— Мы долго договаривались по поводу интервью: я так понимаю, у вас сейчас очень напряженный график.
— Плотный, да. Кстати, сейчас он не настолько плотный, как до Нового года. Осень была жесточайшей, если можно так ее назвать. В ноябре мы, по-моему, 26 городов объехали с гастролями.
Я практически не была в Москве: это, конечно, очень тяжело из‑за большого количества перелетов, недосыпов. Сейчас мы разгрузили концерты, и с понедельника по среду я в Москве. Но много промодвижения: интервью, съемки.
— Как с этим справляться?
— Самое главное — не забывать о том, что ты живешь в своей мечте и занимаешься тем, чем всегда мечтал заниматься. Это всегда окрыляет.
На самом деле ты устаешь только в переездах, когда тяжелая логистика: тебе нужно встать, например, в семь утра, бежать на какой‑то вокзал, когда у тебя было пятьдесят перелетов в месяц. Но, когда ты выходишь на сцену, общаешься с публикой, снимаешься в клипе, ты сразу переключаешься. Это такая напоминалочка: как бы тебе ни было тяжело в дороге, ты занимаешься самым любимым делом.
— Был в вашей карьере момент, когда этого всего стало резко много?
— Естественно, все начинается с первой большой песни. С момента выхода трека «Life» все начало серьезно закручиваться, нас стали приглашать на значимые мероприятия, премии. Хотя еще до трека «Life» — когда мы выпустили EP «Сияй» — мой, на тот момент, концертный директор Тамара, умудрялась организовывать мои первые концерты, когда меня вообще еще мало кто знал. За что ей большое спасибо. Но именно с песни «Life» началась активная гастрольная и публичная жизнь.
— О перелетах: вы как‑то в интервью говорили, что еще в детстве часто летали на самолетах с родителями, — расскажите, пожалуйста, поподробнее!
— Я была такая птичка-летун с самого раннего детства: мои родители часто летали в командировки, у них было много друзей за границей.
Для меня даже самое маленькое путешествие казалось каким‑то романтичным. Утром, прямо с кровати, родители брали меня вместе с одеялом, клали меня в тачку, давали какие‑то вкусняшки и мы начинали наш трип. Мне так нравилось куда‑то ехать или лететь и слушать музыку. Я с детства люблю летать на самолетах и не боюсь. Соответственно, моя первая серьезная работа была тоже связана с самолетами — и сейчас тоже летать люблю, но летаю слишком часто. (Смеется.)
— По поводу той работы хотел спросить: вы говорили, что были стюардессой. Насколько было тяжело? Была какая‑то памятная история из тех пор?
— Это правда была нелегкая работа, пусть и звучит романтично: стюардесса, на борту воздушного судна. В любом случае это сфера обслуживания — а она непростая, потому что она требует очень хорошо разбираться в психологии при общении с людьми. Главной задачей было создать все условия, чтобы у людей полет прошел гладко.
Я с первого дня воспринимала свою работу так: не то чтобы я там кого‑то обслуживала, мне не нравилось так считать (смеется), я — хозяйка на борту, и все эти люди — мои гости. Я должна их накормить, напоить и сделать так, чтобы им было уютно, комфортно, весело и замечательно.
Но ты все время бегаешь, все время на ногах — это сказывается на здоровье. Особенно для женщины. Поэтому я изначально не планировала оставаться там на всю жизнь.
А запоминались, наверное, все командировки, где мы останавливались на какое‑то время: например, мои рейсы перед уходом были в Азии: Шанхай, Пекин — я впервые открывала дальние страны, ставила новые точки на карте.
— Насколько тяжелее летать на длинные дистанции?
— Мне было проще: на дальние дистанции летает большой самолет — соответственно, больше команда, и вы как‑то распределяете свои обязанности. Плюс есть время, когда прошло обслуживание, пассажиры отдыхают, — и ты тоже можешь немного отдохнуть. Плюс ты прилетаешь и отдыхаешь 3–4 дня в этой стране, а потом летишь обратно.
В случае с короткими рейсами — а это Европа и Россия — ты летишь с разворотом туда-обратно сразу. И это двойная нагрузка получается: слишком много взлетов и посадок в один день.
— Вы говорили, что пошли на уроки вокала в 25 лет, не участвовали в кастингах и вокальных шоу, а с продюсером познакомились случайно, когда он хотел открыть кальянную, а не подписывать контракт с артистом. Был ли поначалу какой‑то страх сцены?
— Я как раз таки и не участвовала ни в каких вокальных конкурсах, потому что мне казалось так: это не поможет преодолеть страх сцены, а наоборот, его больше разовьет. Мне было сложно представить в голове, что выйду и выверну свою душу наизнанку — а мы все равно через пение это делаем, — и кто‑то будет сидеть и меня оценивать, будет иметь право говорить, стоит ли мне петь или не стоит, сможет своим личным мнением решить мою судьбу, повлиять на мою уверенность в себе и в своих мечтах. Для меня это всегда было очень страшно: были мысли, но именно это всегда и останавливало.
Я не могу сказать, что в моем случае было сложно карабкаться самой, потому что сложнее всего было, наверное, прийти к решению, что ты всю свою жизнь занимаешься не тем — и надо преодолеть страх. У меня был страх, что я попаду в музыкальный мир — и кто‑то из весомых людей из этого мира мне скажет, чтобы я не пела никогда, и похоронят мою самую трепетную мечту.
Наверное, поэтому я так много лет не ступала на эту тропинку. Но однажды я проснулась и поняла, что во что бы то ни стало надо реализовать мечту, притом, что у меня не было никаких рычагов в тот момент. И с этого момента все, наоборот, стало проще. Как я люблю говорить, всю жизнь я бегала по коридору, а там была дверь, за которой меня ждала абсолютно материализованная вселенная. И все люди, с которыми я сейчас работаю, будто бы ждали, когда я эту дверь открою.
— И в какой момент она открылась?
— Она открылась в абсолютно обычный день, когда я занималась совсем другой работой, — у меня было дизайнерское детище, мы шили с девочкой одежду.
А я сильно прислушиваюсь к своей интуиции и внутреннему голосу. Я сидела у «Музеона» на тротуаре и вела диалог с собой: начиналась весна — прямо как сейчас, первое вдохновение в воздухе. И я тогда думала: все, дело к тридцати, а я до сих пор мотаюсь по жизни там, где не хотела быть. И что меня останавливает? Пусть будет то, что будет, все или ничего.
С этого момента я пошла заниматься вокалом, стала записывать маленькие видео с исполнением песен в инстаграм. Мне было очень страшно их выкладывать, потому что я боялась увидеть хотя бы один негативный комментарий. Я так трепетно относилась к своему внутреннему чувству, что я могу кем‑то стать и боялась, что кто‑то может поколебать эту веру. Я жила с этой верой, в которую никто не лез — а потом решила открыться миру, с этого все и пошло.
— До «Life» была песня «Зеленые волны». Как возникла идея клипа с енотом Бенедиктом и почему вы решили сделать звук в духе восьмидесятых?
— Песня «Зеленые волны» магическая для меня и по сей день моя самая любимая. Это единственная моя песня, которую я не устаю слушать. Она даже стоит у меня на звонке! (Смеется.)
Я считаю ее самой стильной своей песней. Она появилась в новогоднюю ночь: ребята мне позвонили буквально через пару минут после боя курантов, напели демку, и я уже тогда подумала, что это магия. Когда песня была записана и выпущена, мы с моим креативным продюсером Богданом разговаривали в семь утра — а это наше самое творческое время, мы в это время обычно придумываем тексты — и думали: это же будет так банально — выпустить клип о том, что они как бы друзья, но мальчику девочка нравится. Так, нам нужен какой‑то персонаж — давай это будет енот… Нет, фуксия-енот! (Смеется.)
Мы ржали, а потом, когда собрались планировать клип, уже решили, что у нас есть персонаж, позвонили режиссерам, они говорят: прикольно, давайте делать.
А вообще, это звучание, которое так явно выражается в «Зеленых волнах»… Сначала на Западе начали делать такое привинтаженное музло, а потом этот тренд пришел и к нам. А я как раз в промежутке, когда этот тренд переходил оттуда к нам, попала в него. Просто мы с ребятами искали свое звучание, потому что первые треки, которые мы делали, — это ведь вообще были поиски.
Про звучание: здесь тоже получилось все спонтанно. Мы с моей музыкальной командой искали наш стиль, думали в каком направлении двигаться. В разговоре поняли, что любим одинаковую музыку — Майкл Джексон, Уитни Хьюстон, да вообще звучание 80-х. Оказалось, ребята очень давно хотели делать такую музыку, но не понимали, кто сможет ее правильно подать и преподнести нашей аудитории. На западе, на тот момент, тренд на такое привинтаженное музло уже был, а к нам только начинал приходить. Я безумно люблю все, что связано с той эпохой — этот стиль в одежде, в танцах, в прическах, а когда мы поняли, что и в этой музыке я очень благозвучно звучу — пазл сложился
— Насколько вообще пристально вы слушали музыку тех лет: восьмидесятые, нью-вейв, диско, вот это все?
— Я пропиталась ей еще с детства, потому что у меня родители слушали очень классную музыку. Им больше нравилась зарубежка, поэтому в моем винтажном оттенке проглядывается как раз все-таки больше американский винтаж, чем русский.
Родители любили принимать гостей дома, мама устраивала прикольные вечеринки, на которых звучало классное музло в колонках, они танцевали в высоких джинсах — а я на все это смотрела и впитывала.
В моем плейлисте можно много чего найти, там каша полная (смеется), но в основном это зарубежная музыка тех лет. Была в ней какая‑то душа, магия.
— А можете назвать трех любимых исполнителей тех лет?
— Ну не будем брать так резко именно восьмидесятые: у меня разброс «семьдесят тире девяносто», а еще люблю R'n'B-шное начало двухтысячных. Было очень классное музыкальное время, меня это тоже зацепило.
Для меня вечное — это Майкл Джексон, мне сестра еще в школе привила любовь к нему. Все девочки слушали Бритни Спирс и клеили плакаты с ней на стену, а я ходила и говорила всем, что слушаю Майкла Джексона, типа такая прошаренная. (Смеется.)
Еще для меня Уитни Хьюстон — абсолютное вечное. Очень люблю рок-н-ролльную музыку тех лет. Есть еще любимая песня, сейчас назову артиста… Майкл Сембелло его зовут! «She’s a maaaaniac, maaaaanic» (напевает) — она звучит в одном из моих самых любимых фильмов, он называется «Flash Dance», где абсолютно сумасшедшая актриса, она играла там танцовщицу, которая работала на стройке. Фильм — безумная мотивашка! По ночам она танцевала, чтобы поступить в балетную школу, и у нее была вот эта кучерявая прическа с челкой, которую я очень люблю носить.
— Песня «Life». Как она была написана?
— Я считаю, что такие песни, как «Life», появляются случайно.
Вот такие штуки, которые каким‑то образом разрывают сознание людей и летят по миру со страшной скоростью, происходят случайно.
Песня «Life» не должна была выйти тогда, когда она вышла. Более того, она не должна была выйти отдельным синглом. Она у нас была готова, и мы ее планировали выпустить просто как песню на альбом. Нам она нравилась, но мы считали, что это не сингловая песня. Мы были уверены, что ее не поймут и стопроцентно не поставят на радио, потому что у нее английский припев с русскими куплетами. Да и, в принципе, если взять какие‑то хитовые песни прямо сейчас — у них есть определенная формула. А «Life» в этом контексте — странная песня.
В тот день нам нужно было выгружать трек — и мы планировали выпустить другую песню. В ночь до этого у нашего аранжировщика полетела аппаратура на студии, и он не смог ее доделать. А «Life» уже была готова и мы такие — давайте выгрузим «Life».
Я считаю, что просто однажды у артиста, который шел, мечтал и работал — а мы ведь много работы провели, чтобы нас узнали и заметили, — в один день приходит твой момент, когда о тебе должны узнать люди и твоя песня должна зазвучать отовсюду. В тот день пришло мое время — так звезды сошлись.
— То есть не было вообще никакого предчувствия хита?
— Не было. Только директор нашего лейбла «Первое Музыкальное» Мария Опарина сказала тогда, что это будет хит. А мы такие: «Нет, не думаем».
Потом писали многие люди в интернете: сколько же миллионов было вложено в песню? Так вот: в песню «Life» было вложено 108 тысяч рублей в целом. Результат налицо, песня зашла людям. Я считаю, что в первую очередь из‑за куплетов: туда вложены простые истины, которых людям не хватает последние годы в музыке.
— Самое частое, что слышал про песню «Life» от людей и читал в комментариях: ее классно слушать в машине, самолете и вообще в пути.
— Мне кажется, вообще все мои песни классно слушать в пути!
— Не могу не спросить: насколько часто вы ее слышите в такси?
— Очень часто. Сейчас чаще слышу «Credo», но в тот период, когда пожаром горела «Life», очень часто. Вообще, я очень часто слышу свои песни в такси, за что спасибо всем нашим радиостанциям.
Это приятно. Я до сих пор не могу реагировать на это спокойно, хотя, казалось бы. Все равно внутри что‑то сжимается: блин, я на радио пою!
— И какая реакция?
— Я никогда ничего не покажу. Хотя в самый первый раз было такое: я ехала в такси, впервые услышала свою песню по радио. Я ехала на переднем сидении — кажется, с друзьями, потому что вообще на переднем обычно не езжу, — и тут заиграла моя песня. Я не смогла себя проконтролировать и схватила таксиста: «Ты знаешь, кто это поет? Это та, кого ты везешь!» Это было очень смешно, я потом притихла и такая: «Извините, не сдержалась». (Смеется.)
Сейчас — спокойно: тихонечно сижу в панамочке или кепочке, а внутри ликую.
— Личный вопрос от винилового коллекционера: собираетесь ли вы издавать свой альбом «Vinyl #1» на виниле?
— Да. Это очень классно, что ты виниловый коллекционер! Кстати говоря, мне тоже недавно подарили проигрыватель. Теперь периодически друзья и самые близкие фанаты дарят мне пластинки. Я с удовольствием дома, когда нужно разгрузить мозг, включаю музыку на виниле.
Так что да, издадим обязательно. Я, правда, хотела это сделать сразу, как только вышла первая часть «Vinyl #1». Но мы посовещались с командой и решили: осенью выходит вторая часть альбома, «Vinyl #2», — и мы сделаем такую gatefold-книжечку из двух частей, чтобы на обеих сторонах пластинки были разные части альбома. Так что да, это в планах есть.
