— Вы, как известно, не собирались вообще снимать фильм про протесты, когда приехали в Грузию. А что вы собирались делать?
Ида Иванова: Мы собирались снять фильм, но конкретной идеи не было. Мы просто хотели исследовать местную культуру.
Степан Поливанов: Мы приехали [снимать], но не знали, что [рейв у парламента] случится. Мы вообще изначально приехали без камер.
Ида Иванова: Мы стали снимать задержания [возле Bassiani после закрытия клуба полицией] тупо на мобильные, потому что у нас просто больше ничего не было. На следующий день мы нашли [оператора] Лешу Елагина, который был в то же время в Тбилиси с камерой. И он помог нам снять все происходящее на адекватную технику.
Степан Поливанов: Да, собственно, мы увидели, что получился отличный видеоряд рейва у парламента, и поняли, что вокруг этого можно строить кино.
— И в чем была задумка?
Степан Поливанов: У нас не то чтобы возникла в тот момент какая‑то задумка. Мы просто увидели: что‑то происходит и про это надо снимать кино, не было времени думать о каких‑то глобальных темах. И только когда мы немного выдохнули и стали обсуждать произошедшее, мы решили, что хотим больше погрузиться в тему, узнать страну.
— В итоге у вас получилась довольно объемная картина, но при этом, как я понимаю, вы изначально не были сильно погружены в местный контекст. Кто вам помогал с этим?
Арина Носкова: Мы много времени провели в Тбилиси и в Грузии. Там тусовка примерно одна, и ты начинаешь общаться со всеми и быстро со всеми знакомишься. Кроме того, наша продюсер в Грузии Анна Саруханова хорошо погружена в контекст и всех знает.
— С точки зрения погружения в культуру и контекст что было самым сложным или удивительным?
Арина Носкова: Алфавит. (Все смеются.)
— А кроме?
Степан Поливанов: Вся вот эта переплетенность грузинской музыки и политики, общественных движений и тусовок.
**Ида Иванова:* Сплоченность [людей]. Как только начались задержания в клубах, в фейсбуке появились посты про полицию в Bassiani. Люди стали просто приезжать огромными толпами. За час, мне кажется, собралась вся тбилисская тусовка. Это удивительно! Несмотря на то что это была ночь, все приезжали.
Степан Поливанов: В процессе поиска героев мне понравилась эта спонтанность. Например, мы отправились к Нике Мачаидзе, гуру электронной музыки. А он говорит: «У меня есть знакомый, которому мы вручали музыкальную премию. Для этого мы его из тюрьмы привозили». И мы поехали в тюрьму. А потом — в горы на какой‑то странный фестиваль.
— Я как раз хотел спросить, как вы смогли пробраться к Михаилу «Michailo» Тодуа в тюрьму?
Ида Иванова: Мы сделали запрос в тюрьму, нам одобрили заявку.
Степан Поливанов: Понятное дело, что там были всякие секьюрити-штуки: мы заранее отправили список техники, список номеров. Нас долго досматривали.
Арина Носкова: Мне кажется, никто из нас не был в подобных заведениях. Это был интересный опыт. Там все немного по-другому. При этом, как я поняла, это одна из лучших местных тюрем, куда переводят за хорошее поведение.
Степан Поливанов: Да. Он в какой‑то момент сам сказал, что к нему здесь хорошо относятся, что у него есть отдельная комната, чтобы писать техно. А в прошлой тюрьме у него был только доступ к ноутбуку и наушникам. И да, кстати, его освободили, ура!
— Фильм разделен на три части. В первой у вас электронная сцена, во второй — протесты, а третья начинается с кадров в отдаленном горном регионе Тушетия, где люди живут по старинке и с неодобрением относятся к новой культуре. Зачем это было нужно?
Ида Иванова: Чтобы задать контекст. Нам важно объяснить, что все это произошло не в Берлине, а в Грузии. Мы показываем старшее поколение, его законы.
Степан Поливанов: И еще это такая передышка. Мы как бы между двумя днями рейва у парламента переключаемся на медитативные пейзажи гор и показываем, что сколько бы митинги ни продолжались, все это рябь на воде.
Мы в фильме пытаемся показать, что грузинская идентичность — не только хачапури и народные танцы, но еще и горячая кровь, тяга к переменам. Это одна из причин, почему мы пытаемся рассказать о разных поколениях. Вот, к примеру, разговор с первым министром иностранных дел [независимой] Грузии [Георгием Хоштария], который рассказывает обо всех протестах у парламента, которые были раньше. Например, о митинге в 1989 году, где, как он говорит, люди «пели и танцевали, а потом дрались» (речь о протестах в апреле 1989 года, закончившихся жестким разгоном участников советскими войсками. — Прим. ред.).
— У вас в начале один из молодых героев говорит: мол, мы не знаем, куда идем и что будем делать. А потом ребята приводят в пример правителя Грузии, который не занимался ничем, кроме употребления алкоголя и бесед.
Ида Иванова: В этом как раз и часть их обаяния. Они очень спонтанные, у них не было четкой программы, они очень искренне рассердились. А то, что говорит наш герой в начале, — в этом контекст: экономика там не предполагает какой‑то безумный карьерный рост.
Степан Поливанов: Ну и к тому же наша история про юность. И мы начинаем арку наших героев с того, что они потеряны. Это на самом деле универсальная вещь: ты молодой и не знаешь, что делать с жизнью.
Протесты нам как раз этим интересны: их делали не профессиональные политики, а ребята двадцати лет, которые ничем подобным раньше не занимались. У них каких‑то конкретных требований не было. Они не спланировали ничего. В этом как раз грузинское обаяние: они тусуются, все классно, потом, будто по щелчку, происходит рейв у парламента, потом они снова тусуются.
— Есть ощущение, что по итогам митингов многие остались разочарованы.
Степан Поливанов: Да. Если сейчас поехать в Грузию, то [увидите, что] многие будут еще больше разочарованы. Министр внутренних дел Георгий Гахария, чьей отставки требовали митингующие, стал премьер-министром. Несколько героев нашего фильма уже посмотрели его, им понравился сам фильм. Но они недовольны тем, что министр выходит таким хорошим парнем из этой ситуации, он выступает перед митингующими, они ему аплодируют.
В России некоторые воспринимают этот фильм как картину про силу протеста. В Грузии его видят немного иначе. Мы не старались сделать агитку, которая говорит: «Быстро все выходите на улицы». Понятно, что в России фильм трогает некоторый нерв, и мы этому скорее рады. Например, потому что мысль о том, что протесты могут что‑то изменить, — это хорошая мысль.
Ида Иванова: Мы хотели показать Грузию с нашей точки зрения. Мы не суперэксперты. Это наши впечатления, наши мысли.
Степан Поливанов: Нам было бы неловко перед персонажами, если бы мы их использовали для агитки. Мы не старались сделать этим фильмом комментарий по поводу ситуации в России.
— В фильме вы рассказываете об электронной и, частично, хип-хоп сцене Грузии. А сами вы что слушаете?
Ида Иванова: Я искренне люблю всю музыку, которая звучит у нас в фильме. Я реально переслушиваю плейлист из композиций, которые мы использовали в картине.
Арина Носкова: Мне, например, нравится использованный у нас трек Nikakoi [Нико Мчаидзе]. А еще, я уверена, что нам всем троим нравится инди-группа Bedford Falls. Ее участники есть в нашем фильме, но песни их там не звучат. Музыка у них качественная, голоса великолепные. В общем, мы их всячески советуем.
Степан Поливанов: С ними у меня немножко смешная история приключилась. Я перед поездкой в Грузию начал в интернете знакомиться с местными, грубо говоря, переписываться в тиндере. И у одной девушки я спросил, что послушать из грузинской музыки, и она посоветовала Bedford Falls. И они были первыми, кого я услышал из современной музыки. И как только мы приехали в Грузию, мы сразу же познакомились с ними и пошли на их концерт.
Ида Иванова: Да, он был в университете. Как будто в школьном зале из американских фильмов. Было прикольно.
— Помимо молодых героев у вас, скажем, появляется Сандро Брегадзе [из правой организации «Грузинский марш»]. Зачем?
Ида Иванова: До этого мы пытались выйти на другую правую группировку помоложе, у нас есть в фильме, как они ходят маршем и кидают зиги, но их глава сел в тюрьму, и в итоге со стороны правых у нас только Сандро Брегадзе.
Степан Поливанов: Мы искренне хотели найти взрослых и мудрых людей, которые противостояли всему этому [рейву у парламента]. И у нас, к сожалению, не получилось. В итоге мы нашли Сандро Брегадзе, потому что надо было дать голос этой стороне [к которой он принадлежит]. Но он у нас получился таким злодеем из комиксов.
— А кто вас из героев больше всего поразил?
Арина Носкова: Не знаю. Наверное, Бека [Цикаришвили].
Степан Поливанов: Он был обычным художником. И однажды его задержали с марихуаной. Его должны были посадить на очень много лет. Его друзья начали кампанию «Бека — не преступник». Вскоре его дело направили в Конституционный суд Грузии, и в итоге Беку освободили, а вместе с ним — еще 400 человек, осужденных по той же статье, что довольно впечатляюще. Так появилось движение «Белый шум», которое продвигает декриминализацию наркотиков. И они реально крутые.
Арина Носкова: Они действительно помогают людям, а сам Бека производит впечатление такого святого. Будто он все время занимается активизмом в ущерб всей остальной жизни. Он такое впечатление на меня произвел.
Степан Поливанов: Мы его историю с «Белым шумом» в фильм не стали вставлять, потому что тогда кино было бы больше про политику, а у нас все-таки про культуру.
А еще мне понравился Зураб [Джишкарикани]. У нас он подписан как Dila, Это рэпер из Батуми, из группы KayaKata. Они вообще неуловимые ребята. Мы очень хотели их снять, но никак не выходило. В какой‑то момент он сказал нашему продюсеру Анне, что находится в Батуми, и пригласил нас. Мы взяли и поехали. Шесть часов дороги, вписались в какой‑то непонятный хостел.
Ида Иванова: А потом Зураб просто перестал отвечать на звонки. Мы переживали, что проснемся утром, а он опять не выйдет на связь.
Степан Поливанов: Когда мы утром встретились с ним, он был немножко похмельный, но все получилось. Плюс еще эта атмосфера совкового курорта с тиром и пляжем. А сам Зура же очень умный и интересный чувак, он еще и писатель.
