— Вы решили возобновить деятельность W.I.T.C.H. в 2010-е. Как это произошло и почему?
— Было много причин. Первая. Я музыкант, многие мои друзья уже умерли, а я все не могу перестать заниматься любимым делом. Вторая. Про W.I.T.C.H. сняли документальный фильм, и наша музыка там играет главную роль. Третья. Мне кажется, бог дал мне новый шанс показать то, что мы делали в семидесятые годы. У нас раньше не было возможности приехать в Европу и Россию. В изначальной группе W.I.T.C.H. были только люди из Замбии. В реформированном составе — люди со всего мира. И это прекрасно. Как вы знаете, мы играем замбийскую версию рока, зам-рок. В нем есть элементы местной культуры, в нем есть элементы рок-культуры.
— Каково вообще играть рок-музыку в Замбии в семидесятые?
— Это было нормально. Мы слушали западную музыку. Я не слушал русский рок, но я знаю, что он все равно европейский по сути. Мы начали имитировать музыку зарубежных исполнителей, а потом стали приспосабливать ее к местной культуре. И это было замечательно! Мы собирали толпы людей. Мы были одной из самых популярных групп в стране, мы играли в соседних странах, мы записывались в Кении. У нас рынок, конечно, не такой, как в Европе. В Замбии ты можешь быть популярным, не вкладывая никаких денег и не получая никаких денег, соответственно. По нашим стандартам мы неплохо зарабатывали на музыке. Мы смогли купить инструменты, оборудование на вырученные с записей деньги.
— Вы продали несколько тысяч альбомов в семидесятые, и это было неплохим результатом по местным меркам, так?
— Да, это был альбом «Lazybones». Было как. Мы разорвали отношения с нашими первыми двумя менеджерами. Один из них пытался заставить меня бросить школу, чтобы играть музыку, а мне оставался год учиться. В итоге он отобрал у нас оборудование и покинул нас. Второй менеджер пытался нас поддерживать, но, как выяснилось, не собирался подписывать контракт с нами. Я закончил школу и понял, что как музыканта меня ничто и никто не сможет защитить или поддержать. В итоге третий менеджер решил проспонсировать два наших первых альбома: «Introduction» и «Living in the Past».
Мы тогда жили в Copper Belt, территории вокруг медных рудников. Я там вырос, в самом центре этого пояса, в городе Китуэ. Менеджер послал меня за винилом в Кению, потому что пластинок у нас в стране не было. Мы продали сразу пару сотен копий, и мне пришлось ездить еще. Но потом мы решили разойтись с менеджером. После долгих споров мы договорились, что он заберет наши инструменты, но взамен отдаст нам мастер-тейпы альбома и письмо, где он отказывается от всяких претензий к нам. Мы обещали отдать ему треть дохода с альбома.
Первые два альбома мы продали местному дистрибьютору примерно за сумму, равную 5000 британских фунтов — или что‑то около того. А потом мы подписались на южноафриканский лейбл. К счастью, директор компании очень нас поддерживал и выступал как гарант, когда мы брали инструменты в аренду, так что с нас брали меньше денег. Еще нам выдали автобус.
У нас был контракт на четыре альбома. И как раз первый — «Lazybones» — мы продали тиражом 7000 копий. Мы его записали только за три недели (смеется). В общем, по замбийским меркам 7000 — это много. И мы получили больше денег, чем когда‑либо, и это дало нам больше возможностей. Руководство лейбла было нами так впечатлено, что решило послать нас записывать следующий альбом — «Lukombo Vibes» — в столицу Кении Найроби. Что интересно, его мы записали вообще за девять часов. Девять песен за девять часов. Все потому, что студия, где мы записывались, должна была закрыться на рождественские каникулы. К счастью, мы были готовы.
Потом мы записали альбом «Including Janet». Он так назывался, потому что в нем содержался хит-сингл «Janet». А потом я стал работать учителем в средней школе, и группа уже продолжила без меня. У меня не было достаточного количества времени. Поменялась и музыка: вместо зам-рока появился фанк-рок. Следующий альбом они назвали «Movin’ On», типа потому что они «продолжили» («move on» по-английски. — Прим. ред.) без меня. Потом они записали диск «Kuomboka» в 1984 году и распались.
— Я знаю, как раз в то время были сложные времена для рок-музыки в Замбии.
— У нас были, так сказать, проблемы в стране. Наше правительство поддерживало борьбу за независимость в Мозамбике, Намибии, Зимбабве и стало предоставлять площадки для лагерей беженцев из этих стран. А в ответ соседи стали бомбить Замбию. И тогда президент решил запретить вечерние шоу и концерты. У нас отключали электричество по ночам. И деньги стало сложно зарабатывать. Но это еще не все проблемы. Из Конго пришла румба, из западного мира пришло диско, и замроку стало сложно выживать в этих условиях. Ну и люди стали умирать. Появился СПИД. Это был его пик. Были группы, где умирали 3–4 участника. Из первого состава W.I.T.C.H. все умерли, только я остался.
— И вам пришлось работать на шахте, чтобы заработать деньги.
— Да, у меня все-таки семья была. Я не знал, что делать, когда потерял работу в школе. И надо уточнить, что это моя собственная шахта. И я добывал не медь, а, скажем, аметисты. В какой‑то момент я потерял надежду. Она ко мне вернулась, только когда альбомы начали переиздавать. В Замбии я при этом был знаменитостью. Я был первым главой местного общества авторских прав с 1994 по 2003 год. Я учил местных музыкантов. Конечно, нельзя быть любимым всеми, но мое имя известно по всей стране.
(Прерывается на звонок.)
Простите. Звонили как раз по поводу шахты. У меня ее все пытаются отжать, но вы не беспокойтесь, мы можем продолжить интервью.
— Как вы вообще находили новую музыку в те времена?
— У нас в городе был один магазин пластинок — Piano House. Но первые пластинки у меня появились, только когда мы подписали контракт с лейблом и мне выдали копии альбома. А так обычно я слушал радио: с Зимбабве, с Мозамбика. По ночам они ставили прекрасный рок. Мы слушали The Beatles, The Rolling Stones, The Hollies, Клиффа Ричарда, Grand Funk Railroad и других. Но никаких видео.
— А кто был самым любимым?
— Да много кто. Мы играли каверы на кучу групп: например, The Rolling Stones, Grand Funk Railroad, Deep Purple. Мы переделали песню «We’re an American Band» на «We’re a Zambian Band». У нас были такие репетиции: сперва мы пробовали каверы, а потом сочиняли что‑то свое. С этим же связано и мое прозвище. Мы играли много песен The Rolling Stones, и в какой‑то момент мне стали говорить: «Ты похож на Мика Джаггера». И в какой‑то момент фаны стали меня так звать. Но Джаггер — великий музыкант, и меня нельзя сравнивать с ним, и я не хочу жить в его тени. В итоге я придумал добавить «и» к имени. Так появился «Джагари». Из словаря я выяснил, что это «коричневый сахар», то есть «Brown Sugar».
— Вы Джагера видели когда‑нибудь?
— Нет, только смотрел на видео.
— А кого из зам-рока вы бы могли посоветовать?
— О, да много кого. Например, Amanaz или Musi-O-Tunya — это ребята, которые придумали зам-рок, — Paul Ngozi and His Ngozi Family… Вот хотя бы часть. В конце 1970-х вместо зам-рока стала модной конголезская танцевальная музыка, близкая к диско и при этом смешанная с культурой профессиональных плакальщиц.
— Вы все еще в Замбии ведь живете?
— Да, в Лусаке.
— Вы все еще играете у себя на родине?
— К сожалению, у меня нет группы, с которой я мог бы тут играть. Вот для Европы и США у меня есть состав. К сожалению, зам-рок почти некому играть. Большинство музыкантов умерли. Купить инструменты все еще сложно. У меня нет денег, чтобы заниматься своим проектом. Моя мечта — создать студию и небольшую академию. Хочется показать молодым людям богатство местной музыки. У нас 23 этнические группы в стране, у них куча музыки, которую можно заимствовать.
— А новые группы есть?
— Нет. Вся живая музыка осталась в церквях. А всю музыку люди слушают на CD в машинах.
