. Я до этого смотрела на Успенскую, как на такую женщину с обилием пластических операций, что вызывало негатив, сейчас же, когда я погрузилась в жанр, она мне очень импонирует, и вообще одна из любимых сейчас исполнительниц. Я бы хотела без такого количества операций, конечно, через 20 лет быть такой же, как она.

Ее «К единственному нежному» — для меня гимн всех женщин наряду с «Угонщицей» Аллегровой и «Женщиной, которая поет» Пугачевой — очень сильные вещи. Когда я писала свою сольную песню, я бы очень хотела, чтобы она хоть чуть-чуть не уступала этим великим композициям. Эта музыка гениальна тем, что объединяет всех людей, это такое безграничное вдохновение, ты не пишешь конкретно для кого‑то, тут вообще нет маркетинговых историй и ориентиров на свою аудиторию. Шансон могут слушать и бабушки, и академики, и воры, и дети — это музыка вообще для всех. Такие идеальные песни, как «Я куплю тебе дом», — это ключик к любому сердцу.

Мудрик: При этом все-таки жанр совсем не популярен среди молодежи.

Зосимова: Ну его слушают больше как стеб, но молодежь привыкла прятаться за маской отрицания. Я помню, как папа слушал того же Цоя, и мне когда‑то это казалось замшелым старьем. Это все, мне кажется, напускное.

Мудрик: Вы, выпустив эту пластинку, надеетесь, что ее воспримут всерьез? А не просто поклонники «Пасош» будут это слушать, думая, что Петар в кармане держит фигу.

Зосимова: Наоборот, нам говорят, что это наша первая музыка, которую они могут слушать с родителями.

Мартич: Когда только родилась мысль такого проекта, не буду кривить душой, была некая постироническая нотка. Но в процессе знакомства с музыкой, о которой я ничего не знал, а тем более когда мы начали писать песни, все из которых очень личные и искренние, совершенно не выдуманные, я начал к этому относиться по-другому. Это получился очень важный альбом, хотя он и может выглядеть как‑то помпезно, как костюмированная вечеринка. Я надеюсь, что все группы, в которых я участвую, слушают люди широких взглядов. Мы все-таки живем в 2020 году, где все имеет место быть.

Зосимова: Я лично хочу посмотреть в глаза человеку, который услышит песню «Компас» и подумает, что это стеб. Люди привыкли к этой вездесущей постироничности, зацикленной вокруг клише 80-х или 90-х. Если посмотреть вообще на все, что сейчас происходит в отечественной музыке, именно такого проекта давно не хватало. Я не льщу ни себе, ни нам, мне кажется, что должно было уже появиться что‑то, что объединит и родителей, и детей. Я смотрю, кто публикует у себя наши песни, — там вовсе не поклонники «Пасоша», а, например, простая женщина-учитель, которая постит «Я запрещаю тебе грустить» вместе с красивой картинкой с лебедем на закате.