— Первый сингл с альбома «Ohms», одноименная песня, звучит как совершенно отчаянная вещь: мол, ничего не изменится.
— Эм, знаете, на самом деле все наоборот. Когда я говорю, что время ничего не изменит, — речь о том, что мы дали обещание, какое угодно, и будем его держаться, что бы ни было вокруг нас. Так что это более оптимистичное заявление, я думаю.
Ну то есть представьте себе, будто вас подавляют или загнали в угол — и некуда бежать. Но есть кто‑то рядом, и у вас общее мышление, и вы можете превозмочь эту ситуацию вместе. «Ohms» — о том, что хоть мы и застряли где‑то в этом моменте, но наша связь неразрывна. Понимаю, что все это звучит слегка запутанно, но не знаю, как по-другому.
— Это интересно, конечно, учитывая то, что происходит вокруг. Как вам вообще удается сохранять оптимизм?
— Ну смотрите, сейчас вы действительно ничего не можете сделать [с происходящим]. Вам сдали случайные карты, вы не можете проконтролировать это. Зато вы можете контролировать свое мировоззрение, свои знания и, главное, свой оптимизм по поводу будeщего. Вам решать, на что обращать внимание и куда применить свою энергию. Нам как группе, мне как артисту, как отцу, как человеку. Так жить интереснее. Мы боремся с «темной стороной», с депрессией, с чувством подавленности, неуверенности. Мне кажется, это [сохранение оптимизма] — лучший способ победить.
— Что самое важное вы вынесли с той самой «темной стороны»?
— Ощущение выхода из нее. То есть ты понимаешь, что это не будет длиться вечно. Я понимаю, что это может звучать как такое громкое заявление, но все меняется. И неважно — будет ли дальше лучше или более, кхм, странно — ничто не постоянно. И можно будет посмотреть на жизнь под другим углом. Мы в Deftones переживали тяжелые времена, но потом смотришь с перспективы назад и ты такой: «Вау!» И у тебя возникает глубокая признательность по отношению к прожитому в целом.
— Вот это ощущение глубокого признания — оно присутствует на новом альбоме?
— Думаю, да. Но при этом нельзя сказать, что все там так однобоко. Это очень интроспективная запись. Там немало мрачного контента в то же время. Это не просто какой‑то прорыв или перерождение — впервые я так говорю об этом в рамках альбома. Да, об этом можно подумать поначалу. Но я не разобрался со многими проблемами.
Так у многих же. Каждый день все по-другому, какие‑то дни лучше, какие‑то — нет. Но, главное, я очень-очень-очень рад возможности все это запечатлеть в музыке. .
— Каково было вновь работать с Терри Дейтом (продюсер ранних альбомов Deftones до 2003 года, в том числе классики ню-метала «White Pony», которому летом исполнилось 20 лет. — Прим. ред.)?
— Замечательно. Он один из моих любимых людей в мире. Для меня Терри — в какой‑то мере отцовская фигура или брат. Мы с ним проводили часы, работая над песнями, мелодиями, текстами.
Главное — он делает так, чтобы мне было максимально комфортно пробовать разные штуки. И даже если я пойду не по тому пути, он позволит мне сделать это. С ним ты не стесняешься что‑то делать. Он ничего не скажет вначале, типа «О, не делай это. Это плохо!». Терри дает возможность ошибиться и только потом найти полностью новое направление, он приносит осознанность в творчество. Он очень терпеливый и дает тебе быть собой — и это то, что я в нем очень люблю.
— Но при этом он страшно требовательный к музыкантам.
— Да! Но это больше про то, чтобы держать нас в узде. Мы все-таки как группа все еще как немного маленькие дети. И работа с нами — это как если бы вы позволили своим детям самостоятельно работать по дому и чувствовать себя ответственными за какие‑то вещи: готовить ужин, убираться в комнатах и ванной, кормить собак. Мы как дети, но нам очень весело. А у Терри цель — убедиться, что мы все-таки работаем. Это, конечно, страшно весело: нам всем уже за сорок, нам вроде бы не нужен кто‑то вроде родителей. Но при этом Терри дает нам направление движения и помогает нам делать музыку.
— Вы в одном из недавних интервью признавались, что вам страшно тяжело писать тексты для песен. Почему?
— Ну, это просто сложно. Иногда мне бывает трудно сказать, что я думаю. И я стараюсь быть не слишком буквальным. Я пытаюсь придумать более изощренные способы сказать о своих чувствах. Это интереснее.
Многие мои любимые исполнители и авторы песен стараются передать свои эмоции и чувства, но при этом не быть такими буквальными — как, например, Боуи или Кобейн. Я тоже стараюсь так делать. В моих любимых песнях ты чувствуешь вайб, но вас не ведут за ручку через весь трек. Вы должны найти собственный путь и уловить связь. Когда я слушаю какую‑то музыку, у меня возникают ощущения от нее, но я не хочу понимать, о чем песня, серьезно.
— А приведите пример.
— Из моих песен или…
— Как вам угодно!
— Ну вот на новом альбоме есть песня «Pompeii» [о религии]. Я редко говорю о духовности или религии в песнях. Но когда я говорю, я избегаю имен и названий, я не использую имя Христа в песнях.
Для меня важно, чтобы человек сперва был поражен текстом, который его завлечет, но при этом у него будет второе дно. И так часто бывает у многих моих любимых песен. Например, у The Cure. Ты слушаешь песню «One Hundred Years» с альбома «Pornography». Ты можешь услышать миллион разных вещей в ней. Но для этого не надо буквально читать ее текст. Это скорее такая туманная или размытая картинка, в которой ты улавливаешь вайб и потом интерпретируешь ее по-разному, — у тебя миллион вариантов. Это самое интересное в музыке для меня. Ее можно интерпретировать по-разному.
Если вы хотите услышать Deftones вживую, то они выступят в следующем году на московском фестивале Park Live 10 июля вместе с Fever 333 и Poppy.